е всегда в благоприятных условиях.
Привлекательная черта отдельных отчетов — большая эмоциональность, непосредственность авторов, что вообще характерно для источников такого рода. Они позволяют представить круг забот земских агрономов, меру их трудов и цену их маленьких — и не маленьких! — побед над повседневностью.
Жизнь агронома — своего рода подвижничество с явным привкусом миссионерства.
Эти попытки объяснить, когда тебя не очень расположены слушать.
Это попытки учить, когда ученики часто годятся тебе в отцы и соответственно оценивают твое мнение.
Кроме прочего — это кочевническая жизнь, это сотни и тысячи верст проселочных дорог, это ночевки не всегда в самых комфортных бытовых условиях, это месяцы и годы, проведенные в рутинной и, на первый взгляд, достаточно скучной жизни.
Надо было очень любить свое дело и обладать ощущением своей Миссии, чтобы заниматься им неравнодушно. Ведь увлеченность учителя своим предметом — один из залогов успеха любой педагогики.
Однако постепенно эта ежедневная рутина начинала приносить плоды, и тогда тональность отчетов менялась. В этом смысле отчеты Херсонской и многих других губерний, читаемые подряд год за годом, слегка напоминают советские производственные фильмы, в которых главный герой проходит славный путь от Золушки мужского или женского рода до высот, определявшихся фантазией сценариста и общественно-политическим климатом в стране в год выхода на экран.[171] Однако так было не всегда и не везде.
Зачастую начинался этот «кинофильм» (агрономическое просвещение) с безнадежных, казалось бы, ситуаций, с того, что даже те крестьяне, которые арендовали показательные поля, не выполняли советов агронома, будучи убеждены в том, что «урожай не дело рук человеческих и что агроном советует „так, абы так“», потому что ему за это платят деньги125.
«В крестьянской массе были и такие хозяева (есть и теперь), которые самое появление агронома в деревне считали явлением совершенно лишним, ненужным. Им казалось странным, что приехал какой-то сравнительно молодой человек, в городском платье, и будет учить их, пожилых деревенских жителей, как хозяйничать в поле, — учить тому самому делу, на котором они родились, выросли и что для них самих настолько ясно и просто, что вряд ли они и нуждаются в чьих-либо советах и указаниях. Так относится большая часть крестьянской массы к выступлениям агронома.
Встречались и такие хозяева, которые отрицали всякую возможность отступлений от дедовских и отцовских правил хозяйничанья; но наряду с этим… находились и люди, которые верили моим словам о том, как хозяйничают в иных местах опытные хозяева и как ведется хозяйство на некоторых опытных полях. Правда, таких лиц было не много, но они были. Во время таких бесед никогда не упускал случая поговорить о недостатке кормов, о возможности травосеяния и о прочих улучшениях крестьянского хозяйства. Как результат таких поездок и бесед, явилась возможность заложить к весне 1911 года одно показательное поле и ряд показательных участков», — писал один их екатеринославских агрономов126.
Схожим образом сельское население встречало агрономов и в Воронежской губернии: «Нельзя сказать, чтобы первые чтения привлекали много слушателей и вызывали большое внимание и интерес крестьян. Чтения посещались большинством просто из любопытства, в значительной доле вызываемого световыми картинами, плакатами и другими пособиями.
К советам и указаниям на чтениях большинство относилось недоверчиво: смущало то, что неизвестно почему появился человек, называющий себя агрономом, который теперь приезжает сообщать, как надо вести крестьянское хозяйство; было скептическое отношение к тому — знает ли этот агроном сам хорошо то, что говорит, умеет ли практически заниматься сельским хозяйством; не верилось в возможность многого, что рекомендует агрономом, применить к крестьянском хозяйстве»127.
В 1909 г. земский агроном 2-го участка Гадячского уезда Полтавской пишет свой первый годичный отчет. В его участок вошли 6 волостей с примерно 7 тыс. крестьян-общинников, имевших порядка 45 тыс. дес. земли.
Автор отмечает, что каждый агроном фактически должен начинать работу с нуля, поскольку «изучить и воздействовать на такую массу — работа, требующая и больших сил, и значительного времени». Если земская медицина уже приобрела известную популярность среди крестьян, и врачам с фельдшерами не приходится искать своих клиентов, то у агрономов с этим проблемы.
Кроме того, крестьяне уже осознали, что «в совершенно темной для него области лечения болезней, необходимы специальные познания, необходима наука»128. И вот в этом-то плане положение агрономии незавидное. Здесь отсутствует «преемственно годами накопленный опыт» и пока нет живой связи между агрономами и населением.
Кроме того, падение урожаев, снижение производительности земли, «засорение и одичание полей» стали фактами, к которым крестьяне шли постепенно в течении десятилетий и к которым они так привыкли, что для перелома этой ситуации в лучшую сторону необходимы «громадное напряжение и полная мобилизация сил и средств» как правительства, так и земства129. При этом крестьяне, конечно, считали, что знают сельское хозяйство лучше всех130.
А вот мнение одного из районных агрономов Самарского уезда А. Рышкина, занявшего это место в декабре 1909 г.
Объезжая свой район и знакомясь с населением, он сразу же столкнулся «лицом к лицу с той стеной крестьянского недоверия ко всякому новому, по городскому одетому человеку, которая не падает и после близкого знакомства и о которую разбивались и разбиваются многие начинания.
Даже в тех селениях, где работа моего предшественника дала положительные результаты, даже в таких селениях в первое время я наталкивался на очень сдержанное ко мне отношение. Здесь опять между агрономом и населением вырастает недоверие».
Предшественник смог в некоторых селениях завоевать симпатии людей и наладить «более искренние» отношения, однако никакой преемственности здесь не было — ему пришлось все начинать заново: «Начинаю говорить о своей будущей деятельности, и физиономия аудитории меняется — я для них только агроном, но как личность я для них чужой, и они молчат.
Останавливаюсь на этой известной для всех черте крестьян потому, что для агронома эта черта есть тот центр, в который надо направлять все свои усилия, и когда это препятствие удастся преодолеть, можно сказать, что агроном взял быка за рога и дело у него наполовину наладилось»131.
Рышкин представляет себе свой участок «как громадную территорию противника, где каждый обитатель заперт в своей крепости. У каждой крепости есть свои особенности, свои слабые стороны. Агроном как нападающий должен изучить все особенности этих крепостей и начать атаку против слабых, потом уже в союзе с побежденными нападать на более сильных»132.
Он отмечает, что есть селения, где крестьяне с любовью относятся к своему труду и к своей земле, на своем уровне обрабатывают ее хорошо и стараются сеять побольше. Когда агроном приходит к ним и начинает говорить о новых способах земледелия, он встречает благодатную почву — люди охотно слушают его и готовы попробовать у себя в хозяйстве тот или другой прием, который он предлагает, — «завоевать такую крепость легко».
Однако есть и такие села, где крестьяне «земледелия не любят, сеют меньше и хуже ходят за пашней». Здесь агроному если и удается найти последователей, то лишь единичных хозяев (ср. «Три деревни»)
Вывод: «Каждое село и деревню нужно будить отдельно, пример окружающих сел и деревень не действует»133.
Трудно сомневаться в том, что подобные эмоции испытывало большинство агрономов в начальный период своей деятельности, когда они знакомились с хозяйственным строем подведомственной территории.
Препятствия психологического плана, которые приходилось преодолевать агрономам на пути просвещения крестьян, не сводились, понятно, к одному лишь недоверию. Проблема была намного шире, и этот термин обнимал едва ли не весь сложнейший комплекс жизненных и хозяйственных привычек, сформировавшихся у крестьянства разных регионов страны и у каждого отдельного крестьянина.
Агрономическая помощь: краткие выводы
Полное впечатление об агрономической помощи читатели получат ниже после знакомства с материалами Обследования ГУЗиЗ 1913 г.
Однако уже сейчас можно согласиться с Кауфманом, который отмечал, что с 1910 г. агрономическая помощь переживала время «совершенно исключительного… небывалого подъема».
Исследователь делает необычное для представителя оппозиции признание: «Как бы не относиться к деятельности современного… министерства земледелия (имеется в виду ГУЗиЗ — М. Д.) в области аграрной политики, нельзя не отдать ему справедливости в том, что в деле агрономической помощи оно сумело хорошо использовать благоприятную для себя конъюнктуру; надо отдать ему справедливость и в том, что оно сумело найти для своей работы ту верную основную ноту — единение с местными органами самоуправления и поддержка свободной общественной самодеятельности, которая так резко выделяет его из общего уровня наших „ведомств“ и которая успела приобрести ему совершенно исключительные общие симпатии. И все же мы — как отлично сознает само сельскохозяйственное ведомство — почти что не ушли дальше преддверья».
При этом Кауфман отмечает, что имеющиеся недочеты в организации агрономической помощи в значительной мере связаны с тем, что «местные общественные, в частности, земские круги далеко не везде еще достаточно прониклись убеждением в полезности и неотложности широкого и всестороннего развития агрономической помощи»134.
И все-таки на пути сельскохозяйственного образования крестьянства