– Хорошего дня.
По пути его задевают плечом – почти как случайно, но нет, совсем нет, и дыхание на полсекунды обжигает висок. Проводив взглядом силуэт в черной кожанке, а потом и златоглазую сонную морду поезда, Женя задумчиво скользит пальцами в карман пальто.
Коробок. Не больше спичечного. Можно не вынимать, ясно как день: жареные кофейные зерна, и не в молочном шоколаде, а в горьком. Те, от которых тоже хочется жить.
Улыбаясь, Женя спешит на другую платформу. Кажется, готэмский Джокер, будь у них забита стрелка, сбежал бы сейчас от этой улыбки, теряя тапки.
Да Павел же, черт возьми, к ней неравнодушен – понимание суперзапоздалое.
Настолько неравнодушен, что примерно так же неуклюже пытается выбраться из раковины – она у него побольше, покрасивее Вариной. Он очень ловко таскает ее, заводя связи с бизнес-партнерами, коллегами, авторами, всякой там прогрессивной молодежью… Раковина может казаться частью его организма, но приглядись – и видно: не, ни фига. Не женат и не замечен. Не обхаживает пухленькую рыжую секретаршу Танечку или – вдруг не по этой части? – томного казахского сисадмина Рашита. Нет, это не про него. Вся его сколь-нибудь эмоциональная жизнь – сестра, брат и племянники-племянницы в количестве то ли пяти, то ли шести штук. А теперь еще Варька. И ведь он в упор не видит: все проще, чем кажется.
– А ты давно с него течешь? – спросил Женя небрежно и впервые все же получил от нее ногой: Варька, оказывается, здорово лягалась. – Да брось. Я наоборот – ра-ад…
Варя прижала палец к губам и продолжила сосредоточенно рисовать у Жени на руке лотос и листья-маски. Приятный эскиз. Смотреться должен офигенно.
– У меня проблемы со взаимностью, – она вздохнула. – Всегда либо я, либо меня.
– Не в этот раз. – Слова кольнули узнаванием.
Варя промолчала.
– Я серьезно. – Он заерзал и получил еще пинка. – Хорош придуриваться. У вас все должно срастись.
– Я еще и не готова, – пробормотала она. Лепесток лотоса получился кривоватым, она принялась стирать его, а потом перерисовывать. – Жень… отношения, особенно с кем-то настолько старше, – это же в перспективе семья. А я ее не хочу. Никаких гнездышек, ползунков в инстаграме, никакого… ничего. Мне есть что дать людям. И это не младенцы. Которые могут и маньяками вырасти, и педофилами, и хоть что. А еще хуже… – Она потупилась. – …Я могу не справиться. Жень… вдруг я даже любить ребенка по-настоящему не смогу, если родится, например, с какими-то серьезными болезнями, без руки, без ноги? Думаю, у меня какое-то очень маленькое сердце.
– Ну куда ты так сразу далеко? – Женя попытался притормозить это сталинское планирование, приправленное самобичеванием. – Любовь к ребенку не с неба падает, многим трудно полюбить то, чего пока нет, зато потом… – Впрочем, в это он решил не углубляться, понимая: тут уже не личные границы, а личная Китайская стена. – Может, ты хоть секса для начала хочешь?
– Это что, предложение? – Варька с усмешкой заправила прядь за ухо.
Вот же сумасшедшая. А на вопрос, кстати, вполне можно было бы ответить «да», учитывая, помимо Варькиного мозга, ее ключицы, глаза и каре. Но в свете недавних открытий пришлось, конечно же, фыркнуть.
– Скорее совет. Ну, раз уж тебя так к мамонтам тянет…
Варя вдруг посмотрела ему в глаза, прямо и пристально. Она редко так делала, и от взгляда пробрало: будто дрелью в печень.
– А ко мне все время тянет всякие аномальные кошмарности. Может, мне вообще не стоит приближаться к людям? – Кажется, она скрипнула зубами. – Я несчастья приношу.
– Эм-м? – Он вправду потер правый бок. – Например?
Конечно, Женя помнил байки о том, что ее сюжеты сбываются, полностью или нет. Зачастую сбывались у Варьки самые мрачные детали. Но ведь совпадения… они и в Африке совпадения. Жизнь постоянно выкидывает что-то за пределами понимания и прогнозов. Женя этим скорее восхищался, и сама она – жизнь – ему воображалась не кем-нибудь, а соблазнительной танцовщицей, ну или танцовщиком с факелами. Шагает она – или он? – по горячим углям людских планов, непредсказуемо изгибается, проделывает всякие фокусы с огоньком чьей-то души… а потом эротично заглатывает этот огонек. Интересный образ. Хорошая пара-противовес старику с косой.
В качестве «например» Варя принесла свой ноутбук, вывела из спящего режима и через «Мои документы» полезла в потаенные папки. Одна, вторая, третья. «Книги», «Старое», «Законченное», «Надо переписать», «Катастрофа»…
– Что ты ищешь? – наконец потерял терпение Женя, но Варя свою цель уже нашла.
Она показала файл, озаглавленный «Темный Бонапарт». Последняя дата изменения – август 2006 года. Действительно старье.
– Это… исторический постапокалипсис, наверное, можно назвать так, – пояснила она. – Вдохновлен Толстым. Типа Наполеон в 1812 году призвал нечисть, в результате мир сильно пострадал, выживших осталось немного. Новыми правителями России вместо погибших Романовых стал триумвират Багратиона, Барклая и Кутузова, повсюду расплодились всякие твари, лезущие из зеркал, восстали мертвецы, и вот…
Следом за «вот» она открыла файл и принялась пролистывать. Женя ловил глазами абзацы. Цепляло: никакая не катастрофа. Наконец Варя остановилась.
– Читай.
И Женя прочитал.
«У бродячего пророка были белые волосы – нет, скорее отливали бессолнечной болезненной пшеницей. Чертами при этом он казался татаро-монголом: говорили об этих тайных узах крови и лихой разрез глаз, и скулы-лезвия, и маленький рот с пухлой верхней губой. Двигался он легко, словно некий механизм не давал погаснуть внутреннему огоньку, незримому, но осязаемому. Завидев безутешно привалившуюся к дереву Жюли, он приблизился. Легко коснулся пальцами-иглами светлых ее прядей, отвел в сторону и… запечатлел слабый поцелуй где-то на шее.
– Ну здравствуй, – сказал он, когда та, вспыхнув и разом забыв о слезах, подпрыгнула и развернулась. – Как нас зовут, краса? Почему грустишь? Куда идешь?»
Женя засмеялся.
– Похоже на нашу встречу.
Смех получился натянутый. Если честно, было чересчур похоже.
– Это пугает меня, – тихо сказала Варя. – Учитывая, что дальше они с Жюли станут общаться и приключения у них будут общие. Жюли – дочь императорской фаворитки, переодевшаяся солдатом, и, конечно, она скорее французская Мулан, чем я, но все же…
– Эй, надеюсь, ты его – этого «бродячего пророка» – не убила? – уточнил Женя.
– Нет, что ты! Я этого героя слишком любила. Больше, чем всех остальных.
– Ну, это все, что мне нужно знать.
Варя посмотрела неверяще. Женя улыбнулся. История об убитых школьниках ему, конечно, тоже вспомнилась, но он постарался не придавать ей особого значения. Совпадения, повторил он себе. Горячая красавица – или красавец – с факелами.
– А часто у тебя такое? – спросил он как можно небрежнее.
– Ну… – Она прикусила губу и «усыпила» ноутбук обратно. – Я стала меньше смотреть новости. Уже не знаю.
Забавно, но вскоре он тоже перестал смотреть новости. И так и не спросил у Вари, что же ждало по жизни молодого бродячего философа с волосами «цвета болезненной пшеницы». Однажды – чуть в подпитии – он задал Варе лишь один неосторожный вопрос: «Был ли у этого парня наставник, ну, кто-то мудрее и старше, кто сделал его таким крутым?» Варя, слегка поморщившись на «крутого», все же кивнула: «Да. Он… был героем войны. А потом всех оттолкнул, сошел с ума от одиночества и постригся в монахи».
Больше Женя никогда с ней об этом не разговаривал. По заветному, со студенческих времен не менявшемуся номеру «П. А., универ» стал звонить чаще: чтобы никакого одиночества, никаких монастырей, я тебе!
А потом Варьку просто стерли. Даже не дали попрощаться.
Где-то когда-то Женя вычитал: в старые времена, согласно профессиональному этикету, находясь у смертного одра коллеги и видя, что улучшений уже не будет, врач должен был поднести ему шампанского [19]. На самом деле хорошая традиция для любых коллег. Каждый умирает в одиночку, правда. Но на пиру во время чумы нужна компания.
Женя Варе принес бы апероль шприц с засахаренной лаймовой долькой, или бузинную маргариту, или что угодно, что она любила. Вместо этого ему пришлось вливать все это в себя. А потом тихо дрожать на чужом диване, уткнувшись головой в чужие колени и накрепко стискивая зубы, сквозь которые все равно прорывалось пьяное «Sterbe. Варя ist gestorben», хотя немецкого Женя не знал.
Тварь.
Какая же ты тварь, Смерть. И неужели Сэр не прав и ты… все-таки девчонка?
…Как Женя и ожидал, с Павлом все было мутно. Даже вот… латте ему налил. Дело плохо.
Уже выходя из офиса издательства и лихорадочно проматывая в смартфоне расписание электричек до Шуйского, Женя Джинсов – Джуд Джокер – знал, что не оставит все это просто так. Он не в дешевом кино или наивном янг-эдалте, где работу компетентных органов делает кто угодно, кроме этих органов. Не супердетектив из комиксов. И даже не прозаично богатый блатной мальчик, способный как-то заставить ментов получше шевелиться.
Зато он хорошо знает, как работают некоторые вещи в чужих головах.
6. Грабли гражданской инициативы
Когда мелкий я говорил маман, что хочу стать писателем, она осаживала меня очень неприятным – нет, токсичным – заявлением: «Все хорошие книги уже написаны». Она вообще литературу современную не любит, даже не давала моей младшей сестре читать «Гарри Поттера» – помню, тайком таскал Юльке эти книжки. Повезло мне, что я уже староват, чтоб мной командовать. Но я не о Юльке и не о Гарри… а о том, как прочно суждения тех, кто нам дорог, въедаются в нас и какими увесистыми потом становятся якорями. Да что там, я в психологи пошел, чтобы бонусом к корочке решить свои проблемы, включая эту – панический страх вторичности. Правда, с ней универ не помог. И писательские советы не помогли, и курсы – может, поэтому я что к тому, что к другому слегка предвзят. С проблемой мог помочь только я сам – и за это осознание сэнк ю. Знаете, какое психологическое образование, по-моему, лучшее? Которое к набору знаний дает будущему специалисту трезвое понимание: он не Фея-крестная. Без участия пациента ни одну проблему он не «вывезет». А вот как пациента «включить» – вопрос, на который уже может ответить лишь сам специалист. Черт, ну поплыл в сторону. Ладно, об этом в другой раз поболтаем. Знаю точно: у меня тут есть абитуриенты. Напишите в комментах, интере