А вот Лешка понял и хмурится. Спасибо хоть, не крутит пока пальцем у виска, покрутит только в машине. Хоть что-то про субординацию усвоил.
– Чтобы кое-что проверить, Диана. Это очень важно.
…Понять, все ли Алисы действительно сходят с ума или некоторым просто попадаются очень плохие белые кролики.
Вскоре, по пути назад в Шуйский, Лешка задумчиво вертит в руках оружие – офисные избавились от него действительно с готовностью, как от опасной улики, еще спасибо сказали. Хотя куда такую улику деть, к чему прикрепить и стоит ли – большой вопрос. Сабля похожа на европейский музейный экспонат: длинный клинок, золочение, перламутр и эмаль. На рукояти лев и морская змея сплелись в таком экстазе, что детям лучше не видеть. А ну как сейчас еще и кража всплывет, примешается к дурдому…
– Ух, красота. С такой бы на ролевку! – курлычет Лешка под сонное завывание «Сплина».
– В капусту ты всех покрошишь на ролевках. Клинок-то боевой. Диана не права, это не, как она назвала, «мерч». За такой мерч без разрешения вставят тебе по самое…
– Законы знаю и сам, чувак. И все-таки богатая штука!
Лешка разве что на металл слюнями не капает.
– Богатая. Откуда только она ее взяла? Особенно если из работы месяцами не вылезала, в офисе и дома с этими тестами ночевала?
Начальник корпоративной службы безопасности – да и Диана – говорили, будто Алисе Стрельцовой, по собственным ее утверждениям, саблю подарили. Кто подарил? «Тот парень из мира игры». Имя у него еще странное… Даймонд. В духе бульварных романов. От разговоров этих уже голова кругом, от мыслей – того хуже. Лешка любуется саблей, потом наконец убирает ее в выданную охраной коробку. А ведь оставить захочет, скотина, начнет комбинацию проворачивать, как только дело сольется. Своего не упустит. Это нутром чуется.
– Да и когда ты в последний раз на ролевках-то был?..
Вопрос нужен, просто чтобы отвлечься, перестать строить предположения, которые без показаний Стрельцовой – бред. Впрочем, с показаниями тоже будет бред, вероятно. Но до больницы все равно предстоит добраться. Все-таки цифры – они цифры. Невменяемый фигурант по делу лучше, чем никакого. И что, если этот не выметенный вовремя сор – правда… правда… Более, чем просто правда?
Машина пролетает мимо рекламного плаката – там платиновая красногубая блондинка тискает ушастого зайчонка и улыбается на фоне чистеньких таунхаусов.
«ЖК “Белый кролик”. Ваша дорога в Страну Чудес (от 3,5 млн)».
Белый кролик… Издевательство над детерминизмом какое-то. Алиса, Алиса, какой же белый кролик заставил тебя позвонить в квартиру Ваниллы-Варвары-Вари?.. Что он сказал тебе, что ты вытолкнула ее из окна? Ты же, по словам Дианы, не читала ее книг, да и с ума сошла раньше, чем вышла последняя. «Всего лишь игра». Игра разума или игра судьбы, игра, заканчивающаяся нервными срывами, смирительными рубашками и оружием, которое – можно уже предугадать – эксперт не сможет идентифицировать; не сможет даже определить временной отрезок, в который ковался клинок; засыплет вопросами без ответов. Выпадающий из гладкой, удобоваримой для следственных действий схемы чужого безумия вещдок останется выпадающим. А потом Лешка заберет его себе, а дело забудет как рядовое. Забудет…
– В апреле опять пойдем. – Голос из реальности будто пальцами за шиворот. То, что нужно прямо сейчас. – В леса! Давай со мной, а?..
Это не первый год. И не впервые это заставляет только криво усмехнуться, глядя в глаза собственному отражению. Нет уж. Никакого «Несет меня лиса, да с саблею в леса…».
– Не староват ты для эльфов, Лех?
– У эльфов, чувак, нет возраста. А еще Толкина любишь, эх. – Досадливо ерзает, будто правда расстроился из-за отказа. – Ладно, давай меняться, что ли…
– Что?
– Ну, я поведу, а ты потуканишь. А то сюда вел, обратно…
Аттракцион невиданной щедрости вовремя: ощущение после игровой корпорации такое, будто хорошо побился головой об стену. Или упал с нее, как Шалтай-Болтай.
Они съезжают на обочину, открывают двери. С царским видом забравшись на водительское место, Лешка даже музыку не переключает, оставляет «Сплин»: может, тоже башка гудит?.. Взгляд – вперед, на убегающий мартовский лес. Весенней зелени в этом взгляде куда больше, чем в разлапистых неуклюжих ветках. Сейчас пошутит. Ляпнет что-нибудь жизнеутверждающее. Заворчит на «тлен». Или…
– Все-таки это треш какой-то, – звучит после некоторого молчания. Тяжело звучит, глухо.
– Что?.. – Впрочем, догадаться не сложно.
– Ну… чувиха. – Лешка все не трогается с места, посматривает искоса. – Вот так просто пришла к Перовой и типа убила ее за то, что та… написала похожую историю? В которой кто-то реально попал в игру? Решила, что Калиостро ее… заколдовала? Сделала с ней это? А как вообще узнала, если даже не фанатела от этого автора?
– Получается, что так. Звучит сюжет действительно очень похоже. Как узнала? Ну, может, случайно нашла книжку, а Диана просто не в курсе?
– Все равно дичь же.
– Дичь… но знаешь, когда сумасшедшие убивают, они логикой не заморачиваются.
Они не заморачиваются вообще ничем. Как не заморачивался мир, когда ломал их. Ставил дедлайны; топил в таких потоках информации, что не переварит ни один суперкомпьютер; сталкивал лоб в лоб с… как там сказала Крылацкая? «Это Глеб, он мудак». Да. С мудаками. Хотя, если подумать, слова того Глеба про недопонятых и недотраханных – девиз нынешней развлекательной индустрии, что книжной, что киношной, что игровой. Напялить на человека очки, но не розовые, а 3D. Чтобы побольше напирающих образов, звуков и ощущений. Чтобы не-жить, не-здесь, не-так. Чтобы легально свалить куда-то в иллюзию, раз уж с наркотиками борются. Свалить, а потом, возможно, сойти там с ума, потому что иллюзию от реальности будет уже не отодрать: слиплись намертво, как ткань брюк с разбитой в мясо коленкой.
– Мне очень жаль, Дим.
– Что?..
Лешка опять глядит вдаль, а недвижная машина тихо, успокаивающе урчит.
– Ты ведь уже воображаешь, как все будет, правда?..
Получается только кивнуть, сжав зубы. Невменяемость – вердикт скользкий. Если что-то удастся доказать, если назначат лечение в соответствующем заведении… то на сколько? Кто-то так пожизненно и остается: от лекарств и терапии становится овощем. Кого-то доводят до суицида крики по ночам или внезапное раскаяние. А вот кто-то через пару годков – все, на учет и на волю, а там твори что хочешь. Что ждет Алису? И… что делать самому?
– Ты только не психуй, хорошо? – Лешка опасливо втягивает носом воздух, будто чуя запах гнева. – Это того не стоит. Во-первых, найдем, как ее упаковать получше, в законодательстве же есть кое-какие варианты. А во-вторых… нужно дальше жить. Жалко такую даровитую чувиху, как твоя Варвара. Но…
– Постараюсь. – Только на это хватает голоса да на смешок из-за «даровитой чувихи». Даже про «варианты» уточнять сейчас не хочется, сил нет. – Спасибо, Лех. Не…
– Ты мне поверь, со всем можно жить дальше. Сложно, но можно.
Вздыхают почти хором, будто без году старики, и от этой синхронности неловко хмыкают, тоже вместе – ну прямо ситком, еще бы за кадром кто-нибудь заржал. Замолкают. Было бы это так легко – дальше жить, не было бы несправедливости, злобы… холодного жжения внутри, будто азотом по бородавке. Впрочем, последнее-то можно прогнать. Надежный способ есть, утром помог.
– Покурим не на ходу, а? – Рука уже вылавливает из бардачка приветливо шуршащего «Капитана». – Есть минут пять лишних. Передохнем.
– Ну давай… – Лешка наблюдает за каждым движением, нервно как-то. Неужели ждет срыва? Какого, интересно? Мата? Битья головой о предметы? Жалоб, а то и угроз в пустоту?
Зажигалка с рыжей чертовкой чиркает, фантомный шоколад сластит губы, раковый дым с готовностью согревает нутро и расслабляет мозги. Прав Лешка, прав… Не стоит даже думать о жести. Не потому, что по-своему жалко всех этих юных гражданских мышат, не видевших в жизни ни одного расчлененного трупа, но все равно мнящих себя великомучениками эпохи. Не потому, что закон есть закон. И даже не потому, что, если поймают на этой самой «жести», весь отдел, и Лешка, и мама не отмоются. Просто… нет смысла. Исчезла Ванилла, Варвара, Варя. Замолчали солнечные волки. Написать бы – будь хоть какой литературный дар – самому книгу, странный и злой роман о мире, в котором с убийством убийцы жертвы его бы воскресали. Жизнь за смерть. Да, хорошее было бы название, «Жизнь за смерть». Надо Лешке рассказать. Забавно же и, как бы сказал Джинсов, терапевтично. Но пока это просто книга, даже не существующая, а реальность другая. И нет в ней смысла плодить мертвецов.
– Лех, держи… – После трех затяжек Дмитрий, спохватившись, протягивает ему сигарету. – Тут фильтр мразотный какой-то, накаляется быстро и плющится.
Лешка, продолжая напряженно как-то, едва ли не обреченно смотреть, бормочет: «Спасибо». Протягивает руку. Берет сигарету, вставляет меж губ, но движения все то ли сонные, то ли…
– Лех?..
Еще до первой затяжки его сотрясает, блеснувшие глаза жмурятся. Судорожное это движение головы и плеч откуда-то знакомо, но вспоминается не сразу. Всплывает догадка лишь через несколько раскаленных добела душных секунд – когда сигарета падает, когда прожигает кресло, когда сам Лешка, зажав рукой рот, вылетает из машины.
«Не трогайте, не смейте ко мне лезть, не…»
Из окна видно, как Лешка сгибается, уперев руки в колени. Волосы падают на лицо и закрывают почти всё. Честнее отвернуться, поскорее. Подождать, опять перебравшись на водительское место и прислонившись в трупном изнеможении лбом к рулю. Вдох. Выдох. Счет до десяти. Все нормально, просто Лешка слишком хорошо знал, о чем говорит.
«Ты мне поверь, со всем можно жить дальше. Сложно, но можно».
До десяти. И снова. И еще. Сколько прошло? Минута или две. Хватит.
– Лех… – Он выбирается из машины медленно, навстречу вдоль трасы идет осторожно. Лешка сидит на корточках на тонкой границе между мартовской размерзшейся землей и асфальтом, сгорбился, лицо закрывает руками. – Что… с пирогами что-то не так было?