— Знаю, знаю! — закивал Яков Михайлович. — Но мы теперь не враги. Все поменялось. Сейчас я вас беру под свою дружескую опеку!
— С чего я должна с вами дружить? — удивилась Настя.
— А потому что вас у Ивана Диогеновича убьют!
— Откуда вы знаете? — Настя вновь ощутила страх именно в том месте, где прятала пластинку.
— Потому что вы ему больше не нужны. У него новая Настя! Оригинальная, так сказать!
Она промолчала. Стояла красная, напряженная. Она вдруг вспомнила интернат для детей-сирот, в котором училась, и директоршу, пятидесятилетнюю тетку по имени Ольга. Злобная была и властная. Все ненавидели ее в едином порыве. И мальчики, и девочки. Одно время Насте казалось, что тетка хочет убить ее. Дрожала по ночам, когда та ночью открывала скрипящую дверь в девичью спальню и подкрадывалась на цыпочках почему-то к ее постели. Трогала волосы… А в седьмом классе она вдруг удочерила Настю и забрала к себе на квартиру жить. И там, на нейтральной территории, она стала Насте лучшей матерью на свете. Добрая и ласковая, директриса лишь на мгновение успела открыть перед девочкой радость семьи. Через восемь месяцев женщина скоропостижно скончалась. Настя вернулась заканчивать восьмой класс в интернат, а когда пришло время получать паспорт, она записала отчеством «Ольговна», в честь приемной мамы, долго уговаривала в загсе с коробкой конфет «Птичье молоко». А фамилию «Переменчивая» взяла из своего сна. В том же сне ей снился Иван. Он и говорил ей: «Ты такая все время меняющаяся!..» Во всяком случае, ей позже так казалось…
— И чего вы к нему прилипли? — не выдержал Викентий, задергав лицом.
Настя очнулась, облизнула губу и решительно произнесла:
— Он — Вера…
— Простите, — придвинулся ближе Яков Михайлович, — кто он?
— Вера, — повторила Настя.
— А это как?
— Я так понимаю — есть Господь… — девушка замялась, думая.
— Так! — поддержал психиатр. — Господь…
— А он — дорога к нему!
— Дорога к Господу? Что в этом нового?
— Он — новая дорога! Самая короткая! — Настя вдохновлялась: — Самая главная и единственная верная!
Ее усадили на старенький диван, откуда она увидела торчащие из соседней комнаты две пары ног. Мужские и женские. Дернулась:
— Мертвые?!!
— Перепились! А может, и мертвые!
— Вкусные у вас котлеты! — похвалила старуха Загладина.
— Значит, дорога? — задумался Яков Михайлович. — Единственная…
— В нем антиматерия, — призналась Настя и поняла, что предала его.
— Интересно!..
— Нагнал бабе пурги в мозги! — нервничал Викентий.
— Подожди! — велел отец. — Вы говорите — антиматерия?
— Да.
— Где же он ее взял?
— Возле Стрелковского пруда нашел. Мы живем недалеко от него. Это в Москве.
— Так просто взял и нашел? — давил Яков Михайлович.
— Он всегда что-то искал. Я просто не понимала что. Но чувствовала, это очень важно! Он искал и нашел!
— Пионер!.. И что он сделал с ней? С этой антиматерией?
— Проглотил.
— И?
— Дальше он стал Верой.
— Ясно. — Яков Михайлович заходил по комнате, подумал, а потом спросил у пространства: — А я тогда кто?
— Ты, отец, материя!
— Значит, — сделал вывод психиатр, — он — антиматерия, а я — материя?
— Выходит, так, — подтвердил Викентий.
— Отдайте пластинку, Анастасия Ольговна, — попросил Яков Михайлович. — Пожалуйста!
Она тотчас положила обе руки на живот, готовая сломать хрупкую вещь.
— Назад! — попросила.
— Обещаю не использовать ее в качестве любовного зелья!
— Обманете!
— Клянусь! — психиатр приложил к груди обе руки. — Для меня эта пластинка — как для Ивана Диогеновича антиматерия! Секс лишь побочный эффект!
— Будете ее есть? — Настя улыбнулась.
— Дайте, пожалуйста! — Он посмотрел на нее профессионально, сломил на мгновение волю и получил желаемый черный диск в свои руки. — Спасибо.
Она пришла в себя, рассмотрела Якова Михайловича с «Валенками» в руках и поняла, что стала совсем беззащитной и никому не нужной. Еще она увидела, как старуха Загладина доедает последнюю котлету.
— И что вы будете делать с пластинкой?
— Я залезу с ней в собственное ухо! — возвестил Яков Михайлович и помахал черным диском.
Жагин проснулся следующим утром совершенно выспавшимся. Голова не болела, и от одного этого стало весело. Он хорошо зевнул и пошел умываться, попутно крикнув Верочке, чтобы жарила яичницу, а сырники подавала холодными. Пока чистил зубы, импресарио, глядя в зеркало, понял, что голова увеличилась в объемах существенно. Но не болела! И это хорошо!
Позвал охранника. Тот, войдя в купе, непроизвольно отшатнулся.
— Что, большая? — хмыкнул Жагин.
— Большая, Андрей Васильевич!
— Да и хер с ней! Что нового без меня?
— Андрей Васильевич! — позвала Верочка. — Завтракать идите!
— Пошли, — позвал Жагин. — В столовой поговорим.
— Ой! — всплеснула руками Верочка. — Что с вами?
— Все в порядке…
— А то, может, какой компресс? У меня капустный лист есть.
Казалось, под Жагиным развалится стул. На предложение Верочки он не повернул головы, завернул на вилку всю яичницу с четырьмя солнцами и разом засунул в рот.
— Рассказывай, что нового?
— Анастасия Ольговна сбежала!
— С чего бы это она? — удивился Жагин, отправляя в огромный рот сырник за сырником.
— Застала Ивана Диогеновича с внучкой помощника начальника станции!
— Это новость!
— Девчонку тоже Настей зовут. Тоже училась на ксилофоне. Правда, слегка. Не в консерватории.
— У нас это называется — сменил коллектив! Что еще?
— Человек-ксилофон требует послезавтра концерт!
— Я обещал, значит, сделаем!
— Газеты местные от корки до корки забиты статьями об Иване Диогеновиче. Кто его Мессией новым считает, кто — Дэвидом Копперфильдом. А многие — шарлатаном!.. Даже в столичной прессе появились сообщения.
— А там что?
— Пишут, что вы с ума не сходили, отказавшись от первых звезд. Мол, у вас проект, который всколыхнет весь мир!
— Ну уж мир. Пока маленький городишко… И то могут в любой момент — под зад коленом! — Жагин заглотил пятнадцатый сырник, запив его тройным эспрессо. — Я к Ивану Диогеновичу. Смотри, чтобы на территории все было спокойно…
— Конечно, Андрей Васильевич! — ответствовал охранник. — Да, этот помощник начальника станции искал здесь внучку свою, я ему сказал, что не здесь она. Жаль его, старый совсем, за внучку переживает!..
Настя Вертигина спала возле головы человека-ксилофона, когда Жагин вошел.
— Я жду вас уже два часа! — сверкнул глазами Иван.
— У меня были дела.
— Обговорим концерт.
— Пока нечего обговаривать, — прервал Жагин. — Зал разрушен, денег нет!
— Вы обещали!
— Обещал. Сначала необходимо связаться с администрацией и получить разрешение на концерт. Затем нужно изыскать средства и привести филармонию в порядок!
Настенька проснулась. Она улыбнулась, полнехонькая счастьем, и поделилась:
— А мы с Иваном решили пожениться!
— Отлично! — отреагировал импресарио, чувствуя, как в голове, где-то глубоко, начинаются неприятные процессы, предвещающие скорую боль. — Поздравляю! Кстати, милая, вас всю ночь дедушка искал. Человек старый, на нервах, мало ли что произойти может!
— Ой!
С этим «ой» половинка счастья выпорхнула из ее души через вишневый рот. Она запросилась ненадолго домой, рассказать обо всем дедушке.
Иван разозлился на Жагина, но виду не показывал. На повестке стояли более серьезные задачи.
— Договаривайтесь с администрацией! — попросил. И Насте: — А ты можешь сходить к дедушке!
— Ой, спасибо!
Настя обрадовалась и скрылась за ширмой менять простыню на одежду. Через минуту она уже выходила из купе Ивана.
— Час у тебя, — напутствовал человек-ксилофон. — Нам еще репетировать!
После того как она исчезла, Иван еще раз попросил импресарио сделать все возможное, чтобы концерт состоялся.
— Сделаю все, что смогу!
Глядя в могучую спину этого большого человека, Иван пытался понять, что происходит с ним самим. Он не знал… Душа продолжала мучиться, но ответов не давала. Но Иван подумал, что смысл дороги заключается в том, чтобы привести человека из пункта А в пункт Б. А что там в пункте Б, знать дороге не дано!.. А в том, что он дорога, то есть Вера, Иван Диогенович не сомневался.
Жагин соединился с полковником Крутоверховым и объяснил ему, что хочет провести в городе еще один концерт.
— Не разрешаю, — коротко ответил полковник.
— На каких основаниях?
— Дестабилизация в городе.
— Я ничего в газетах не читал.
— Сначала человеческие трупы, потом птицы, — пояснил полковник. — Слухи нехорошие… Опять-таки имущество испорчено.
— За имущество мы заплатим, зал восстановим, — пообещал импресарио. — А слухи… Он же артист! Иллюзия!
— Вот и Гаврила говорил — иллюзия! Прозектором служил Гаврила…
— Простите, не понял?..
— Нет, ничего… Возьмите разрешение в администрации. Тогда я не буду против.
— Спасибо, — поблагодарил Жагин, разъединился и провел отросшим ногтем указательного пальца по списку приглашенных, дойдя до строчки «Шмакова Валентина Карловна, жена губернатора».
Он соединился с ней и поведал о проблемах артиста.
— Я бы хотела бы повидаться со святым Ивааном! — почти расплакалась женщина. — Мой муж не ночевал дома!
— Государственные дела, — попробовал успокоить Карловну Жагин.
— Встреча с Ивааном! — настаивала женщина. — После нее будет и разрешение, и целевое вливание денег.
Она приехала на служебной машине. Опять в черном, толстенькая, забралась, хватаясь за поручни, в вагон, глотнула наспех коньяка и прошла к Ивану Диогеновичу.
Увидев его, тотчас бросилась на колени и поцеловала руку.
— Как вы, наверное, страдаете, — предположила женщина, глядя Ивану в раскосые глаза.
— Мои страдания не напрасны, надеюсь.