Так, для американца совершенно нормально условиться о том, что некая встреча состоится через неделю. В арабской стране он вполне может сделать то же самое, и даже получит от своего собеседника заверение, что тот согласен с этим планом. Однако это вовсе не означает, что “назначенная” встреча состоится, просто потому, что в арабской культуре то, что отстоит во времени так далеко, вовсе может не приниматься в расчет.
Понятно, что хотя аргументация в обоих случаях может выглядеть одинаково{174}, для собеседника-американца она будет вполне определенно понимаемой договоренностью, для собеседника-араба, скорее, неким “протоколом о намерениях”, не более того. Нет ничего удивительного в том, что в таких условиях возникают серьезные межличностные проблемы и недоразумения, обусловленные не злой волей или необязательностью участников коммуникации, но иными стереотипами мировосприятия, связанными с отношением ко времени в данной культурной традиции. Учитывая это, было бы разумнее ориентировать аргументацию не на среднестатистического представителя твоей собственной культуры, который неосознанно находится под влиянием тех же фундаментальных стереотипов, что и ты сам, и поэтому не нуждается в их проговаривании и контроле, а на стереотипы той культуры, к которой принадлежит твой собеседник.
Однако это нелегкая задача. Для ее реализации необходимо, как минимум, иметь представление о том, что такие расхождения существуют и требуют специального внимания. Для решения подобного рода задач даже созданы специальные дипломатические службы, которые готовят выезжающих за границу, знакомя их с теми особенностями менталитета и традиций, с которыми вновь прибывший неизбежно столкнется в своей повседневной работе. И это — свидетельство того, насколько существенно взаимопонимание обусловлено культурными (в широком смысле) стереотипами.
Таким образом, мы видим, что даже если не брать в расчет какие-то крайние варианты далеко отстоящих друг от друга традиций, мы все равно обнаруживаем, что оценка аргументации как достаточной, логичной, обоснованной зависит от стереотипов восприятия и мышления большинства представителей данного сообщества. Иначе говоря, то, какого типа аргументы мы будем склонны оценить как нормальные, стандартные, приемлемые, в значительной степени обусловлено теми особенностями восприятия, осмысления и изложения своих соображений, которые присущи большинству членов нашей культуры. Но это означает, что понятие “нормы” в аргументации если и может применяться, то весьма осторожно. Не всегда нарушение тех принципов, которых придерживается большинство членов сообщества в выстраивании и изложении своих соображений, свидетельствует о нелогичности или мыслительной неполноценности того, кто — в силу тех или иных причин — прибегает к каким-то непривычным формам аргументации.
Вот эти “непривычные”, нестандартные формы обоснования собственных поступков, решений, намерений я и называю девиантными, т.е. отклоняющимися. Я склонна согласиться с К.Леви-Строссом, утверждавшим, что не существует плохого и хорошего мышления, есть разные типы осмысливаемой реальности. Точно так же и применительно к теории аргументации: нет правомерной или неправомерной аргументации{175}, есть разные типы внутренней реальности, с осмыслением и изложением которой имеет дело каждый конкретный человек. Просто эволюционно сложилось так, что большинству представителей одного и того же сообщества присущи сходные формы восприятия и репрезентации информации, а это означает, что они имеют дело с близкими (не по содержанию, а по основным формам упорядочения) вариантами внутренней реальности. В этих условиях аргументы, которыми они будут склонны воспользоваться для изложения своих соображений, тоже будут достаточно близкими по структуре.
Но всегда ли мы можем сказать, что человек неразумен, что его аргументация неправильная, если она отклоняется от неких достаточно расплывчатых стандартов привычных способов аргументирования, к которым скорее всего были бы склонны прибегнуть и мы сами?{176}
В плане ответа на этот вопрос мне кажется очень привлекательной позиция основоположников теории нейролингвистического программирования Р.Бендлера и Дж.Гриндера{177}, полагавших, что человек может быть максимально рационален в своих действиях, даже если окружающим они кажутся глупыми, непонятными или бессмысленными. Просто дело в том, что другие люди могут видеть иной набор вариантов поведения в проблемной ситуации, чем это доступно данному конкретному человеку. Он, в силу тех или иных причин (неосознаваемые установки, искажения личности, особенности ведущей репрезентативной системы), основывается на одном спектре значений, а окружающие — на другом. Но это не значит, что, совершая, с нашей точки зрения, нелепые поступки, человек не рационален. Это всего лишь означает, что в его внутренней реальности отсутствуют те варианты репрезентации ситуации, которые в принципе возможны и которые есть в нашей внутренней картине мира. Таким образом, его поступок, хотя и выглядит нелепо в глазах других людей, может быть рациональным, если судить о нем в соотнесенности с жизненным миром данного индивида. Более того, он может оказаться наилучшим выбором в той ситуации, которая доступна его внутреннему пониманию, внутреннему взору. Точнее было бы сказать, наилучшим из альтернатив, существующих в его внутренней картине мира.
То же, на мой взгляд, относится и к аргументированию. Не всегда, когда чьи-то аргументы кажутся нам глупыми, нелепыми или бессмысленными, они на самом деле таковы. Зачастую причина такого отклонения от наиболее вероятного (для представителей определенного сообщества) хода мысли и его изложения — в том, что внутренняя картина мира, внутренняя реальность, с которой имеет дело данный конкретный человек, такова, что именно такой ход мысли и такой способ его изложения и обоснования ощущается им как наиболее точно выражающий ситуацию. И причина этого — не в нелогичности, иррациональности или противоразумности субъекта, а в особенностях той внутренней реальности, в рамках которой он вынужден существовать.
Попытаюсь проиллюстрировать зависимость аргументации, которая может быть названа девиантной по отношению к нашему складу мышления, от особенностей восприятия, мышления, состояния сознания некоторого конкретного индивида.
Интересный пример девиантной аргументации — рассуждения женщины, перенесшей острую форму тяжелого заболевания (шизофрении), самостоятельно излечившейся, а потом увлекательно, с мягкой самоиронией изложившей то, что когда-то переживалось ею как реальность. В данном случае мы имеем дело не просто с особенностями восприятия, отличающими человека от большинства членов современного ему сообщества той же культуры, а с изменением состояния сознания, когда оно оказывается не способным выполнять интегрирующую функцию. В результате субличности, которые живут в психике любого человека, захватывают власть над личностью в целом. Их голоса становятся не просто слышными, но доминирующими. Сами эти персонажи обретают устойчивую внешность, а также специфические манеры и повадки, отличающие каждую данную субличность от всех других. Таким образом, расщепленному сознанию они представляются совершенно реальными, живыми персонажами из плоти и крови, со своими характерами и особым отношением к своей хозяйке — Барбаре О'Брайен, которую они между собой именуют “Вещью”.
Здесь надо отметить, что длительный период (полгода) ей удалось прожить, скрывая от окружающих свое безумие, колеся без всякой цели по стране, пересаживаясь с автобуса на автобус, лишь подчиняясь тем внутренним командам, которые давали ей ее голоса (в бреду Барбары — Операторы). И это при том, что она не могла дать ответа на простейшие вопросы: какой сейчас год, кто президент Соединенных Штатов и т.п. Иначе говоря, степень ее дезадаптации была достаточно велика. Тем не менее, ей благополучно удалось избежать лечения в психиатрической клинике, убедив врача в своей нормальности.
В целом можно сказать, что, несмотря на огромные внутренние страдания и неспособность здраво рассуждать (в нашем понимании), Барбара О'Брайен совершала многие полезные (а иногда и единственно верные в критических ситуациях) поступки, лишь руководствуясь теми подсказками (а иногда и приказами), которые давали ей ее Операторы.
Для нас же в данном случае интересно следующее: как возможно, что человек, в привычном смысле, не способный здраво рассуждать, тем не менее не только действовал с большой выгодой для себя, но и в отдельных случаях демонстрировал удивительно стройную аргументацию, хотя за секунду до критической ситуации и двух слов связать не мог?
Чтобы проанализировать эти вопросы, посмотрим, что бессознательное Барбары (в лице ее Операторов) говорит об особенностях мышления человека: “Внутри изображающего голову круга он нарисовал кружок поменьше, зазор составлял сантиметра два-три.
— Вот это и есть решетка{178}. Иногда она бывает и пошире, в зависимости от необходимых Вещи навыков. У тебя они соскоблили часть решетки по бокам. Как правило, с помощью навыков, большинство Вещей вполне справляются с повседневными делами, если Оператору нужно отлучиться. Знала бы ты, как на удивление мало думают Вещи. Большинство из них просто слепо выполняют программы, тщательно разработанные для них Операторами. Когда соскабливают решетку, Вещь замечает, что ей становится труднее думать. На самом деле мыслительные способности ни в коей мере не страдают. Просто Вещь привыкла больше полагаться на свои навыки, чем на разум… Вещью управляют ее навыки, а когда у нее остается только мыслительная способность, из нее может вить веревки даже самый слабенький Оператор. Самостоятельное мышление у Вещи весьма ограничено”