Субъектам федераций нередко приписывают обладание некоей учредительной властью. Логично в этой связи также пробовать усматривать ее и у государственных образований в составе унитарных государств. Но учредительная власть производна от формального суверенитета. Несомненно, федеративное или унитарное объединение государств либо присоединение государств к другому влечет утрату формального суверенитета объединившихся или присоединившихся государств, а значит, и утрату ими учредительной власти. При создании федерации «сверху», то есть путем наделения государственностью прежде административных, автономных образований или признания за ними государственности, тем более бессмысленно говорить о какой-либо учредительной власти субъектов федерации. Право на сецессию (закреплявшееся, в частности, за союзными республиками в ссср) есть право на восстановление или получение формального суверенитета, на восстановление или получение учредительной власти.[217]
Еще одно общее место – тезис об «обреченности на федерацию» территориально крупных и полиэтнических государств. Действительно, из десяти самых крупных государств мира восемь имеют федеративное устройство – Россия, Канада, сша, Бразилия, Австралия, Индия, Аргентина, Судан[218]. Однако нельзя оставлять без внимания унитарные Китай и Казахстан. Как и карликовые федерации типа союза Коморских островов. Полиэтнические государства тем более не всегда устроены федеративно (Индонезия, юар), а федерации не всегда полиэтничны (Австрия). Кроме того, федеративные модели, целиком основанные на этническом принципе, – советская, югославская, чехословацкая, – оказались нежизнеспособными. Бельгия, единственная современная этнофедерация[219] (валлоно-фламандская), вряд ли просуществует долго.
Исторический выбор федеративного либо унитарного устройства зависит от разных факторов, к числу которых относятся и размер территории, и этническая структура нации, а также этнополитическая ситуация. Но не меньшую роль играют и историческая специфика (колониальная), культурная специфика, наличие / отсутствие у территориальных образований государственного опыта, общая политическая ситуация (каковая может востребовать опоры на регионы) и т. д..[220]
До сих пор речь шла об устройстве первого уровня, но в абсолютном большинстве государств устройство двух– и трехуровневое. Территориальные образования первого уровня делятся на территориальные образования второго уровня, а те – на территориальные образования третьего уровня (в Польше воеводства делятся на повяты, повяты на гмины). Административные, автономные и государственные образования могут включать автономии второго уровня. В Китае во многих провинциях образованы автономные округа, в синьцзян-уйгурском автономном районе, например, пять автономных округов. В СССР в состав союзных республик (советских социалистических республик) входили автономные республики (автономные советские социалистические республики), автономные области и автономные округа (до 1977 г. Национальные округа).
5.
Все приведенные выше примеры, на мой взгляд, исчерпывающе доказывают, что унитарно-федеративная схема есть в своем роде «прокрустово ложе». Юристам и политологам часто приходится «подгонять» государства под довольно жесткие критерии, игнорируя или списывая на «исключения» существенные особенности их устройства. Введение отдельной региональной формы устройства несколько оздоровило ситуацию, но в целом она остается довольно противоречивой.
На мой взгляд, региональное устройство представляет собой скорее субформу унитарного устройства. Определенно, правильнее выделять централизованные и децентрализованные субформы унитарного и федеративного устройства. Оговорюсь, что приводимые ниже формулировки применимы в основном лишь к современным государствам.
Централизованное унитарное государство целиком (Иран) или в основном (Китай) состоит из административных образований. Автономии, а тем более государственные образования в них допускаются как исключения из правил.
Децентрализованное унитарное (региональное) государство состоит целиком из автономных образований (Испания, Италия) или «автономизировало» значительную часть своей территории (соединенное Королевство).
Субъекты децентрализованной федерации – полноценные государственные образования, реально самостоятельные по отношению к центральной власти (Германия, сша[221], Швейцария). Децентрализация влечет определенное обособление субъектов федерации, порой предельное, обособление правопорядков, экономик, политических режимов и пр. (у американских штатов есть даже свои правоохранительные системы, у некоторых субъектов оаэ – собственные вооруженные силы). Субъекты же централизованной федерации либо государственные образования, чья государственность предельно минимальна из-за отнесения к федеральному (и совместному федерально-субфедеральному) ведению всех ключевых вопросов, а также закрепления за федеральными властями обширных полномочий по контролю за субъектами федерации, вмешательству в их дела (Россия, Венесуэла); либо вообще автономные образования (Индия). Для централизованных федераций характерно единство правового, экономического, политического пространства, единство системы государственной власти (не единые системы, как в унитарных государствах, но тесным образом интегрированные системы федеральной и субфедеральной власти).
Очевидно, что в довольно скорой перспективе теоретикам государства придется рационализировать классификацию форм государственного устройства и, в частности, вероятно, вообще отказаться от понятия федерации, поскольку граница между федеративными и децентрализованными унитарными государствами довольно размытая. И проводят (и я сам провожу, честно признаться) ее больше «по инерции». Научных оснований здесь, прямо скажем, немного.
Нужно разделить государства на унитарные (простые) и региональные (сложные, сложносоставные, сложноустроенные). Простые – это нынешние централизованные унитарные государства, состоящие целиком или в основном из административных образований. А региональные государства – состоящие целиком или в основном из автономных или государственных образований. Слова «Federation», «Union» или «Bund» в официальных названиях государств можно не то чтобы игнорировать, но интерпретировать именно как указания на региональную форму устройства (так в свое время стали интерпретировать слова «Union» или «Bund» как указания на федеративное устройство).
Конечно, наверняка будет предложен и противоположный выход – зачислять децентрализованные унитарные государства в федерации. Так уже делают. Джордж андерсон, к примеру, объявляет федерациями Испанию и юар. А Италию, соединенное Королевство и пр. Он описывает как идущие по пути федерализма[222]. В расширительном подходе к федеративности могут быть известные резоны. Но стоит все же учитывать, что его определения (как государства с двумя параллельными системами государственной власти и пр.) довольно укоренены. Пересмотр чреват путаницей. Поэтому правильнее будет все же, как уже сказано, отказаться от понятия федерации. Понятие регионального государства пока не устоялось, его можно свободно наполнять необходимым содержанием.
IVГосударственный режим («реабилитация» олигархии)
Эвристический потенциал понятия государственного режима (режима, порядка, строя) состоит в раскрытии и описании фактической организации власти, упрощенно говоря, в ответах на вопросы, кто и как реально правит государством, кто и как реально властвует. Через понятие режима определяются реальные властные субъекты и система их отношений между собой и с народонаселением (нацией).
1.
Классификаций политических режимов предложено довольно много. Но вполне допустимо выделить определенный mainstream, который заключается в разделении режимов на демократические и недемократические – авторитарные, «тоталитарные». Демократия согласно хрестоматийному определению Абрахама Линкольна, 16-го президента США(1861 – 1865 гг.), есть «government of the people, by the people, for the people».[223] Следовательно, при демократическом режиме самовластвует нация (или же – в порядке исключения – самовластвует нация и властвует «ограниченный» ею «монарх»). Обычно констатируется, что нация властвует через своих представителей, избранных на выборах и непосредственно. По аналогии сущность недемократических режимов можно определить как властвование над нацией отдельных персоналий и / или групп и их представителей. Вероятно, их также можно называть гегемоническими (греч. ηγεμονία – предводительство, господство).
Часто еще утверждают, что если у нации есть возможность сменить правителя, правителей, правящую партию, коалицию и пр. посредством легальной выборной процедуры, то режим демократический. Если нет – недемократический. То есть в возможности сменить как раз проявляется самовластвование нации. Но считать ли возможностью смены власти возможность выбора между несколькими, а то и вовсе двумя партиями, конкурирующими между собой и одновременно сообща олигополизирующими или даже диаполизирующими политическое пространство? с другой стороны, оправданно ли отказывать в демократичности режимам, ограничивающим политическую конкуренцию, но опирающимся на подлинную поддержку нации, регулярно подтверждаемую на выборах? ответы на эти и подобные вопросы, как правило, сильно различаются в зависимости от политических убеждений отвечающих…