нечто новое и неслыханное и в этом смысле можетбыть названо творческое. Подлинная историячеловечества суть история идей. Именно идеиотличают человека от других существ. Идеипорождают общественные институты, политическиеизменения, технологические методы производства,и всё, что называется экономическими условиями. Ив поисках их происхождения мы неизбежно приходимк точке, в которой всё, что можно утверждать, этото, что у человека возникла идея. Известно имяэтого человека или нет – вопрос второстепенный.
Именно этот смысл история вкладывает в понятиеиндивидуальности. Идеи – конечная данностьисторического исследования. Об идеях можносказать только то, что они появились. Историкможет показать, как новая идея вписалась в идеи,разработанные прежними поколениями, и в какомсмысле она может рассматриваться в качествепродолжения этих идей и их логическогоследствия. Новые идеи не возникают изидеологического вакуума. Они порождаютсясуществующей идеологической структурой; ониявляются реакцией разума человека на идеи,разработанные его предшественниками. Однакобезосновательно предполагать, что они обязаныпоявиться и что если бы их не породил А, тоэто сделали бы В или С.
В этом смысле то, что ограниченность нашегознания заставляет нас называть случайностью,играет свою роль в истории. Если бы Аристотельумер в детском возрасте, то интеллектуальнойистории был бы нанесён ущерб. Если бы Бисмаркумер в 1860 г., то мировые события развивались бы вином направлении. В какой степени и с какимипоследствиями, никто не знает.
В стремлении исключить из истории любые ссылкина индивидов и индивидуальные события,коллективистские авторы прибегают к помощихимерической конструкции – групповому разумуили общественному разуму.
В конце XVIII – начале XIX вв. немецкие филологиначали изучать средневековую поэзию,давным-давно преданную забвению. Большая частьэпосов, извлечённых ими из древних манускриптов,была имитациями французских работ. Имена авторов– главным образом рыцарей на службе герцогов играфов – были известны. Вряд ли этими эпосамистоило гордиться. Но два эпоса были совсем иногосвойства, подлинно оригинальные работы высокойлитературной ценности, намного превосходящиепродукцию придворных стихотворцев: «Песнь оНибелунгах» и «Кудрун» [41]. Первая– однаиз великих книг мировой литературы и, безусловно,одна из самых выдающихся поэм, рождённыхГерманией до эпохи Гёте и Шиллера. Имена авторовэтих шедевров не дошли до потомков. Возможно,поэты принадлежали к классу профессиональныхактёров, которые не только презирались знатью, нои были ограничены в правах. Они могли бытьеретиками или евреями, и духовенство стремилосьзаставить людей их забыть. Как бы то ни было, нофилологи назвали эти две работы «народнымэпосом» (Volksepen). Этот термин навеваетнаивному уму идею, что они были написаны неконкретными авторами, а «народом». Такое жемистическое авторство было приписано народнымпесням (Volkslieder), чьи авторы были неизвестны.
Опять же в Германии после наполеоновских войн[42] обсуждалась проблема всеобъемлющейкодификации законодательства. В этом спореисторическая школа юриспруденции во главе сСавиньи отрицала компетентность любого века илюбых людей писать законодательство. ПодобноVolksepen и Volkslieder, заявляли они, законы страны сутьэманация Volksgeist<дух народа (нем.).– Прим. перев.>, духа и специфическогохарактера народа. Подлинные законы не пишутсяпроизвольно законодателями: они органическивырастают и расцветают из Volksgeist.
Доктрина Volksgeist была разработана в Германии каксознательная реакция на идеи естественногоправа и «не-германский» дух ВеликойФранцузской революции. Но в дальнейшем она быларазвита и возведена в ранг всеобъемлющейсоциальной доктрины французскими позитивистами,многие из которых не только придерживалисьпринципов, проповедуемых самыми радикальнымиреволюционными лидерами, но и стремилисьзавершить «незаконченную революцию» путёмнасильственного свержения капиталистическогоспособа производства. Эмиль Дюркгейм и его школаисследовали групповой разум, как если бы он былреальным феноменом, особым фактором, мыслящим идействующим. На их взгляд не индивиды, а группыявляются субъектами истории.
Чтобы скорректировать эти фантазии, необходимоподчеркнуть трюизм о том, что мыслят и действуюттолько индивиды. Исследуя мысли и действияиндивидов, историк устанавливает факт, чтонекоторые индивиды в своих мыслях и действияхоказывают друг на друга более сильное влияние,чем их влияние и испытываемое ими влияние состороны других индивидов. Он замечает, чтосотрудничество и разделение труда существуетсреди одних, а среди других – в гораздо меньшейстепени или вообще отсутствует. Дюркгеймиспользует термин «группа» для обозначениясовокупности индивидов, сотрудничающих друг сдругом более тесно. Однако разграничение группфакультативно. В отличие от биологического видагруппа не является онтологическим образованием.Различные концепции групп пересекаются друг сдругом. В соответствии с планом своегоисследования историк выбирает характеристики ипризнаки, определяющие классификацию индивидовпо различным группам. Группировка можетобъединять либо людей, разговаривающих на одномязыке, либо людей, исповедующих одну религию,либо занимающихся одним занятием или имеющиходну профессию, либо потомков одного рода.Концепция группы Гобино отличается от концепциигруппы Маркса. Одним словом, концепция группыпредставляет собой идеальный тип и в качестветакового является производным от пониманияисториком исторических сил и событий.
Мыслят и действуют только индивиды. Мышление идеятельность каждого индивида испытываетвлияние мышления и деятельности окружающих. Этивлияния весьма разнообразны. Мысли и поведениеотдельного американца невозможно объяснить,если приписывать его к одной группе. Он не толькоамериканец, но и член определённой религиознойгруппы, либо агностик, либо атеист; он работает наопределённой должности, принадлежит кполитической партии, испытывает влияниетрадиций, оставленных в наследство его предкамии переданных ему в процессе воспитания, семьёй,школой, соседями, а также влияние идей,доминирующих в его городе, штате и стране.Разговоры об американском складе ума являютсячудовищным упрощением. Каждый американец имеетсвой склад ума. Абсурдно приписывать какие-либодостижения и добродетели или преступления ипороки отдельных американцев Америке кактаковой.
Большинство людей являются заурядными людьми.Они не имеют собственных мыслей; они тольковоспринимают. Они не создают новых идей; ониповторяют то, что слышали и подражают тому, чтовидели. Если бы мир был населён только такимилюдьми, то не существовало бы никаких изменений иникакой истории. Изменения порождаются новымиидеями и направляемыми ими действиями. Однугруппу от другой отличают результаты такихнововведений. Нововведения осуществляются негрупповым разумом; они всегда представляют собойдостижения индивидов. Что отличает американскийнарод от любого другого народа, так этосовместный эффект, производимый мыслями идействиями бесчисленных выдающихся американцев.
Мы знаем имена людей, которые изобрели ипостепенно совершенствовали автомобиль. Историкможет написать подробную историю эволюцииавтомобиля. Мы не знаем имён людей, которые назаре цивилизации сделали величайшие изобретения– например, разожгли огонь. Но это незнание непозволяет нам приписывать это фундаментальноеизобретение групповому разуму. Применять новыеметоды выполнения различных вещей всегданачинает индивид, а затем другие люди подражаютего примеру. Обычаи и мода всегдапровозглашаются индивидами и распространяютсядругими людьми путём подражания.
В то время как школа группового разумастаралась исключить индивида, приписавактивность мистическому Volksgeist, марксистыстремились, с одной стороны, преуменьшить вкладиндивида, а с другой – приписать нововведениярядовым людям. Таким образом, Маркс пришёл квыводу, что критическая история технологиипоказала бы, что ни одно из изобретений XVIII векане принадлежит тому или иному отдельному лицу <МарксК. Капитал. Т. I // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т. 23. С. 383. Сн. 89>. Что это доказывает? Никто неотрицает, что технологический прогресс являетсяпостепенным процессом, цепью последовательныхшагов, совершаемых длинным рядом людей, каждый изкоторых что-то добавляет к достижениям своихпредшественников. История любого техническогоприспособления, если её рассказать полностью,возвратит нас назад к самым примитивнымизобретениям, сделанным пещерными людьми на заречеловечества. Выбор любой, более позднейотправной точки является произвольным обрывомизложения. Историю беспроволочного телеграфаможно начать с Максвелла и Герца, но, кроме того,можно вернуться к первым экспериментам сэлектричеством или к любым предыдущимтехнологическим подвигам, необходимопредшествовавшим созданию радиосети. Всё это нив малейшей степени не влияет на ту истину, чтокаждый шаг вперёд делался индивидом, а некакой-либо мистической безличной силой.Признание того, что вклад Максвелла, Герца,Маркони мог быть сделан только благодаря тому,что другие до этого внесли свой вклад, не умаляетих заслуг.
Чтобы проиллюстрировать разницу междуноваторами и тупой толпой рутинёров, которыедаже представить себе не могут, что возможныкакие-либо улучшения, нам нужно только сослатьсяна пассаж в самой известной книге Энгельса <ЭнгельсФ. Анти-Дюринг// Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд.Т. 2>. В 1878 г. Энгельс категорично заявил, чтооружие «теперь так усовершенствовано, чтоновый прогресс, который имел бы значениекакого-либо переворота, больше невозможен». Сэтого времени «все дальнейшие[технологические] усовершенствования дляполевой войны более или менее безразличны. Такимобразом, в этом направлении эра развития всущественных чертах закончена» <там же. С.174>. Этот самодовольный вывод показывает, в