Все здесь дышало ощущением чистоты и возвышенности. Просто дух захватывало.
– Не бойся, прикоснись! – предложил Женя.
Я подошла к самому большому колоколу и положила на него ладонь. Металл, нагретый на солнце, приятно обжигал кожу. По ней тут же побежали сотни мурашек. Ощущение было такое, будто я прикоснулась к чему-то сокровенному, великому, необъятному.
– Мои родители живут здесь недалеко. Мы переехали сразу, как построили этот храм, поэтому я часто бывал здесь.
Я подошла к краю, посмотрела вниз и застыла, не в силах произнести ни единого слова. Весь город с этой точки был словно на ладони. Но поразило меня не это, а то, что я вдруг поняла, где нахожусь. Слева был тот самый овраг, мимо которого мы часто проходили с Зоей. Теперь он весь зарос деревьями и кустарником. А прямо передо мной раскинулись холмы, на которых мы с ней весной загорали, а зимой катались на санках.
Теперь их частично облагородили, справа оборудовали парк. Но самым удивительным было то, что мы с Женей сейчас находились именно на том месте, куда всегда были направлены наши с Зоей взоры. На храм. Во времена нашего детства он был всего лишь непонятным долгостроем: вечный забор, медленно растущие стены, брошенная техника и постоянно сменяющие друг друга суета и застой.
– Этот храм строили на пожертвования, – сказал Женя, – больше пятнадцати лет.
– Я его помню, – пробормотала я, скользя ладонями по грубым кирпичным выступам. – Помню в самом начале стройки. Я даже не знала, что это будет храм.
– Я не видел места красивее. – Парень приблизился ко мне сзади.
Прохладный воздух щекотал нервы. От звука Жениного голоса у меня замирало сердце. Я почувствовала, как он прикоснулся ко мне, и на мгновение закрыла глаза. Если бы нужно было выбрать всего одно мгновение, которое можно будет пережить еще раз, я бы выбрала именно это: мы с ним стоим вдвоем в объятиях ветра, перед нами раскинулся самый красивый город на земле, я чувствую спиной Женино тепло, мою шею щекочет его дыхание, и счастье захлестывает нас с головой.
– Спасибо тебе за то, что ты показал мне это место, – хрипло проговорила я.
– Пожалуйста.
Женя положил свою ладонь поверх моей, и я немного отклонилась назад, прислоняясь к нему. Мы никогда не были так близко. Тесно, почти вплотную. Мы никогда так долго не прикасались друг к другу.
– Тебе хорошо?
– Да, очень.
Я слышала его дыхание. Прерывистое, частое. Оно срывалось с его губ и смешивалось с моим. Наши сердца громыхали все сильнее. Мое тело дрожало от ощущений, которые я никогда прежде не испытывала. Мне не хотелось, чтобы этот трепетный, интимный момент нашего единения, такой невинный и зыбкий, когда-то заканчивался. Мне хотелось быть такой счастливой, как сейчас, абсолютно всегда.
– Я хотела тебе кое-что рассказать, – прошептала я.
Моя рука под его ладонью дрогнула.
– Что?
– Тогда с Левицким… у меня… у нас не было ничего.
После недолгого молчания Женя сказал:
– Тебе, наверное, было неприятно, что все об этом говорили.
– Очень! Очень обидно и больно. И чем больше я оправдывалась, тем меньше мне верили, поэтому однажды я просто забила на это.
– И тебе было важно, что о тебе думают другие?
Я прижалась, еще сильнее впитывая спиной его тепло.
– Я поняла, что мне важно только то, что об этом думаешь ты.
– А я вообще не думаю об этом, – прошептал он. – Я думаю только о тебе.
Мне ужасно хотелось повернуться и поцеловать его. Снова ощутить сладкий вкус его губ и вкус нового чувства, захватившего меня с головой. Но я не двигалась. Вряд ли церковь была подходящим местом для поцелуев.
– Хочешь попробовать позвонить в колокола? – вдруг спросил Женя.
– Я?
Тело протестующе заныло, когда парень отошел. Я нехотя обернулась.
– Вставай сюда! – Женя взял меня за руку и подвел к увитой веревками площадке. – Звук колокола зависит от его формы, величины и толщины. Все они звучат по-разному, но главное в них – созвучие. Колокольный звон не подчиняется правилам классической музыкальной гармонии, и в этом вся прелесть. – Он положил мою левую ладонь на веревки слева, тянущиеся к языкам маленьких инструментов, а в правую вложил связку веревок от массивных колоколов. – Говорят, что колокольный звон очищает и исцеляет.
– Это как-то спасет меня от того, что я собираюсь звонить в них без позволения священнослужителей? – забеспокоилась я. – Скажи сразу, нам попадет за это?
– Все будет нормально, не переживай. – Он указал на педали внизу: – Нажимай вот сюда. Да, вот так ритмично. И тяни веревки на себя.
Колокола зазвенели неожиданно громко, и я испуганно втянула голову в плечи.
– Не бойся! – подбодрил Женя, помогая мне. – Давай активнее, чтобы получилось красиво.
Я начала дергать за веревки невпопад, и по телу побежала горячая вибрация. Сердце билось уже где-то в ушах, мурашки табунами разбегались по телу. Эта музыка… Она была чем-то волшебным, пронизывающим душу насквозь. Создавать ее было очень интересно и захватывающе, но мои мысли постоянно крутились вокруг того, что я делаю что-то незаконное и сейчас сюда поднимутся служители церкви и будут отчитывать меня за святотатство.
– Это было невероятно, – произнесла я, отпуская веревки.
Женька сиял от радости.
– Рад, что тебе понравилось.
Я подошла к оконному проему и взглянула вниз. Удивительно, но толп негодующих не было видно. Видимо, моя игра звучала вполне сносно.
– Теперь следует перекреститься, – сказал Женя. В его голосе звучала неловкость.
– Да? Попробую. Напомни, как это делается.
Мои щеки вспыхнули.
– Соедини вот так три пальца. – Он показал мне каждое движение и, закончив, слегка поклонился.
Я повернулась и повторила то же самое. Это было очень странно, но мне даже понравилось. Не было ничего плохого в том, чтобы выказать свое уважение чему-то священному, почитаемому и великому.
– А теперь, полагаю, нам стоит бежать, пока никто не пришел? – улыбнулась я.
Мы взялись за руки, обернулись и… замерли на месте. Перед нами стоял священнослужитель в рясе. Вид у него был суровый, и это еще мягко сказано. Он буквально обстреливал нас взглядом темно-синих глаз из-под насупленных бровей.
– Женя? – тихо произнес он.
Мужчина был достаточно молод, но борода придавала ему солидности.
– Отец, – приветствовал незнакомца Исаев.
Я растерянно вцепилась в Женькину ладонь.
– Представишь мне свою спутницу? – спокойно поинтересовался священник.
– Да, – Женя тяжело вздохнул, – это Лена.
– Елена. – Я протянула руку.
И тут же закусила губу. Священники, вообще, здороваются за руку? Кажется, нет. Может, мне полагалось поклониться? Или как там у них принято?
Но батюшка просто пожал мою руку в ответ и… улыбнулся.
Меня точно молнией прошило. Я узнала эту улыбку… Я ее уже видела! Не может быть…
– Лена, это мой отец. Настоятель этого храма.
Меня слегка покачнуло.
– Очень приятно… – промямлила я, мечтая поскорее провалиться под землю.
– Зайдем в дом? Мама будет рада тебя видеть, – сказал мужчина.
Пока я на ватных ногах следовала за ними вниз по лестнице и от храма к небольшому строению за воротами, у меня все никак не укладывалось в голове, что вообще происходит.
– Почему ты не сказал мне, что твой отец – священник? – прошептала я, толкая Женю в бок.
Мы вошли в калитку следом за батюшкой.
– Думаешь, так легко сообщать об этом всем и каждому? – отозвался он.
Теперь мы просто шли рядом. Держаться за руку при строгом служителе церкви было для меня чем-то невозможным.
– Ты что, стесняешься этого?
– А ты бы не стеснялась?
– Да это как стыдиться самого себя!
– Я не стыжусь! – Женя выпучил на меня глаза.
– Но ты хотел, чтобы я знала, – улыбнулась я, – поэтому и привел меня сюда.
Исаев закатил глаза.
– Женечка, сынок! – воскликнула с крыльца красивая стройная женщина в строгом платье.
У нее были длинные каштановые волосы, покрытые полупрозрачным легким платком, большие зеленые глаза и широкая добрая улыбка.
– Хорошо, что ты пришел. – Она стиснула Исаева в своих объятиях. Затем отпустила, взглянула в лицо и нежно потрепала за щеки. – Совсем исхудал…
Но не успел Женя ничего ей ответить, как женщина обратила взор на меня. Ее лицо непонимающе вытянулось, глаза распахнулись шире, ресницы часто-часто захлопали. Она перевела взгляд на сына, потом снова на меня, открыла рот, чтобы что-то сказать, но я ее опередила:
– Здравствуйте. Я – Лена, – мой голос звучал до смешного пискляво и неуверенно. – Мы с вашим сыном… друзья.
И в следующее мгновение женщина сжала меня в своих объятиях.
– Я так рада! Приятно познакомиться, Леночка! А я – матушка Екатерина. – Она отпустила меня и указала на дом. – Ты проходи, проходи. Сейчас чаю попьем.
Я улыбнулась ей в ответ и проследовала в дом. Внутри было просторно, светло и чисто. Тут и там виднелись иконы, но это единственное, что отличало это жилище от любого другого.
Пока мама Жени накрывала на стол, отец ей помогал буквально во всем: резал хлеб, насыпал угощения в вазочки, расставлял посуду и раскладывал приборы. А еще он… шутил.
Весело, непринужденно, искрометно. И то, с каким трепетом он смотрел на матушку Екатерину, заставляло меня забыть о том, что этот человек не такой, как все остальные. Неудивительно, что уже через несколько минут я чувствовала себя как дома и смеялась над всеми его шутками.
Даже Женя, не сводящий с меня глаз и постоянно ожидающий какой-то реакции, вскоре расслабился. Мы пили чай, разговаривали, и я все больше убеждалась, что это обычная семья, только очень счастливая. Чего только стоили братья и сестры Исаева – их у него оказалось целых пять: Марфа, Елизавета, Арсений, Александр и младшая Серафима. Та вообще не слезала с Женькиных колен.
Фима трогательно обнимала брата за шею и буравила меня своими синими глазенками, а он так нежно ухаживал за ней: кормил с ложечки, поил, рассказывал стихи и какие-то детские присказки. И это было до невозможного мило.