Элитарная и массовая культуры соотносятся в условиях культуры постиндустриального общества как два поля, неравнозначные по объему и структуре и пресеченные складками, многие из которых преломляются из одного поля в другое. Вееры преломлений (апликаций) отражают многообразие форм элитарного и массового сознания, пересечения их содержания и взаимопроникновения. Все «складывается» на свой лад.
По мнению Бурдье, социальная жизнь подразделяется на два порядка. «Реальность первого порядка» дается через распределение объективированных условий существований страт, социальных практик и ценностей; «реальности второго порядка» представляются через «символические матрицы практик агентов», объективированные как социальные представления, идеальные схемы. Объективная и символическая реальности причудливо переплетаются, подменяя и провоцируя друг друга. Символические провокации изменяют «естественный» ход развития, создают неожиданные бифуркации реальности, меняя местами случайное и необходимое.
Никто не ведает различия между трудом производительным и непроизводительным, прибыльным и неприбыльным; оно лишило бы всякого оправдания множество мелких работ, предназначенных помочь труду самой природы, актов одновременно технических и обрядовых.[420]
Объективные социальные отношения преломляются в перспективных точках зрения, которые агенты вырабатывают о реальности в зависимости от их позиции в объективном социальном пространстве. Переплетения смыслов могут быть представлены в виде складок реального социального пространства, и на них накладываются складки ментальные, символические, преломляя (искривляя) их в поле своего действия. По мысли Делеза,
мы переходим от сгиба к сгибу, а не от точки к точке, а все контуры расплываются, создавая разнообразные формальные потенции материала, выходящие на поверхность и проявляющиеся в виде соответствующего количества поворотов и дополнительных сгибов.[421]
Философия выступает как «искусство поверхностей»,[422] а каждая «вещь имеет свою географию, свою картографию, свою диаграмму». Следовательно, философствование – это извлечение из хаоса бесконечных «вариаций» в абсолютных пространственных имманациях,[423] иными словами, это создание «концептов» абсолютных поверхностей или объемов.[424] Складка накладывается поверх других, более мелких складок – таков статус различных спектров исследования – микроскопического и макроскопического. Поэтому процесс раскладывания никогда не является противоположностью складки: это неровность, идущая от одних складок к другим. Раскладывание в одних случаях означает раскладывание или разглаживание бесконечно малых складок, возмущающих фон. Более масштабные процессы в других случаях формируют большие складки, на ребрах которых возникают мелкие формы. Процесс исследования – это проекция мира на складчатую поверхность.
Социальное поле оказывается изрытым складчатым пространством, характер и природа которого определяется величиной, глубиной и направлением этих складок. Характерные черты складчатой поверхности представляются как системы внешних и внутренних складок, закрученных в виде лабиринта, обладающих сгибами, разгибами и покрытых узелками – этой «межиндивидуальной и интерактивной зоной толпы» (Делез). Складчатую поверхность социальной ткани можно рассмотреть как складку материи или текстуру, которую следует соотнести со светом и светотенью, со способом, с помощью которого складка задерживает свет и видоизменяется сама в зависимости от времени и освещения, а точнее, от отношения ее к другим социальным складкам и местам в структуре общества. Исследования складчатости социальной ткани позволяет определить многочисленные полутона и полусгибы, отражающие нюансы различий. Освещенность складки отражает степень ее социальной выявленности и лояльности. Так, маргинальные процессы, проходящие вне общественной допустимости, легитимности, оказываются в тени. Маргинал, как правило, скрывается, таится, избегает приговора общественного мнения, поскольку его существование и сущность определены скрытностью, нелояльностью, протестом.
Складчатость массового сознания усложняется складками массовых претензий, стремлений к соответствию, престижному, «демонстративному» потреблению или символическому интеракционизму. «Там, где превышается уровень биологического оптимума в тепле и пище, мы вступаем в сферу символов».[425] Элитарное сознание пересечено множеством складок символического характера, которые можно структурировать на складки основного статуса и складки, связанные с символической интерпретацией стратификационной принадлежности агента. Элитарный интеллектуал подобно простому люмпену может переживать материальные затруднения и связанные с этим униженияивто же время ощущать свою интеллектуальную значимость и независимость. Творческие заблуждения интеллектуала подобны водной ряби от слабого ветра, неспособного вызвать сильное движение поверхности, но они его подготавливают. Заблуждения интеллектуала – это пробы и ошибки «мирового разума», интерсубъективной интеллектуальности. По мысли Хайдеггера, только человек – вопрошающее бытие – может вопрошать бытие в целом, поэтому только человек в этом мире экзистирует. Своим говорением, вопрошанием, способностью к символизации он вовлекает в круг бытия все новые и новые предметы, заставляя их «говорить» на человеческом языке[426] с помощью сознания, и в сознании бытие обретает смысл.
Природная эластичность, гибкость элитарного сознания объединяет в едином поле разноречивые тенденции. Сознание и поведение интеллектуала способны скручиваться на манер пружины, сохраняющей силу и потенциальную энергию. Так, элитарный интеллектуал может играть различные роли, например, шута или нищего, не будучи им, что не мешает ему чувствовать свое величие, жить в воображаемом мире. Провокации смыслов провоцируют бытие развернуть свою потенциальность.
Социальная действительность имеет двойную структуру: первичную, или объективную, опредмеченную материально и представленную символически – духовно, и вторичную, структурированную представлениями агентов об этих отношениях, о различных общественных структурах и процессах, о социальном мире в целом. Все это оказывает обратное воздействие на первичную структуру. Социальная структура образует своего рода поле, выступающее как социальное пространство взаимодействия сил, структурированное оппозициями, притяжениями и борьбой. Эти векторы социального пространства, как правило, проявляются в преобразованном виде, принимают образ символических стратегий с разными силами и эффективностью, ведомыми различными аттракторами. Для Делеза элемент, привходящий из внешнего, всегда сила.[427] И эта сила и совокупности сил пронизывают социальные поля, которые могут быть представлены как совокупность позиций, агентов, определяющих отношения и социальные практики. Таково, например, поле научного сообщества, объединенного не только научными интересами и социальными амбициями, но и личностными противоречиями и антипатиями, стремлениями изменить или, наоборот, упрочить внутреннюю структуру поля, которое организуется как практическими, так и символическими силами.
Для поля элитарного сознания характерны два полюса внутреннего существования: интерналистский и экстерналистский. Сущность интерналистского сводится к точному следованию «текстам» данного поля. «Тексты поля» автономны и самодостаточны, и не следует соотносить их с внешними факторами, идущими от границ поля. Интерналистский аспект культивирует чистоту и определенную принадлежность складок данного поля. Экстерналистский полюс, напротив, предполагает соотнесение «текстов поля» с различными контекстами, идущими от полей политики, искусства, общественного мнения. Между этими двумя полюсами существует универсум агентов поля: ученых, философов, писателей, художников, журналистов, объединенных «цеховыми» складками.
Несмотря на определенность и известную ограниченность, обусловленную объективными причинами существования, поле изменяет все внешние воздействия по внутренней «логике». Бурдье назвал это способностью к рефракции. Поле меняет характер складок, идущих извне, искривляя их в соответствии со своей внутренней определенностью и смысловыми акцентами.
Художественные группировки способны самостоятельно и оригинально осмысливать социальные события, несмотря на воздействия политической пропаганды. Интеллектуальное поле художественной группировки преломляет структуры направленных социальных складок, соразмеряя их со своей внутренней структурой. Безапелляционный внешний социальный напор выступает активным стимулятором творческой энергии, которая создает мощное художественное противодействие. Групповой «микрокосм» занимает «круговую оборону», подчиненную собственным ценностям, свободным от воздействия господствующих социальных форм. Чем автономнее поле, тем большее число событий может быть объяснено и мотивировано логикой данного поля.
Если поле массового сознания объединено общностью сиюминутных интересов или территорией, пронизано внешними складками, создающими в нем активность как реакцию на воздействие, то поле элитарного сознания замкнуто и его складки резонируют на внешнее влияние, подчиняясь своей глубинной природе. Если поле массового сознания постоянно нуждается во внешней подпитке и быстро разрушается в случае отсутствия таковой, то поле элитарного сознания, как правило, самодостаточно и способно автономно существовать благодаря аккумулированной интеллектуальной энергии.
Социальное поле культуры является местом активных взаимоотношений агентов, задает специфику и определенность своей родовой структуре. Результатом этого взаимодействия выступает выработка «символического капитала», характеризующегося «габитусом» – позицией и степенью престижа агентов, устойчивых во времени стратегий и способов поведения. Стратегии могут быть направлены либо на сохранение структуры, либо на ее изменение. Накопленный «символический капита