7.6. Возрастная специфика и тендерные аспекты культуры
Сравнительное изучение культур, выделившееся в ХХ в. в относительно самостоятельную отрасль социогуманитарных исследований, внесло значительный вклад в теоретическое понимание возрастной специфики и гендерных аспектов культуры.
Большинство исследователей, изучавших различные этнические общности, национальные культурные традиции, пришло к выводу, что возрастная дифференциация культуры особенно отчетливо прослеживается в области социализации. Некоторые теоретики в силу этого даже склонны определять этнографию детства как отдельную субдисциплину. Но необходимо подчеркнуть и роль возрастной психологии в понимании процессов социализации. Благодаря вкладу этой научной дисциплины в фокусе сравнительных культурных исследований оказались такие важные теории возрастного становления личности, как теория интеллектуального развития ребенка Ж. Пиаже, теория морального развития Л. Кольберга, «эпигенетическая концепция жизненного пути человека» Э. Эриксона. Именно они строятся на материале различных культур и соотнесении эмпирических данных.[233]
Исследования возрастной специфики культуры учитывают, как правило, типологию культур, разработанную классиком мировой этнологии М. Мид. Будучи продолжательницей идей этнопсихологического направления в этнологии США, представленного трудами Р. Бенедикт и А. Кардинера, М. Мид рассматривала культуру как конфигурацию элементов, определяемую системой тех идеалов и ценностей, которые господствуют в каждой конкретной культуре и определяют поведение ее носителей.
Типологически противопоставляя преобладающие модели поведения в локальных бесписьменных этнических общностях и современных обществах, М. Мид ввела теоретическое представление о «постфигуративных» и «кофигуративных» культурах. Постфигуративный тип культуры функционирует в тех социумах, где общественные изменения растянуты во времени настолько, что старики, мечтая о взрослении своих новорожденных внуков, не способны увидеть в их будущем ничего принципиально отличного от их собственного прошлого. Соответственно в силу крайнего консерватизма постфигуративных культур вопросы о том, как человек должен говорить, есть, спать, общаться с окружающими, любить, добывать средства к существованию, встречать свою кончину, считаются предрешенными, не подлежащими пересмотру. Поскольку прошлое взрослых выступает будущим для каждого нового поколения (т. е. детям и внукам предстоит повторить жизненный путь отцов и дедов), проблема социокультурного самоопределения на индивидуальном уровне не возникает. Именно жизнь стариков как наиболее авторитетной социальной группы оказывается тем законченным образцом жизни, которому должны следовать молодые.[234] Кофигуративный тип культуры характерен для динамично изменяющихся обществ, где традиции утратили свой былой авторитет, а картина мира – свою стабильность, трансформируется хозяйственно–экономический уклад, внедряются инновации в повседневной жизни – устройстве жилища, пищевом рационе, оформлении внешности, в воспитании и обучении детей и т. д.
Образцы поведения, ассоциированные с эпическими фигурами предков, выступают в кофигуративных культурах не в качестве нормативного стандарта, а только как элемент общей исторической памяти, помогающей индивиду осознать свою принадлежность к социуму. Выстраивая собственный жизненный путь, люди ориентируются прежде всего на современников, а не на социокультурный опыт дедов и прадедов. Тем не менее благодаря сохраняющимся культурно–историческим константам – общему языку, религии, единству исторической судьбы этноса – связь поколений в кофигуративных культурах не прерывается.[235]
М. Мид утверждала, что в середине ХХ в. наметилось зарождение совершенно нового типа культуры – префигуративного. Сущностным признаком префигуративных культур, которые разовьются, по мнению М. Мид, в будущем, станет разрыв межпоколенной связи. Стремительные общественные изменения абсолютно обесценят значимость образцов поведения предков и современников для взрослеющего юношества. Отвергая жизненный опыт родителей, сын скажет отцу: «Ты никогда не был молодым в мире, где молод я, и никогда им не будешь».[236]
Похоже, этот прогноз начинает сбываться: социально–экономические, политические и культурные изменения протекают ныне настолько быстро, что социокультурный опыт матери едва ли способен помочь дочери решить ее собственные проблемы. Да и советы старшей сестры (при возрастной разнице более пяти лет) зачастую кажутся младшей неактуальными, бесполезными.
Но молодежь не может существовать изолированно от остального общества и конструировать свою жизнь вне отношений с людьми других поколений. А это означает, что, несмотря на быстротечные инновации, у юношей и девушек сохраняются и будут сохраняться потребности в межпоколенной солидарности, основанной на признании ценности опыта старших – заботливых родителей, умных и компетентных учителей, наставников в профессии. Кроме того, без устойчивых, проверенных поколениями представлений о стыде и совести невозможны самовоспроизведение и саморегуляция человеческого социума.
В противовес наметившейся тенденции размывания межпоколенных связей все более отчетливо заявляет о себе интерес молодежи к своим этническим корням, к стабильным ценностям родных культур. И такая контртенденция прослеживается повсеместно в мире, находя свое выражение в возрождении давно позабытых обычаев, в создании самодеятельных фольклорных вокально–инструментальных и хореографических коллективов, исторических клубов, в публичных инсценировках эпизодов этнической военной истории и т. д.
По–видимому, в быстротечных ситуациях общественных изменений люди, особенно молодые, испытывают потребность в восстановлении тех констант духовной жизни, которые скрепляют распавшуюся «связь времен». Молодежь осознает эту потребность как ощущение дефицита включенности в культуру собственного этноса или нации, в то миропонимание и те образцы поведения, которые позволяют человеку чувствовать свою нерасторжимую связь с культурно–историческим прошлым.
Пытаясь осмыслить это явление, одни ученые рассматривают его в контексте вопроса о правах человека и говорят о необходимости внести в их список право каждого на собственную культуру. Другие же стремятся более углубленно исследовать процесс инкультурации – вхождение ребенка в культуру своего народа.
Понятие «инкультурация» было введено в науку американских культурантропологом М. Херсковицем. Ученый утверждал, что в процессе воспитания и обучения подрастающего поколения имеет место не только социализация, но и инкультурация. Социализируясь, юный индивид интегрируется в человеческое общество, т. е. приобретает опыт исполнения социальных ролей. А параллельно происходит освоение ребенком миропонимания и поведения, которые присущи носителям данной культуры, и в этом–то и состоит сущность инкультурации.
В результате инкультурации у человека формируется познавательное (когнитивное), эмоциональное и поведенческое сходство со своей этнокультурной группой и возникает сознание собственного отличия от представителей иных культур. Без инкультурации, подчеркивал Херсковиц, человек не может существовать в качестве члена социума.[237]
В возрастной специфике культуры ученый выделил два этапа: культуру детства и культуру зрелости. В детстве осуществляется освоение языка, норм и ценностей родной культуры. Ребенок в этом процессе, разумеется, выступает не только в роли пассивного объекта социокультурной педагогики. Но поскольку он еще не является полноправным членом общества, его права на выбор и оценку ограничены закрепленной в культуре системой поощрений и наказаний.
И действительно, наблюдая быт любой современной семьи, мы видим, что обычно старшие не стесняют самостоятельную инициативу ребенка, когда он выбирает ту или иную игру, книжку, приятное и безопасное развлечение. Но они никогда не позволят малышу выбрать во время обеда на первое мороженое или конфеты, а не суп. Если же он попытается назвать отца или деда дураком, такая оценка безусловно встретит отрицательные санкции со стороны взрослых.
Инкультурация ребенка в первые годы жизни, подчеркивал М. Херсковиц, – это основной инструмент устойчивого и непрерывного воспроизведения культуры, но тождественное социокультурное повторение прошлого не происходит. Говоря о результатах инкультурации, Херсковиц вслед за М. Мид выделил две альтернативы:
♥ полное или частичное освоение культуры, при котором различия между опытом поколений не разрывают их связи;
♥ неудача в освоении культуры, обнаруживающаяся в разительной
социокультурной непохожести детей на своих родителей.
Этап культурной зрелости, подчеркивал ученый, начинается в жизни человека не в день достижения совершеннолетия, а только в тот период, когда процесс инкультурации приобретает прерывистый характер, затрагивая лишь отдельные фрагменты жизненного опыта. Иными словами, культурная зрелость наступает с того времени, когда индивид становится учителем и наставником для самого себя, формирует собственные ориентиры в культуре. Одни люди оказываются способны к этому уже в молодом возрасте, а для других вступление в культурную зрелость может затянуться или вовсе не состояться в силу различных обстоятельств – сиротства и педагогической запущенности, психологического инфантилизма, индивидуальной социокультурной невосприимчивости или духовно убогой социальной среды.
Основные черты культурной зрелости – творческое, избирательное отношение к палитре возможностей, предлагаемых культурой, стремление к конструктивной дискуссии и преобразованиям. Креативный тип инкультурации, характерный для периода зрелости, обладает большой общественной значимостью, так как открывает путь культурным изменениям и предотвращает перерастание стабильности в застой. Благодаря творческой, преобразующей деятельности зрелых людей человеческие культуры не только воспроизводятся, но и развиваются.