— Последняя сигарета, хотите? — предложил он.
— Я не курю.
— Мне тоже нужно бросить. И на будущее: не спрашивайте у меня при остальных объяснений по поводу того, что произошло.
— Вы боитесь, что они заподозрят вас, потому что вы здесь чужой?
— Вы были у большого ангара с надписью «GERIC»?
— Мы как раз оттуда. Там мы и нашли детей.
Монговиц осторожно оглянулся и кивнул.
— Когда я приехал сюда в среду, первое, что я сделал, — спросил, есть ли на острове научные объекты. Нам указали это место, и мы приплыли туда на пироге. Я успел увидеть, чем они занимались, доктор Де Вонк.
Он всматривался в ночную темноту, его небритое лицо осунулось.
— Эксперименты, — зашептал он. — Нацистские опыты! Я не знаю, что они ищут, но их методы чудовищны.
— Это как-то связано с генетикой? Мой муж — генетик, его вызвали одновременно со мной.
— И с генетикой тоже…
— Они экспериментируют с ДНК, ставят опыты на людях?
Монговиц выпустил дым и пристально посмотрел на Эмму:
— Это страшнее, чем просто на людях.
38
Бен вошел в комнату, ступая по разбросанным бумагам и протянул Петеру папку:
— Они проводят опыты на людях, но этого мало.
Петер открыл папку и увидел личные дела сотрудников:
— Что ты имеешь в виду?
— Помнишь, я говорил тебе о Лионеле Шветцере? — спросил Бен.
— Да, это преступник, которого нанял Грэм.
— Грэм не нанимал его. Это один из подопытных. Упомянутые в записях Эстевенара экземпляры — преступники, собранные со всей Европы. Операция называлась «Переработка», на нее ушло более миллиона евро. По официальной версии, большинство перечисленных здесь преступников якобы умерли в тюрьме или в психиатрической больнице, остальные покончили с собой. Так вот, ничего этого не было! — воскликнул Бен. — Всех убедили в том, что преступники совершили самоубийства, а затем их похитили — при поддержке Ле Молля, представителя Европейской комиссии по внутренней безопасности и правосудию! Неудивительно, что он был им нужен! Он платил начальникам тюрем, подкупал врачей и охранников. Однажды они даже организовали похищение заключенного, который и не подозревал, во что он ввязался! Восемьдесят процентов этих людей официально считаются умершими в тюрьме! Но команда Ле Молля и Грэма подбирала так называемые трупы. И знаешь, кто еще был в этом замешан?
— Нет.
— Немецкие спецслужбы! Они помогли «эвакуировать» шестерых заключенных. И у всех этих преступников есть одна общая черта: они очень опасны! Это серийные убийцы! Понимаешь? Серийные убийцы! Грэм вывез более двадцати пяти головорезов из девяти стран Европы! И это еще не все! Девять человек, которых подозревали в подобных преступлениях, но которые еще разгуливали на свободе, тоже исчезли или покончили с собой! Шветцер — один из них.
— Грэм украл более тридцати убийц, и никто этого не заметил? Ни один журналист не сунул нос в это дело?
— Как они могли догадаться? Операция заняла всего десять месяцев. Только Институт криминологии в Лозанне обратил на это внимание… Это всё, что я обнаружил в отчетах. Институт сообщил о беспрецедентной волне самоубийств среди серийных убийц. По их мнению, это было связано с неустойчивым характером таких личностей, потерей надежды и скорее стыдом, нежели угрызениями совести.
— Что может быть лучше для изучения агрессивности и насильственных действий, чем серийные убийцы? Грэм составил список, и ему доставили необходимое…
— Всё подтверждает, что за этим стоят французские и немецкие спецслужбы. Понимаешь, что это значит?
— Это просто невероятно! А если бы они прокололись? Вот был бы скандал!
— Думаю, они знали, что делали: каждую операцию осуществляло отдельное звено. Если бы где-то произошел сбой, никто и никогда не добрался бы до официальных лиц. Это можно было выдать, например, за акцию поклонников серийных убийц, вроде тех женщин, которые влюбляются в преступников, сидящих в тюрьме, а потом выходят за них замуж.
— Подожди-ка, — сказал Петер, — телохранители Жерлана… У них ведь немецкий акцент?
— Ты думаешь, это как-то связано?..
— Я не верю в случайности. Вот и еще одна причина, по которой мы должны скрывать то, что узнали. Я не хочу оказаться в западне, когда две разведки начнут выяснять отношения.
— Нужно поговорить с Грэмом. Если его загнать в угол, он станет более откровенным.
— Без Жерлана, — уточнил Петер. — Похоже, Грэм ничего ему не рассказал. И раз он затронул эту тему только в нашем присутствии, значит, хочет что-то сообщить именно нам. Грэм готов сотрудничать, но только не с Жерланом.
— Но как это сделать? Жерлан не отходит от него ни на минуту! Его люди дежурят там, даже когда Грэм спит!
Петер посмотрел на часы. Почти час дня.
— Жерлан поздно завтракает, — вспомнил он, — бежим, может, еще успеем!
Они бросились на кухню. Петер схватил корзину и набросал туда еды. Затем они взбежали по лестнице на «мостик». Петер втолкнул Бена в чулан. Затаившись, они терпеливо ждали, подглядывая в приоткрытую дверь.
— Тут можно весь день проторчать, — нервничал Бен. — А вдруг он уже спустился или вообще никуда не пойдет…
Через десять минут дверь скрипнула, кто-то прошел по лестнице. Мимо, потирая нос, прошел Жерлан. Как только он исчез, Петер вышел и бросился наверх к большому залу. Перед двойной дверью, умирая со скуки, сидел один из телохранителей Жерлана. Петер показал ему корзину с едой.
— Они там? — спросил он.
— Господин Жерлан спустился. Вы его не видели? — спросил телохранитель с сильным немецким акцентом, который резанул ухо Петера.
— Нет, видимо, мы разминулись. Если вы не против, мы подождем его здесь.
Охранник открыл дверь. Приказа не доверять Петеру и Бену он не получал. Грэм сидел в углу, лицом к окну, за которым не было видно ничего, кроме белой пелены.
— Доставка продуктов, — сказал Петер.
Только подойдя к Грэму вплотную, он увидел, что тот прикован к батарее наручниками.
— Чьи это методы? Еврокомиссии? — спросил Петер, ставя перед ним корзинку. — Или немецкой разведки?
Грэм убедился, что они одни, и спросил:
— Вам известно о немецких спецслужбах? — спросил он.
— Жерлан — немецкий агент?
— Нет, конечно. Но вот три его приятеля… Тут я не был бы так уверен.
— Нам известно об операции «Переработка».
Грэм не подал виду, что удивлен:
— Значит, вы добрались до подвала. Теперь у вас два варианта: либо вы поможете мне, либо сами сожжете все эти материалы.
— У меня другое предложение, — сказал Петер. — Вы нам все расскажете, а там посмотрим. В любом случае, вы немного теряете.
Грэм был бледен, глаза у него покраснели, губы запеклись. Петер подумал, что, вероятно, Жерлан не только задавал вопросы.
— Доктор Грэм, вас били? — спросил он.
— Это не имеет никакого значения.
— Кто это сделал? Люди Жерлана?
— Они умеют задавать правильные вопросы, не то что этот болван.
Петер покачал головой:
— Негодяи!
— Расскажите нам о «Теории Гайи», — попросил Бен.
Грэм усмехнулся.
— «Теория Гайи», — повторил он. — Я уничтожил единственную копию в день вашего приезда. Это все, что я успел сделать. Сколетти вам об этом рассказал?
— Да, перед тем, как вы убили его, — сказал Бен.
— Не выдумывайте. Я тут ни при чем.
— А ваши «техники»? Они ведь солдаты и умеют убивать.
— Как мои люди могли это сделать? Агенты немецкой разведки постоянно следят за ними. Так что все это ваши фантазии!
— Ах, извините! Вы-то совершенно ни при чем, — фыркнул Бен.
Грэм не обратил внимания на его выпад и продолжал:
— Статистиков и криминологов, первыми заметивших рост числа серийных убийц, назвали паникерами. Им «объяснили», что дело не в том, что убийц стало больше, а в том, что их стали чаще ловить. Но с тысяча девятьсот шестидесятых годов количество серийных убийц постоянно росло. Мы подняли архивы за несколько сотен лет, хотя это было связано с большими трудностями. Мы вели множество параллельных исследований, изучая все записи о насильственных смертях, отслеживали судебные процессы, аресты, случаи линчевания, помещения в психиатрические лечебницы. И все это чтобы установить количество жертв, а следовательно, и количество убийц (в том числе серийных). Конечно, войны спутали статистику, но в целом с девятнадцатого века до тысяча девятьсот шестидесятых годов количество серийных убийц относительно численности населения изменялось несильно.
— Мы видели диссертации, в которых доказывалось, что в основе большинства легенд о разных монстрах лежат реальные преступления, — сказал Петер, стараясь подвести Грэма к главному.
— Со второй половины двадцатого века серийных убийц становится все больше, даже если учитывать рост численности населения.
— И в чем причина? — спросил Петер.
— Вы знакомы с трудами Адама Смита? Это известный экономист восемнадцатого века. Он описывает человека как крайне рациональное существо, просчитывающее все свои действия. Психология этого Homo economicus, как называет его Смит, сводится к утверждению своих интересов. Он преследует только свои цели, на общество ему наплевать. «Я думаю, следовательно, я существую» превращается в «Я желаю, следовательно, я существую».
— Это притянуто за волосы! — засмеялся Бен. — Философствование чистой воды.
— Посмотрите на современного человека! Адам Смит описал тех самых потребителей, в которых мы превращаемся! Мы постоянно подсчитываем свою выгоду: почему я собираюсь купить что-то у того, а не у другого, зачем делиться информацией, для чего делать это, а не то, какая мне будет польза от того или иного человека? Мы расчетливы. Мы замкнулись на себе, на своих желаниях, на том, как заплатить меньше, а получить больше. Мы постоянно ищем, кто поможет нам, кто поделится информацией! Эта замкнутость на себе усилена материализмом, каждый владеет своими собственными благами: