«А фигурка-то у Юли какая! Лена по сравнению с ней — угловатый подросток, — сокрушался я, что знакомство не удалось продолжить. — Жаль, что все так быстро закончилось».
Перед ужином всех нас ждала баня. В ней хватало всего: и пара, и горячей воды, и ярко-оранжевых корешков, которые с успехом заменили мыло. А может, были лучше его. По крайней мере, со своей задачей они справились блестяще.
Ужин полностью походил на обед — составом участников, количеством блюд, и даже на десерт подали тот же самый желейный кисель.
После того как все поели, никто расходиться и не подумал. Грек о чем-то вполголоса беседовал с парочкой мужиков далеко за сорок. И не просто беседовал, а время от времени что-то черкал в своем альбоме. Вполне возможно, зарисовывал того самого зверя, шкуру которого я обнаружил на своей лежанке и о существовании которого, как выяснилось, он даже не слышал.
Местная молодежь сидела отдельной группой, в их компанию затесались и Слава с Гудроном. Хотя последнего к молодежи можно было отнести лишь с большой натяжкой. Там же была и Юля. Она о чем-то оживленно разговаривала со Славой и удостоила меня лишь парой взглядов и одной улыбкой. В который раз за этот день огорченно вздохнув, я стал подумывать, уж не пойти ли мне выспаться впрок, когда в руках Гудрона появилась гитара. Он довольно бесцеремонно забрал ее из рук какого-то худого длинноволосого парня в кожаной шляпе, похожей на тирольскую. На мой взгляд, совершенно безголосого и со скверной манерой игры.
За ужином в горячительных напитках Борис себе не отказывал, и потому немудрено было предположить, что сейчас в его исполнении мы услышим «Владимирский централ», «Гоп-стоп, мы подошли из-за угла» или «Мурку». К моему удивлению, его репертуар оказался иным. Но больше всего поразил его голос.
Сам я петь не умею. От слова «совсем». Но ведь это же совсем не значит, что не смогу услышать фальшивые ноты? И потому мне всегда так трудно слушать чье-то пение на уровне самодеятельности, когда фальшь режет уши настолько, что хочется прикрыть их ладонями и бежать куда подальше.
Гудрон пел так, что мы, все его слушатели, затаили дыхание. Пел, ничуть не подстраиваясь под манеру оригинального исполнителя, но беря ноты так же высоко.
«Птицы — не люди, и не понять им, что нас вдаль влечет»[1], — пел он. А еще в этой песне говорилось о том, что в погоне за желтым дьяволом люди перестают быть людьми, предавая при этом ближайших друзей. «Наверное, это чрезвычайно трудно, в любой ситуации оставаться человеком. Да что там „наверное“, когда все так и есть, — размышлял я, слушая песню. — И тут даже никакой жадр не помощник».
После того как он закончил и сунул гитару обратно в руки ее хозяину, некоторое время стояла тишина. Затем все начали рукоплескать, даже устроили настоящую овацию, заслуженную им в полной мере.
Сидя далеко в стороне на лавке, я тоже хлопал в ладоши и размышлял о том, что теперь мне будет куда проще переносить все его подначки и насмешки, за которые иногда так и хочется дать в морду.
— Привет. Не помешаю?
— Конечно нет! Присаживайся, Юля. — Я вскочил на ноги, как будто на этой длиннющей лавке место было только для одного.
— Что не со всеми?
Сложный вопрос, на него так сразу и не ответить. Правда, ответа от меня и не потребовалось.
— Один, да еще и с оружием. В караул поставили? — Непонятно было, шутит она или говорит всерьез. Юля — девушка улыбчивая, и как тут определишь?
— Нет, не в караул. Привык уже к тому, что он всегда под рукой, — положил я ладонь на приклад ФН ФАЛа. — Кстати, а ты почему без оружия? Насколько успел понять, тут все без исключения с ним ходят. И вообще, разве что не спят в обнимку. Что-то мне ваш забор особого доверия не внушает. Тот же гвайзел перемахнет его без всякого труда.
— А здесь высокого забора и не надо — оазис. Такой же, какой когда-то и в Фартовом был. Вы же оттуда пришли?
— Да.
Все верно, рассказывали мне, что существуют места, где звери друг друга не трогают. А заодно и людей. И называются они именно оазисами.
— К тому же и гвайзелов здесь нет. Они где-то далеко на юге обитают.
Не было раньше. Но мне и в голову не пришло пугать Юлю нашей недавней встречей с этим хищником. К чему? Не стал еще и потому, что Грек категорически запретил рассказывать о недавних событиях кому-либо.
— Ладно, пошла я.
— Может, посидишь еще? — предложил я без всякой надежды.
— Может, и посижу. Если ты меня угостишь: настроение какое-то тоскливое.
— Чем именно? — Угостил бы чем угодно. Последнее бы отдал, лишь бы не уходила, но нет у меня ничего.
— Ну как это чем? Жадром, чем же еще?
— Увы, чего нет, того нет. Знаешь, мне и пробовать-то его ни разу не приходилось.
— Ты серьезно?! — Судя по выражению ее лица, Юля удивилась не на шутку.
— Вполне, — кивнул я, безуспешно пытаясь не коситься на ее колени и выше: короткий подол платья открывал Юлины ноги до середины бедер. Красивые такие коленки. Хотя к ее ножкам другие бы и не подошли. Так и хотелось их не то что погладить, а даже потискать. Чтобы оправдаться непонятно в чем, добавил: — Я тут меньше недели.
— Тогда понятно: не успел еще. Я-то на второй день его уже попробовала. Придется мне тебя угостить. Только ты долго не держи, ладно? Там совсем немного осталось, а других у меня нет.
— Не буду, — твердо пообещал я, беря жадр с некоторой опаской, несмотря на все уверения Славы, что к наркотикам этот предмет не имеет никакого отношения. — И что теперь с ним делать?
— Просто зажми в руке, положи подушечку большого пальца на острый конец, закрой глаза и подожди немного: все само собой случится. Хотя глаза можешь и не закрывать.
Так я и сделал. Некоторое время не чувствовал абсолютно ничего и даже успел проникнуться мыслью, что жадры на меня не действуют. Затем меня как будто накрыло теплой волной. Не сразу, волне понадобилось несколько мгновений, чтобы поглотить меня полностью. И мир вокруг изменился. Исчезли проблемы, страхи, сомнения. Перестали болеть натертые ноги. А еще появилась уверенность, что в будущем все будет хорошо. Нет, это была не беспечность — именно уверенность в своих силах. Хотелось смеяться и радоваться тому, что мир вокруг полон совсем не опасностей, каждая из которых может стать причиной смерти. Нет, он нов и интересен, и столько в нем еще не познанного никем! А рядом сидит красивая девушка, и я точно знал, что, если сейчас ее поцелую, она не станет противиться, а потянется мне навстречу.
— Ну и как? — поинтересовалась Юля, когда я вернул ей жадр. — Что-нибудь почувствовал?
— Почувствовал. Надеюсь, не слишком много израсходовал?
— Нет. Ты и держал-то его всего ничего.
— А как понять, что заряд скоро закончится? Или это всегда происходит внезапно? — Нет, какие же славные у нее коленки! Впрочем, как и вся она.
— Не внезапно. Он начинает холодеть. Как будто остывает, несмотря на тепло руки. И этот момент всегда ждешь с таким страхом! Ведь это означает: все, теперь его можно выбросить.
— Понятно, — сказал я, привлекая девушку к себе.
На какой-то миг она напряглась, а затем ответила на мой поцелуй.
— Игорь, а ты бывал на море?
— Конечно. Я, можно сказать, на берегу моря вырос. Его даже из моего окна было видно. Бухта Золотой Рог, слышала про такую? Это во Владивостоке.
— Наверное, слышала.
— А почему спрашиваешь?
— А я вот не успела побывать. Мы как раз взяли билеты, утром должны были лететь всей семьей, а ночью все и случилось. Так мне и не удалось, а сколько я мечтала! В нашем городишке даже речки толковой нет, так, одно название, а тут целое море!
— А что, разве в этом мире морей не существует?
— Существуют. Где-то там. — Юля неопределенно махнула рукой. — Но они здесь другие.
— Другие — это какие? Не соленые, что ли?
Наверное, жадр все еще продолжал на меня действовать. Хотя, возможно, дело было совсем в другом. Тесно прижимаясь ко мне гибким горячим телом, рядом лежала красивая девушка. Страстная, легко понимающая мои желания и так же легко идущая им навстречу. И потому я чувствовал себя так, будто жадр по-прежнему оставался в моей руке.
— Дело не в соли, Игорь.
— А в чем же тогда?
— К здешним морям даже приближаться опасно, настолько они кишат опасными тварями.
— Акулами?
— Наверное, акул в них тоже хватает, но я не о них. Там на побережье полно таких тварей, которые одинаково хорошо себя чувствуют что в воде, что на берегу. По крайней мере, мне так рассказывали. В местном море не искупаешься. И на пляже не позагораешь.
— Амфибии?
— Амфибии, — кивнула она. — Только не всякие лягушки с тритонами, а огромные. И хищные.
— И далеко отсюда до ближайшего моря?
— По-разному говорят. Кто-то — что за неделю можно дойти, а другие — что и месяца не хватит. — Юля печально вздохнула.
— Что, так на море хочется побывать?
— Нет, я по другому поводу. Жаль, что не умею заполнять жадры. Мне хорошо с тобой, и умела бы — этим бы и заполнила. Чтобы потом, когда станет совсем невмоготу, взять его в руки и почувствовать то, что чувствую сейчас.
И я с удовольствием бы заполнил тем, что сейчас чувствую. Если разобраться, мы и живем-то эмоциями. Только далеко не все из них приносят нам удовольствие. Страх, сожаление о чем-то упущенном, раскаяние за содеянное, скука, досада, злость, наконец — что в них хорошего? Другое дело то, что испытываем после просмотра хорошего фильма, прочитанной книги, встречи с друзьями. Или даже предвкушение чего-то радостного. Зачастую оно лучше самого события. Или то, что я чувствую сейчас, когда переполнен нежностью к этой, по сути, незнакомой девушке. Когда чувствую жар ее тела, когда вдыхаю аромат ее волос и когда знаю, что у нас случится через несколько минут. Нет, определенно тоже заполнил бы, будь он у меня даже единственным. Чтобы когда-нибудь потом, когда станет совсем тяжело на душе, взять жадр и немного подержать в руке.