В конце коридора раздается тихий плач мамы. Я медленно иду к лестнице, но разговор, доносящийся из спальни родителей, меня привлекает. Осторожно прислонившись к стене, я задерживаю дыхание и начинаю слушать.
– Ты не виновата, Анна, – говорит Вольфганг так нежно, что у меня сводит скулы. – Ты не виновата…
– Я… я все испортила… – тихо хнычет мама. – Из-за меня… Тео ушел…
– Он вернется, – успокаивает ее мужчина. – Побесится и вернется.
Мама начинает тихо выть.
– Теодор не знал правды, я никак не решался ему сказать… А теперь, когда он узнал ее… пускай и не при самых лучших обстоятельствах… ему просто нужно осознать, что это была последняя воля Нины.
Нина. Мама упоминала, что так звали маму Теодора.
– Я не знаю, простит ли он меня…
– Эй, послушай меня, – говорит Вольфганг так тихо, что мне приходится прислушиваться. – Ты не разбивала нашу семью, слышишь? Ты совершенно не виновата в том, что Нина умерла именно в тот момент, когда ты пришла ее навестить из чистых побуждений, потому что знала, как болит ее материнское сердце за Тео.
Вольфганг замолкает на секунду, а после тихо вздыхает и продолжает:
– Помнишь, что сказала Нина? «Помоги Теодору понять, что такое настоящая материнская любовь».
– Но я никогда не хотела становиться для него мамой…
– Знаю, – с горечью в голосе отвечает мужчина. – Знаю… Но ты все равно пыталась быть лучшей для него. Ты делала все возможное, и… один черт знает, как бы он вел себя, будь мы уже в браке.
Мама снова тихо воет. Сердце обливается кровью от ее раскаяния. Я не до конца понимаю, что именно пытается объяснить ей Вольфганг. Не совсем понимаю, что произошло, когда умерла мама Тео. Но я слышу, что Вольфганг говорит от чистого сердца. Он пытается утешить маму, дает ей понять, что произошедшее – не ее вина.
Мой отец… он козел. Мама правильно сделала, что ушла от него. И я не представляю, сколько она вынесла в поездках, сколько видела боли в глазах той женщины…
Слушать этот разговор дальше я не готова. Задержав дыхание, я медленно, словно кошка, направляюсь к лестнице и практически беззвучно спускаюсь по ней. Включаю подсветку в кухне и выпиваю стакан воды.
В доме так тихо, что мне не по себе. Теодор вечно что-то вытворял, и я настолько привыкла к его шуткам и приколам, что эта тишина меня просто угнетает. Мне нужен свежий воздух. Именно сейчас.
Поднявшись в свою комнату, я беру куртку и телефон. За окном дождь уже прекратился, поэтому прогуляться по району, вдыхая свежий аромат вечера, – лучшее решение. Однозначно.
Выйдя из комнаты, замечаю маму, идущую по коридору и вытирающую слезы.
– Лия?
Я нервно сглатываю.
– Ты куда-то собралась?
– Хочу подышать свежим воздухом…
Мы останавливаемся около лестницы. Видеть ее заплаканное лицо невыносимо. Я быстренько спускаюсь.
– Только возвращайся… – гудит она так грустно, что мне на долю секунды хочется остаться с ней.
– Хорошо, – отвечаю ей и открываю дверь.
На пороге стоит Мария-Луиза, которая как раз хотела позвонить в звонок.
– Здрасте! – восклицает она, по всей видимости, увидев маму позади меня.
– А, hallo! – здоровается мама.
– Что ты тут делаешь? – спрашиваю у нее.
Но мама меня перебивает:
– Ты с подругой решила прогуляться?
– Да, – спешно отвечаю я и выпихиваю Марию-Луизу за порог. – Мы недолго! – кидаю я напоследок, закрываю дверь и поворачиваюсь к подруге: – Что ты тут делаешь?
– Я пришла сообщить одну новость…
Мария-Луиза смотрит на мое заплаканное лицо.
– Но ты, по всей видимости, уже знаешь…
– Что случилось?
– Тео… – выдыхает Лу с горечью.
– Что с ним?! – кричу я, чувствуя, как подкашиваются ноги.
– Он в больнице… Ты не знала?
Я мотаю головой из стороны в сторону. Сердце пропускает удар.
– В какой? – спрашиваю я, вцепившись руками в плечи подруги.
Она вскрикивает:
– Ай! Больно же!
– В какой он больнице, Мария?! – кричу я, чувствуя, как к горлу подступает адреналин.
Дверь позади меня открывается, и на пороге появляется мама.
– Что с Теодором?
Мария-Луиза переминается с ноги на ногу.
– Он в больнице, – тихо повторяет она.
Мои глаза застилает хрустальная пелена слез.
– Как в больнице? – отзывается мама, прижимая к груди руки, сложенные в замок. – В какой?
Позади мамы появляется Вольфганг. На его лице впервые за все время я вижу страх.
– В какой он больнице?
Подруга смотрит на меня. Бешеный стук сердца отдается эхом в висках.
– В больнице Святого Патрика, – отвечает она и сжимает губы в плотную нитку.
– Я беру документы, и мы едем, – говорит отец Тео и скрывается в доме.
Мама едва держится, чтобы не расплакаться.
– Мы поедем вперед, – говорю я и тащу Марию-Луизу к машине, на которой она приехала.
Подруга нервно сглатывает. Я перехожу на бег и практически на ходу запрыгиваю в машину. Мария-Луиза следует моему примеру. Пока подруга заводит мотор, я пристегиваюсь.
– Откуда ты узнала, что Тео в больнице? – спрашиваю у нее дрожащим голосом.
– Мне позвонил Ганс, – говорит та и срывается с места.
Я провожаю взглядом расстроенную маму и Вольфганга, который пулей вылетает из дома.
– Как Ганс?..
– Он не мог дозвониться до Вольфганга. Скорее всего, его телефон был разряжен. А твоего номера он не знает. Поэтому и позвонил мне.
– Как… как получилось, что Тео попал в больницу?
Мария-Луиза крепче берется за руль.
– Я толком не поняла, он достаточно сумбурно объяснил и вечно ругался, – выдыхает подруга, тоже стараясь успокоиться. – Я поняла только то, что Ганс нашел Тео на шоссе рядом с мотоциклом и отвез его в больницу.
– Господи!.. – вою я, чувствуя, как одинокая слеза скатывается по щеке.
Мне уже все равно, что сказал мне Тео в ссоре. Сейчас мне важно знать, что он жив.
– Он в реанимации? В палате? Ганс что-то еще сказал? – тараторю я.
От адреналина сводит скулы и немеет кончик языка.
– Я сама не поняла, где именно. Я звонила тебе, но ты не ответила… Что-то произошло между вами?
Мария-Луиза останавливается на светофоре. Я перевожу взгляд на зеркало бокового вида.
– Есть кое-что…
– Понятно. Не хочешь об этом сейчас говорить?
Я качаю головой. Мария-Луиза берет меня за руку и легонько сжимает ее.
– Я уверена, что все будет хорошо.
Пытаюсь сдержать слезы, но тщетно. Начинаю реветь прямо на месте. Отчаянно. Громко. Мария-Луиза сильнее сжимает мою руку, но светофор показывает зеленый, и подруге приходится вернуться к управлению машиной.
– Тео и не из такого дерьма выкарабкивался! – пытается приободрить меня подруга, но все ее слова проходят мимо меня.
Мое сердце болит за Тео. За его здоровье. А если что-то серьезное? А если он себе сломал что-то? Боже… Я не вынесу этого!
Оставшуюся часть дороги мы едем молча. Подруга не находит правильных слов, а мне не хочется разговаривать.
Как только Мария-Луиза паркуется, я быстро отстегиваю ремень безопасности и выбегаю из машины.
– Лэа! – окликает меня подруга, но я уже бегу к дверям больницы.
Толкнув их вперед, я вбегаю. Белый свет слепит глаза. Все тут выглядит стерильно. Даже слишком. Подбегаю к стойке информации, за которой стоят две медсестры в розовой форме.
– Hallo! – здороваюсь я, и на меня обращают внимание. – К вам сегодня поступил Теодор Гюнтер, может быть, час назад, – тараторю я по-немецки. – Где он сейчас?
Одна из девушек говорит, чтобы я не волновалась и что она все проверит. Но ее голос какой-то отдаленный. Я сильнее слышу шум в ушах, нежели четкие слова других людей. Пытаясь отдышаться, я оглядываюсь по сторонам. Ко мне уже подбегает Мария-Луиза.
– Ну что?
– Ищут…
– Да, сегодня поступил к нам Теодор Гюнтер. А вы кто ему?
– Я его невеста, – нагло вру я. – Его невеста, да.
Девушка заостряет на мне взгляд холодных карих глаз.
– Он в реанимации, – сообщает она.
Мои ноги подкашиваются.
– Как в реанимации? – спрашиваю я, ощущая, как слезы стекают по моим щекам.
Мария-Луиза мнет мне плечи, чтобы я расслабилась, но я не чувствую никакого расслабления. Только саднящую боль в груди.
– Что с ним?
– У него сильное сотрясение, осколочные ранения на лице и повреждена рука.
Все как в тумане. Я уже не вижу людей. Не слышу их голоса. Звуки приглушаются, словно меня поместили в вакуум. Я слышу, как стучит мое сердце.
Тук-тук. Срываюсь с места налево, практически расталкивая людей.
Тук-тук. Открываю дверь, которая ведет в больничное крыло.
Тук-тук. Бегу по белому коридору к лифту, едва ориентируясь по указателям.
Тук-тук. Едва не переворачиваю тележку с белыми полотенцами, одноразовыми приборами и чем-то еще, которую везет медсестра. Кажется, я что-то машинально ей говорю и бегу дальше. Все движения такие замедленные… словно меня тут нет. Будто я немой зритель…
Тук-тук. Останавливаюсь в конце коридора и смотрю на указатели. Реанимация – четвертый этаж. Оборачиваюсь и вижу, что за мной бегут Мария-Луиза, мама и Вольфганг.
Тук-тук. Срываюсь с места, бегу к пожарной лестнице, толкаю тяжелую дверь и через ступеньку поднимаюсь на четвертый этаж. Становится труднее дышать. Воздуха не хватает в легких…
Добравшись до нужного этажа, я врываюсь в белый коридор и вновь пытаюсь сообразить, куда мне идти дальше. Наверное, было бы разумнее подождать всех и найти зону ожидания, потому что вряд ли нас пустят в палату. Но я не могу… Мне кажется, что каждая секунда сейчас на счету. Бегу просто вперед. Наверняка там, в следующем холле, есть ресепшен.
Добежав до него, я останавливаюсь. Слева, около автомата с кофе, сидит Ганс. Он поднимается при виде меня. Его белая футболка в крови. Руки в крови… Мое сердце пропускает удар.
– Что с Теодором? – спрашиваю я, пытаясь отдышаться.
– Он в реанимации, – спокойно отвечает он.