характером.
Вследствие отвращения, возбуждаемого вообще гордостью и тщеславием, мы склонны ставить людей, обвиняемых нами в подобных недостатках, скорее ниже, чем выше, обыкновенного уровня. Однако такое суждение почти всегда оказывается несправедливо, ибо большая часть тщеславных и гордых людей стоит гораздо выше этого уровня, хотя вовсе не в такой степени, как воображают первые или как того желают вторые. По отношению к их притязаниям они заслуживают, по-видимому, презрения, но по сравнению с их соперниками они значительно отличаются от них и, бесспорно, стоят выше обыкновенного уровня. В случае наличия действительных достоинств, гордость часто сопровождается многими похвальными добродетелями, а именно – правдивостью, честностью, благородством, искренней и постоянной дружбой, твердостью, мужеством. Тщеславие же сопровождается вежливостью, предупредительностью в небольших услугах и великодушием в больших, хотя великодушие это не замедлит придать себе такую цену, какая только будет возможна. В прошлом веке соперники и враги французов упрекали их в тщеславии, а испанцев в гордости, между тем как близкие им народы видели в первых самый любезный из народов, а во вторых – народ, более всего достойный уважения.
Слова «тщеславный» и «тщеславие» никогда не принимаются в положительном смысле. Мы иногда говорим о человеке добром по своей природе, что тщеславие делает его лучшим и что оно более забавно в нем, чем оскорбительно, но на это его тщеславие мы все же смотрим как на слабость и смешную черту характера.
Слова «гордый» и «гордость», напротив, иногда принимаются в хорошем смысле. Мы часто говорим о человеке, что он слишком горд, что у него достаточно благородной гордости, чтобы не решиться на низкий поступок. В таком случае гордость смешивается с великодушием. Аристотель – философ, который, без сомнения, хорошо познал мир, рисуя характер великодушного человека, перечисляя несколько черт, которые мы в последние два столетия приписываем испанскому характеру. Так, он приписывает великодушному человеку твердость в принятом решении и осторожность в действии, серьезный голос, обдуманную речь, медленную походку и такие же движения, беспечный и даже ленивый внешний вид. Он прибавляет к этому, что великодушный человек мало занимается пустыми делами, но в серьезных случаях поступает твердо и решительно; что он не любит подвергаться бесполезным опасностям, но охотно идет навстречу великим, и если уж он решился на это, то нисколько не заботится о собственной жизни.
Гордый человек обычно более чем удовлетворен собственным характером, чтобы ему могла прийти в голову мысль о необходимости самоусовершенствования. Кто считает себя совершенным, тот, естественно, презирает всякое дальнейшее совершенствование. Самодовольство и абсурдная уверенность в собственном превосходстве сопровождают его обыкновенно с юности до преклонного возраста, и он умирает, по словам Гамлета, обремененный своими грехами, без приготовлений и без шума.
Иное зачастую бывает с тщеславным человеком. Жажда к уважению и к похвалам, когда мы хотим, чтобы нам воздавали их за дарования и качества, которые действительно заслуживают уважения и похвалы, есть любовь к истинной славе, страсть если не самая высокая, то, без сомнения, одна из самых достойных страстей. Тщеславие же есть не что иное, как несвоевременная попытка получить громкую известность прежде, чем мы действительно заслужим ее. Поэтому, если ваш сын не более чем двадцатипятилетний фат, не отчаивайтесь, ибо в сорок лет он станет порядочным человеком и будет обладать всеми добродетелями и талантами, которыми в настоящее время он только рисуется или на которые он только обнаруживает притязания. Великая задача воспитания состоит в направлении тщеславия на достойные предметы и в недопущении, чтобы юноша гордился пустяковыми достижениями. Не препятствуйте его притязаниям на обладание ценными достоинствами. Он не выказывал бы пристрастия к ним, если бы горячо не желал обладать ими. Поощряйте подобные желания и предоставляйте ему средства для их удовлетворения, но не негодуйте на него за то, что он, возможно, примет вид победителя прежде, чем одержит действительную победу. Таковы отличительные черты гордости и тщеславия, когда они проявляются в соответствии со своими особенностями. Но гордый человек часто бывает тщеславен, а тщеславный человек часто оказывается гордым. Весьма естественно, что человек, думающий о себе лучше, чем он того заслуживает, желает, чтобы и другие были о нем такого же высокого мнения, и что человек, желающий, чтобы его уважали более, чем он сам себя уважает, готов уважать себя более, чем он того заслуживает. Так как гордость и тщеславие часто соединяются в одном и том же лице, то и отличительные черты их в таком случае необходимо смешиваются: поэтому иногда можно встретить нахальное и пустое самохвальство, порождаемое тщеславием, вместе с иронической и злой заносчивостью, вызываемой гордостью, так что мы не сумеем отличить того, что принадлежит собственно гордости, от того, что составляет характерную черту тщеславия.
Люди, стоящие гораздо ниже обыкновенного нравственного уровня, иногда чрезмерно уважают себя, а иногда – меньше, чем следует. В последнем случае хотя они и обращают на себя немного внимания, но это не мешает им быть любезными: подле человека робкого и скромного как-то лучше чувствуешь себя. Если окружающие его люди не отличаются особенной проницательностью и великодушием, то они могут любить его, но уважение их к нему редко бывает значительным, а горячее их расположение обыкновенно не вознаграждает за недостаточное уважение. Посредственные люди, как правило, не оценивают других людей выше, чем они сами это делают. Такой-то человек, говорят они, сам сомневается в своих способностях занять это место или получить право на такое положение, и, не задумываясь, помещают выше него бесстыдного глупца, который никогда в себе не сомневается. Более умные, но не одаренные особенным великодушием люди никогда не упустят случая воспользоваться добродушием скромного человека и с наглостью выказывают перед ним свое превосходство, на что не имеют никакого права. По добродушию последний некоторое время переносит подобное высокомерие, и, хотя в конце концов оно надоедает ему, обыкновенно бывает уже поздно. Положение, которое ему следовало бы занять, потеряно безвозвратно; вследствие его беззаботности место его занято кем-нибудь другим, кто имеет на него несравненно меньше прав, но кто больше хлопотал, чтобы занять его. Порядочный человек, доводящий до такой степени свою скромность, должен рассчитывать на большую удачу в выборе друзей, чтобы постоянно ощущать с их стороны справедливое отношение к себе, хотя бы он имел полное право рассчитывать на их дружбу лишь за свою привязанность к ним. Часто случается, что, вследствие излишней скромности и недостаточного самолюбия в юности, он проводит и более зрелые годы среди неудовольствий и сетований.
Несчастные люди, поставленные природой несравненно ниже обыкновенного уровня, ценят себя еще меньше, чем того заслуживают в действительности. Такого рода самоуничижение погружает их, по-видимому, в полный идиотизм. Тот, кто внимательно наблюдал за идиотами, вероятно, заметил, что у большого числа людей, заслуживших подобное прозвище, мыслительные способности вовсе не слабее, чем у многих других людей, которые хотя и считаются тупыми и глупыми, все же не заслуживают названия идиотов. И действительный идиот, воспитанный подобно прочим людям, достигает того, что умеет прилично читать, писать и считать, а вот многие лица, которых не считают идиотами, не смогли приобрести хотя бы одно из этих умений, несмотря на заботливое воспитание и на свою решимость попытаться в зрелом возрасте выучиться тому, чего не могли одолеть в детстве. Тем не менее по причине какой-то инстинктивной гордости они становятся на один уровень с прочими людьми того же возраста и положения и благодаря своему мужеству и настойчивости умеют удержать за собой принадлежащее им место в обществе. Идиоты же, вследствие противоположного инстинкта, чувствуют себя ниже других, где бы они ни находились. Если обращаться с ними дурно, что встречается довольно часто, то они способны на крайнее проявление злобы и бешенства. Тем не менее ни хорошее обращение, ни снисходительность, ни искренняя привязанность не могут заставить их держать себя с вами так, как с равными, а между тем, если вам удастся заставить их говорить, то вы нередко увидите, что суждения их здравы и верны, хотя и постоянно проникнуты сознанием собственного ничтожества. Они, по-видимому, стараются унизить самих себя перед вами, избегают ваших взглядов и разговоров с вами и будто бы чувствуют, что, став на их место, несмотря на вашу снисходительность, вы не сможете не увидеть их крайнего ничтожества. Некоторые идиоты, даже большее число их, таковы, какими я представил их, именно вследствие некоторого оцепенения или притупления их мыслительных способностей. Но есть также и такие, у которых способности эти, по-видимому, не менее деятельны и так же мало притуплены, как у многих людей, которых вовсе не считают идиотами. Но все дело в том, что у первых недостает той инстинктивной гордости, которая необходима для поддержания себя на равной ноге с прочими людьми, а вот вторые обладают ею.
Итак, степень уважения к самому себе, необходимая для удовлетворения и для счастья каждого человека, наиболее приятна и для беспристрастного наблюдателя. Человек, оценивающий себя на столько, сколько он действительно стоит, и не больше, вызывает у других людей как раз такое уважение, какое желает заслужить. Он ведь требует только должного и вполне удовлетворяется таким требованием.
Гордый человек, как и тщеславный человек, напротив, никогда не бывает доволен. Одного тревожат и приводят в негодование несправедливые, по его мнению, преимущества, приписываемые себе прочими людьми. Другой находится в постоянном страхе перед позором, который грозит ему, когда люди узнают, как малоосновательны его притязания. Человек, который действительные свои достоинства сопровождает непомерными притязаниями, даже если последние и опирались бы на блистательные дарования, на высокие добродетели, может обмануть толпу, рукоплескания которой мало интересуют его, но не обманет благоразумного человека, одобрение которого только и дорого, а уважение только и желательно для него. Он подозревает, что благоразумный человек видит его насквозь и презирает его притязания. К своему несчастью, он становится сначала завистливым и тайным, а затем злым и открытым врагом тех людей, дружба которых была бы для него истинным счастьем, то есть единственным счастьем, которым можно было бы пользоваться без всякого подозрения.