Тускло освещенный игровой павильон внезапно кажется более уютным, чем обычно. Я быстро понимаю почему – мне больше не нужен свет, я могу пройти весь парк на ощупь, мне знаком здесь каждый квадратный и даже кубический метр, я осязаю это пространство каким-то особым чувством. Эти кубометры стали частью меня самого.
Что бы ни значило понятие «судьба», оно имеет сейчас ко мне непосредственное отношение. С математической точки зрения, это безнадежно неточный термин, допускающий множество интерпретаций, подразумевающий одновременно нечто непредсказуемое и совершенно неизбежное, то, что проявляет себя молниеносно и длится до конца дней. Еще полгода назад я и не подозревал, что, рискуя жизнью и свободой, буду защищать расположенный в Вантаа парк приключений, но вот теперь я, бесспорно, нахожусь именно в такой ситуации и даже не представляю себе, что мог бы поступить иначе. Да, это судьба – ничто не может быть естественнее, чем она. Я делаю глубокий вдох, вбирая в себя запахи своего парка приключений.
Прохожу под «Прыжком лося», поворачиваю и огибаю «Клубничный лабиринт», делаю круг по «Пончику», направляясь к себе в кабинет, когда меня застает врасплох, чтобы не сказать пугает, громкий звук сбоку. Стук, барабанная дробь, глухие удары. Я нахожусь недалеко от главного входа, откуда хорошо просматривается вестибюль и входная дверь, за которой стоят двое посетителей. Затем я понимаю, что наши посетители, которых и в обычное время давно не видно в парке, не станут ломиться сюда в шесть без трех минут утра.
В общем, передо мной вовсе не клиенты, а полицейские Ластумяки и Салми, одетые как наши обычные посетители. Я смотрю на них; они наблюдают за мной, хотя парк внутри скудно освещен. Я знаю также, что они лупят по стеклянным раздвижным автоматическим дверям в четыре кулака. Вынужден признать, что вариантов у меня практически не остается – придется им открыть. Направляясь ко входу, еще раз смотрю на часы в вестибюле. Без двух минут шесть. Не думаю, что эта парочка оказалась тут в этот час случайно. Они здесь потому, что знают, что я тоже здесь. А это означает, что они либо следили за мной, либо ждали где-то поблизости. Ни один из вариантов не внушает мне оптимизма.
– Я уж думал, вы собираетесь оставить нас замерзать снаружи, – говорит Ластумяки, входя в вестибюль.
Уверен, что такая мысль ему в голову не приходила. Ластумяки, пытаясь согреться, разминает руки и плечи. Тем временем Салми стряхивает снег со своих белых кроссовок. На обоих уже знакомые мне пуховики и толстовки с капюшоном, а также свободные мешковатые джинсы. Если бы я не знал, кто передо мной, то подумал бы, что это участники съемки молодежного музыкального клипа. Но правда состоит в том, что в шесть часов утра в вестибюле парка толкутся двое полицейских, и это не предвещает ничего хорошего.
– К счастью, вы уже на месте, – вторит своему коллеге Салми, тоже неискренне, – иначе мы замерзли бы.
Думаю, настало время перестать ходить вокруг да около. Рискуя повториться, задаю тот же вопрос, что и во время нашей первой встречи:
– Можно спросить, по какому вы делу?
Салми и Ластумяки переглядываются, потом смотрят на меня.
– Почему же нельзя, – говорит Ластумяки.
– Вы уже в прошлый раз спрашивали, – кивает Салми. – И ничего страшного не случилось.
Я вовсе не уверен, что согласен с Салми. Мы стоим и молчим. Тишина таит в себе угрозу и уж точно не заряжает спокойствием. Ладно, думаю я, играть так играть, не я первый начал эту игру.
– Так вы по поводу «Сальто-мортале»? – спрашиваю я наконец как можно более равнодушным тоном.
Салми, кажется, только и ждал этого вопроса, и наконец переходит к делу. Ну, или хотя бы делает вид.
– Попали в точку, – говорит он, – именно что по поводу. У нас есть несколько дополнительных вопросов, потому что следствие кое-что установило. Такое ощущение, что вы не все нам рассказали.
Я молчу.
– Думаю, – вступает Ластумяки, – вы не будете возражать, если мы немножко с вами перетрем?
– Перетрем?
– А то кое-кто, – говорит Салми, – хочет показать, что он типа тертый калач.
Салми старается этого не показывать, но видно, что он в восторге от своего каламбура.
– Эта ваша контора, – подхватывает Ластумяки. – Парк этот, короче. Похоже, народ сюда не особо ломится.
– Если вы хотите узнать, страдаем ли мы по-прежнему от нехватки клиентов, – киваю я, – то да, страдаем.
– Сколько? – сразу спрашивает Ластумяки.
– Сколько чего?
– Страдать еще будете? – говорит Салми.
Диалог с этой парочкой напоминает игру в настольный теннис – каждый раз мячик прыгает в неожиданном направлении, стремясь прорвать оборону противника.
– Речь идет…
Ластумяки делает взмах рукой и останавливает меня.
– О неделях? – спрашивает Ластумяки. – Или о днях.
Я смотрю на Салми, потом на Ластумяки. Что-то в них едва заметно изменилось. Салми и Ластумяки по-прежнему стараются выглядеть такими же бесстрастными, как и раньше, но появляется новый штрих – полицейские будто спешат, и это оставляет трещинку в скорлупе их невозмутимости. Трещинка крохотная, с волосок. Но, возможно, именно в ней и заключается мой шанс.
– Вы, вероятно, имеете в виду банкротство? – подыгрываю я. – Если посмотреть на движение средств по кассе за последние дни, то ситуация, безусловно, непростая. Но у нас есть своего рода буфер – персонал, который всерьез предан делу, и кое-какая финансовая подушка, так что…
– А конкретно? – обрывает меня Салми, явно не удовлетворенный моими объяснениями. – Что все это значит в реальности?
Похоже, я попал в болевую точку. Разумеется, я не знаю, в какую именно. На часах по-прежнему шесть утра, и ситуация далека от комфортной, но стоящие передо мной полицейские с внешностью подростков очевидно заинтересованы в скором банкротстве моего предприятия, а это вселяет некоторые надежды. Мне кажется, у них появилась новая цель. Поэтому я принимаю решение импровизировать, но с опорой на свои расчеты.
– Как я уже сказал, у нас есть запас прочности. Возможно, он существенно больше, чем я предполагал. Мы уже планируем работу на лето, трудимся на перспективу с дальним прицелом.
Все это, в общем-то, правда. О запасе прочности можно в определенном смысле судить, например, по тому, что я знаю о готовности Эсы защищать парк, так сказать, до последнего патрона. Для этого не нужен даже сам парк: я уверен, Эса будет продолжать борьбу еще долго после того, как продадут последний билет. И планы на следующее лето тоже не выдумка. Мы с Кристианом действительно говорили о том, не пора ли наконец разобрать отслуживший свое «Пончик». Кристиан предложил взять на себя демонтаж и вывоз этого аттракциона как отдельный подряд, что позволило бы ему заработать на летнюю поездку в Грецию с целью позаниматься фитнесом. В общем, я не врал полицейским, хоть и обошелся без детализации. Знаю, есть бизнесмены, для которых вранье – основной способ получения дохода, но как страховой математик я понимаю, что этот путь не для меня, а кроме того, он сопряжен с трудно прогнозируемыми рисками.
Салми и Ластумяки снова переглядываются, потом оба смотрят на меня.
– Короче, подведем итоги, – говорит Ластумяки. – Ситуация полностью изменилась. Теперь вы никуда не торопитесь. На то, что в парке нет народу, вам совершенно наплевать. Парковка, пустая и заваленная снегом, как сибирская равнина, вас больше не волнует. Так?
– Пожалуй, это несколько вольная интерпретация моих слов, – отвечаю я, – но после переоценки ситуации…
– А как-то повлияло на эту самую переоценку, – перебивает меня Ластумяки, напирая на последнее слово, как будто оно ириской прилипло у него к зубам, – что парк «Сальто-мортале» потерял еще одного работника?
Вопрос задан неожиданно, но, кажется, мне удается скрыть, что я несколько обескуражен. Снегоход Олави – каким бы неприятным ни был образ, который сразу всплыл у меня в голове, – конечно, унесся вдаль, но трудно предположить, что он сгинул без следа. Не думаю, что человек без головы способен умчаться на мотосанях так далеко, что его не найти.
– Ничего не знаю ни о какой потере, – отвечаю я, по-прежнему стараясь быть честным. – Да и смерть владельца «Сальто-мортале» Хяюринена не была…
– Под потерей работника я подразумеваю, что он выбыл из штата, – говорит Ластумяки, и в его словах мне слышится раздражение. – Назовем это так, раз уж господин математик любит придираться к словам.
Во взгляде Ластумяки такой же холод, как и за стенами павильона.
– Вы знаете человека по имени Олави Лааксонен? – спрашивает на этот раз Салми.
– Вы имеете в виду…
– Да, – Салми решительно кивает. В его голосе чувствуется нетерпение. – Олави Лааксонен из парка приключений «Сальто-мортале».
Я по-прежнему могу не прибегать ко лжи.
– Встречался с ним, но знакомством это не назовешь. И все-таки я не до конца понимаю, о чем мы говорим. Он что, пропал?
Ластумяки и Салми какое-то время молчат.
– Это предположение, – говорит Салми и бросает взгляд в сторону парковки. – Его не видели почти сутки, и он не выходит на связь. Судя по геолокации, его мобильник находится в «Сальто-мортале».
Я понимаю, что мне очень повезло. В тот день, когда Олави собирался переехать меня на снегоходе, он забыл на работе свой телефон. Не исключено, что мотосани все еще гоняют где-то по снегам южного Хяме. Это, конечно, маловероятно, но многое из того, что случилось со мной за последнее время, тоже было крайне маловероятным.
– Вы, наверное, понимаете, что тут вырисовывается довольно неприглядная картина. Ваш интерес во всей этой истории очевиден, – говорит Ластумяки. – И если своими визитами в «Сальто-мортале» вы хотели сбить кого-то с толку, то это могло сработать только на короткое время. На будущее я бы посоветовал вам придумать что-нибудь получше. Например, честно рассказать, как вы убили Хяюринена и что знаете об исчезновении Олави Лааксонена.
В голосе Ластумяки появляются новые, определенно более жесткие нотки. Меня это озадачивает.