— Осторожно! — призывал импресарио.
— Потерпи, Иван, — рыдала Настя. — Все будет хорошо! Я с тобой!
Жена губернатора крестилась и наговаривала Жагину всякое.
— Любые столичные врачи, — предлагала. — Нужна кровь — я готова сейчас же! Берите хоть всю! Любые материальные ресурсы!.. Можете перевезти его в губернаторскую резиденцию!.. Спасите его! Умоляю!
— Спасем! — обещал Жагин. — Непременно спасем!
Губернатор в сопровождении охраны также выходил через сцену, но, обернувшись, показал Марине Весниной десять пальцев, что означало время прибытия его светлости к девушке на квартиру. Она кивнула, но почему-то опять вспомнила Николая Афонина, первого своего мужчину, и расчихалась на нервной почве.
Зритель постепенно рассосался, а посреди разгромленного зала в парадной форме, широко расставив ноги, стоял полковник Крутоверхов. У него имелся только один вопрос: что здесь произошло?
Машины «скорой помощи» народу не понадобились. Все отделались легкими травмами и решили обойтись домашними средствами. Для хохмы спрашивали у врачей только спиртику. Участникам сегодняшнего шоу не терпелось поскорее убраться восвояси и заинтриговать соседей до зависти, рассказывая, что происходило на сегодняшнем концерте.
И только человек-ксилофон был осторожно помещен в реанимационный автомобиль. Молодая фельдшерица попыталась воткнуть ему иглу с физраствором прямо в щель карельской березы, но Иван застонал от боли.
— Что вы делаете! — возмутилась Настя. — Разве вас не учили?!!
— Нет, — призналась медичка испуганно.
— У него что, рук нет?! — злилась Настя. — В вену! И кровь готовьте! И тоже в вену!
— В какую больницу везти? — поинтересовался водитель у импресарио в окошко.
— Не в больницу, — поправил Жагин. — На вокзал. К московскому составу.
— Понял, — ответил шофер и газанул для прогрева. — Если еще представление будет, можно билетик?
— Езжайте! Будет, — обещал импресарио и вновь почувствовал становящуюся уже привычной головную боль. Он набрал номер телефона и попросил давешнего врача прибыть на станцию незамедлительно.
Реанимобиль набрал скорость, а вслед ему, роняя на мерзлую землю слезы, махала рукой, словно сиротская девочка, губернаторша Карловна. Другой рукой она держалась за мужнин рукав и шептала:
— Святой Иваан!..
Здесь же стоял и вице-мэр. Провожал артиста, а сам думал о том, что надо объявить отстрел красноголовых дятлов. Не уследили, а их расплодилось, тварей, как волков. Еще представитель местной администрации подумал о том, что ситуацию все же выправил осветитель. Как доложили ему, глухой ветеран. Вице-мэр решил поощрить осветителя и подарить ему японский слуховой аппарат. Потом он потер голову в том месте, где клок волос был выдран.
Наконец все випы разъехались. За руководством и народ разошелся кто куда. Филармоническая площадь опустела, на ней захозяйничал холодный ветер, смешивая человеческие волосы с птичьими перьями и другим мусором, разнося все это по маленькому городу Коврову.
Из-за угла здания филармонии вышел человек в темном пальто. В руках человек держал футляр, похожий на скрипичный, в котором в разобранном виде хранилась винтовка КСВК 12,7 мм с оптическим прицелом.
Ивана привезли к московскому составу и осторожно погрузили в вагон, установив набок в столовой. Похоже, он находился без сознания, и это тревожило Жагина, а Настя то и дело выходила в туалет.
Врачи впрыскивали какие-то снадобья в капельницу и грустно кивали, отмеряя слабые удары пульса.
— Ну что там? — крикнул охране Жагин, выйдя из столовой. — Столяра привезли?
— Так точно, Андрей Васильевич! Уже заводим!
Столяр приближался к вагону медленно, так как был хром. Приблизившись, он продемонстрировал еще и глухую повязку на лице, доказав, что слеп на левый глаз.
— А левый глаз фанеркой заколочен, — пропел в сторону Жагин. — А правый глаз не видит ни фига!
— Антон Антоныч меня зовут, — отрекомендовался доставленный.
Столяра почти поднимали в вагон. Тем не менее слабенький старичок не дал вызволить из своей руки деревянный ящичек с инструментом.
— Сам, — отказывался. — Сам!
Его внесли и поставили на ноги. Проводили в столовую. Столяр сначала потерялся, увидев такое количество врачей, колдующих над Иваном, и заморгал единственным глазом.
— Здравствуйте! — произнес Антон Антоныч негромко.
Его никто не услышал, но сопровождавший столяра Жагин вежливо попросил врачей на выход, покурить пока. Медицина показалась недовольной таким решением, но конверты в карманах согревали кому-то душу, а тем, у кого деньги были засунуты в задний карман, — задницу.
— Работайте, Антон Антонович! — пригласил к больному Жагин.
— Можно? — удостоверился старичок и прихромал к человеку-ксилофону. Открыв деревянный ящичек и выудив оттуда огромную лупу, Антон Антоныч сначала бережно снял лейкопластырь, наложенный на порченое дерево, со сколов, сочащихся кровью. — Ишь ты, — рассматривал единственным глазом сквозь лупу раны. — Ишь, как попортили инструмент, паразиты! Такую вещь!
— Можно что-то сделать? — сквозь слезы вопрошала Настя. — Пожалуйста!
Старик неожиданно оказался с характером и велел ей идти отсюда с соплями своими. Настя еще больше зарыдала, но выскочила из столовой в свое купе, а оттуда опять в туалет.
Антон Антоныч выудил из ящичка продолговатую мензурку и отвинтил крышечку, сопровождая все действия словами.
— Клеёк! Сам делал клей этот. — Достал кисточку. — Клей из березы и сосны. Кой-чего еще в него внедрено лечебного, но это секрет мастера, то есть мой. А кисточка — из беличьей шубки. Сам подстрелил. Прям в глаз.
А она тебя в другой подстрелила, подумал Жагин и улыбнулся.
— Сейчас я этой кисточкой аккурат клеёк нанесу на порезы, — продолжал комментировать столяр. — Слой за слоем. Вот так… так… преотлично… и сюда…
Старик клал клей так точно, что ни единой капли не пролилось мимо. Ни одного подтека!
Профессионал, подумал Жагин уважительно.
Антон Антоныч вновь запустил руку в ящик с инструментом и на сей раз выискал коробочку, которую с осторожностью открыл и улыбнулся.
— А это что? — полюбопытствовал Жагин, глядя на желтоватый порошок, похожий на пудру.
— Знал, что понадобится! — улыбнулся столярных дел мастер. — Нашел я как-то, лет двадцать назад, на свалке ножку от кресла девятнадцатого века из карельской березы. Ну, ножка вся погорелая, порченая. Что с ней делать? Думал выбросить, а потом передумал и распилил на фрагменты. А после надфилем наточил крошки деревянной в коробочку — вдруг пригодится? Пригодилась…
Антон Антоныч брал щепотку деревянной пыли и посыпал поврежденное место аккуратно. А потом миниатюрным шпателем ровнял поверхность. И так у него здорово получалась эта работа, что Жагин почти забыл про головную боль, заглядевшись на манипуляции мастера. А тут и Иван Диогенович глаза открыл. Лицо человека-ксилофона порозовело, кожа подтянулась, и он поприветствовал присутствующих.
— Всё, господа! — завершил работу и свой параллельный комментарий столяр. — И всех делов! — И принялся складывать ящик. — Через час как новенький будет. Плоть дерева не человечья плоть, ей столь не навредишь! Самое страшное — огонь, а так поправим всегда!
— Спасибо огромное! — благодарил Жагин. — Сколько мы должны вам?
— Сто грамм и пописать, — объявил Антон Антоныч.
Его повели на кухню, а по дороге столяр объяснил, что зарплату получает в школе за то, что детские стулья и парты чинит, а за тонкие дела денег не берет, так как сам удовольствие имеет. А кто ж за удовольствие плату снимает. К удовольствию надо удовольствие прибавлять. Умножать, так сказать…
Наполненный Верочкой стакан выпил в один присест. Зачерпнул столовой ложкой из банки черной икры и закусил «Столичную». Крякнул, удовлетворенный, пообещал, что пописает на природе: мол, его в поездных туалетах укачивает. Сказал, да и отбыл на своих двоих хромых, отказавшись от казенного транспорта наотрез.
А потом Ивана Диогеновича кормили. Совсем немного мяса и красного вина для кроветворения. Настя сидела возле раненого и гладила Ивановы волосы. Запускала в них пальцы и расчесывала их, длинные, витые, удивляясь седым прядям и его раскосым глазам с синим светом из глубины.
Иван в этот момент думал о том, что чуть было не погиб за то, что он Вера. Случись сие до срока, что тогда? Все муки нечеловеческие, все страдания душевные, все, что случилось, стало бы напрасным? Является ли он частью Импровизации, или он воля Импровизации?.. Этот вопрос не давал ему покоя, а потому он повел головой, отстраняя Настину руку, и крикнул:
— Господин импресарио!
Жагин появился тотчас и заявил о своем удовлетворении таким скорым выздоровлением Ивана Диогеновича.
— Если вам что-то еще нужно…
— Вы говорили о выступлениях! — с горячностью произнес человек-ксилофон. — Я правильно помню? Вы даже предлагали целых три концерта?
— Так и было, — подтвердил импресарио.
— Мне нужен только один.
— Ко времени ли это сейчас? — засомневался Жагин и толстыми пальцами правой руки стал со всей силы сжимать мочку своего уха, дабы отвлечь боль от головы.
— Ничто великое не случается ко времени! — произнес Иван. — Как можно скорее нужно восстановить помещение.
— Может, в другой город переедем? — предложила Настя.
— Ни в коем случае!
— Постараемся подготовиться, — пообещал Жагин. — Губернатора привлечем. — И вышел из купе с нестерпимой болью на встречу со своим доктором.
— Очень большой человек! — проговорил вслед Иван.
— Я так счастлива, что с тобой все хорошо.
Она попыталась поцеловать его в губы, но тут Иван что-то вспомнил и закрутил головой, как кукольной:
— Где она?
— Кто? — не поняла Настя.
— Настя где?
— Я здесь…
— Дочь помощника начальника станции Вертигина. Настя Вертигина?
— Ах, эта девочка, — вспомнила Настя. — Так я ее отправила восвояси! Не до нее было… Может, все же в другой город?