ругом: в том, что олигархат считался совершенно независимым от российской нации, а бизнес-олигархи – от президента.)
Демократические и автократические институты и практики обеспечивают вертикальную мобильность, а значит, обновление, ротацию олигархата (в том числе могут предупреждать «закрытие» олигархата, если к этому есть тенденции), задают «правила игры».
Властвование немногих очень часто нужно представлять властвованием всех и / или властвованием одного – ради получения нужной степени легитимности и популярности власти, ради посильного сокрытия ее подлинной картины и смягчения конфликтности между властвующими и подвластными.
Может и не быть ни демократии, ни автократии. А олигархия есть всегда. Олигархия есть не просто обязательный, не просто ключевой, а базовый элемент любого более-менее современного политического режима, его основа. Слова «режим» и «олигархия» до определенного предела взаимозаменяемы.
Никакие революции, перевороты или «случайные» победы на выборах оппозиционных несистемных политиков ничего по существу в политическом режиме не меняют и не могут изменить. Можно «оседлать историю», то есть уловить и эффективно использовать протестные настроения масс, «народа», или просто воспользоваться ситуацией для того, чтобы войти в олигархат, стать его лидером, реорганизовать, провести ротацию и пр. Смена политических, религиозных, идеологических, социально-экономических, культурных парадигм зачастую сопровождается частичной или полной заменой олигархата (репрессиями, физическим истреблением старых олигархов). Но заменой олигархата, а не отказом от олигократии. Тут действительно действует «железный закон».[335]
Античная демократия (мерократия) в этой связи предстает исключением, которое подтверждает правило и которое его объясняет. В тех же Афинах демократия (мерократия) всегда дополнялась олигократией – тамошний олигархат включал политических лидеров как аристократического, так и незнатного происхождения, полководцев, богатых предпринимателей, политических активистов и пр. Так что античная демократия (мерократия) была олигархической, она не могла не быть олигархической.[336]
Уже после издания первой редакции этой книги я прочитал ряд работ государствоведа-«евразийца» Николая Алексеева, в одной из которых обнаружил мысли, весьма схожие со своими. Приведу лишь три цитаты:
«Можно признать […] весьма обоснованным взгляд, […] что в жизни государства действовал всегда закон „меньшего числа“, то есть ясно выраженное меньшинство было представителем культурных тенденций государства в мировой истории, а среди этого меньшинства еще более узкий слой фактически руководил государством».[337]
«Неофициально управляющей группой в демократии оказались партийные вожаки и партийные комитеты, та партийная олигархия, существование которой можно считать доказанным всеми честными исследователями западной партийной жизни. Официальными выразителями этой олигархии являются государственные органы современных демократий – парламенты, ответственные кабинеты и т. п.».[338]
«Если рассматривать проблему [организации власти] с точки зрения реальных властных отношений, то можно сказать, что никогда и нигде не существовало чистой монархии [автократии, монократии. – В. И.], ибо реально власть монарха всегда опиралась на известный ведущий слой и управляла при помощи правящей группы [курсив мой. – В. И.]. Исторически известные нам монархии все без исключения были аристократиями, опиравшимися на класс землевладельцев или на известные служилые группы. Но с таким же правом можно утверждать, что не существовало и демократии. То, что называлось в истории „демократиями“ […] и даже демократия современная […] по социальному существу своему было также чисто олигархическим образованием, знало прямое преобладание одних социальных слоев над другими… все это уполномочивает сделать вывод, что фактически все известные нам государства были олигархиями [выделено Алексеевым. – В. И.] и вообще не существовало никакого иного государства, кроме олигархического [выделено мной. – В. И.]».[339]
Алексеев, впрочем, сделав эти выводы, ими отнюдь не удовлетворился, притом что сам разрабатывал и пропагандировал, помимо прочего, элитистскую концепцию «ведущего слоя» и «управляющей группы», основанную на доктрине Парето. Он решил уйти от понятия олигархии и предложил собственную оригинальную терминологию, которая, однако, не прижилась.[340]
5.3.1. Тезис о демократической «маске» олигархии, думается, нуждается в дополнительных разъяснениях. Выше уже говорилось, что нация не может властвовать нигде и никак, в том числе потому, что ее «много». Олигархат же обычно не может править открыто потому, что его «мало»[341]. И потому что человечество культурно и социально «выровнялось» («выровнено»).
Исключения сейчас возможны лишь там, где сохраняются, консервируются традиционные политические культуры. Там же, где они разрушены либо основательно разложены, то есть практически повсеместно, олигархаты правят более-менее скрыто. Официально признавать подвластность наций не просто нежелательно, а невозможно. Представления о всеобщем политическом равенстве, о принадлежности власти нациям, о демократии (в смысле «народовластия») как о лучшей форме властвования стали в последние века общим местом и светским «символом веры». Они зафиксированы во множестве правовых актов, включая конституционные и международные. Ученые, публицисты и политические маргиналы, конечно, могут оспаривать и даже отрицать «нациоцентризм» и критиковать демократию[342], но ни один мало-мальски серьезный политик, политический карьерист (в любом смысле этого слова) никогда не позволит себе ничего подобного. Не следует игнорировать и то, что сами олигархи зачастую не считают себя таковыми, вполне искренне исповедуют «демократические ценности» и даже убеждены в «демократичности» своего властвования.
5.3.2. На Западе олигархии с XX в. «маскируются» почти целиком. При этом участие граждан в политике и управлении государством все чаще и все больше подменяется иллюзиями участия. В последние десятилетия благодаря, в том числе, значительному прогрессу в сферах политических технологий, pr и медиа, политический процесс часто сводится к красочным и динамичным постановкам. Это форма, за которой непропорционально мало содержания. Правда, очень убедительная для масс форма. Наиболее ярким примером стали президентские кампании в США с их праймериз, партийными конвентами и теледебатами.[343]
Сформулированы многочисленные концепции «полиархии», «меритократии»[344], «элитной демократии»), до известного предела сглаживающие противоречия между официальными демократическими декларациями и олигархической действительностью либо объясняющие, почему при современной демократии нет и не должно быть «народовластия» и она все равно остается демократией и якобы не превращается при этом в олигархию.
Так, Людвиг Генрих фон Мизес еще в 1920-е гг. Вовсю выхолащивал классическую демократическую теорию: «идея, что при настоящей демократии люди будут проводить время в совете подобно членам парламента, возникла из представления о древнегреческом городе-государстве периода упадка; но при этом упускается из виду тот факт, что такие общины вовсе не были демократиями, поскольку исключали из общественной жизни рабов и всех тех, кто не обладал всей полнотой прав гражданина. Там, где все должны трудиться, „чистый“ идеал демократии становится нереализуемым. Стремление увидеть демократию реализованной именно в этой невозможной форме есть не что иное, как педантское доктринерство… Чтобы достичь целей демократических установлений, необходимо только, чтобы законодательная и административная работа следовала воле большинства народа… существо демократии не в том, что каждый пишет законы и управляет, но в том, чтобы законодатели и управляющие на деле зависели от воли народа, чтобы их можно было мирно заменить в случае конфликта»[345]. Любопытно, что фон Мизес был искренне уверен, что «разбил» концепцию Михельса, дескать, «демократия не делается менее демократичной оттого, что лидеры выделяются из массы, чтобы посвятить себя целиком политике».[346]
Йозеф Алоис Шумпетер в 1942 г., «выбраковав» и выбросив из теории демократии концепты «воли народа», «народовластия» и т. п.[347], утверждал, что «демократический метод – это такое институциональное устройство для принятия политических решений, при котором отдельные индивиды обретают власть принимать политические решения в конкурентной борьбе за голоса людей».[348]
Данило Дзоло, дотошный комментатор и беспощадный критик Шумпетера, подробно разобрал эту формулировку: «[…] демократия является, таким образом, процедурной уловкой, предусматривающей, что народ в развитых и дифференцированных обществах хотя формально и считается обладателем политического суверенитета, но фактически не способен осуществлять этот суверенитет. Демократическая модель – это сочетание процедур и учреждений, позволяющее народному суверенитету проявляться единственно возможным для него образом, то есть в сотрудничестве в производстве правления и, следовательно, политических решений. […]