ичной целью и главным элементом выступает нарочитое расточительство; лишь чуть менее опасно и ошибочно заявлять применительно ко всякому преимущественно полезному изделию, будто элемент расточительства в нем никоим образом не содержится в его ценности, прямо или опосредованно.
Глава 5Денежная норма жизни
Для большей части людей в любом современном обществе непосредственным основанием для денежных трат сверх необходимых для физического благополучия является не столько сознательное стремление превзойти других в размере явного потребления, сколько желание соответствовать общепринятым требованиям благопристойности по качеству и количеству потребляемых благ. Это желание вызывается вовсе не какими-то жесткими и неизменными нормами, которых нужно придерживаться и выходить за которые ничто не побуждает. Нет, норма требований подвижна, прежде всего она способна бесконечно повышаться, при условии что может пройти достаточно времени для привыкания к очередному повышению платежеспособности и к новым, возросшим размерам расходов, вытекающим из этой повышенной платежеспособности. Куда труднее отказаться от усвоенного однажды размера расходов, чем увеличить привычные размеры в ответ на увеличение достатка. Многие статьи привычных расходов оказываются при анализе едва ли не сугубым расточительством, и потому они обусловлены лишь стремлением к уважению, а стоит им утвердиться в рамках соответствующего нормативного потребления и тем самым сделаться неотъемлемой частью образа жизни, как выясняется, что отказаться от них ничуть не проще, чем от многих расходов, непосредственно ведущих к материальному благополучию или даже необходимых для жизни и здоровья. То есть нарочито расточительные «уважительные» расходы, приносящие духовное благополучие, могут стать более насущными, нежели многие расходы, которые покрывают «низшие» потребности в физическом благополучии или хотя бы в средствах к поддержанию жизни. Отказаться от «высокого» уровня жизни заведомо трудно, как и «спуститься» на любой сравнительно низкий жизненный уровень; в первом случае, впрочем, налицо затруднение морального толка, а вот второй может затрагивать материальную сторону физического благополучия.
Да, обратный переход сверху вниз затруднителен, зато увеличение нарочитого расходования происходит относительно легко, практически как почти само собой разумеющееся. В тех редких случаях, когда увеличения зримого потребления не случается, хотя средства для этого вроде бы в наличии, публика обычно желает получить этому объяснение и нередко приписывает таким потребителям столь недостойный и презренный мотив, как скупость. С другой стороны, быстрая реакция на соответствующий стимул воспринимается как обычное следствие. Отсюда следует, что нормой расходования, обыкновенно определяющей наше поведение, не может считаться тот средний, обыденный порог, который уже достигнут; это своего рода идеал потребления, лежащий близко за пределами досягаемости, и его достижение требует от нас некоторых усилий. Мотивом выступает соперничество, стимулируемое завистническим сравнением, которое побуждает нас превосходить тех, с кем мы привыкли себя соотносить. По сути то же суждение выражается банальным замечанием: каждый класс завидует и подражает классу, стоящему на социальной лестнице ступенью выше, но при этом редко сравнивает себя с теми, кто находится ниже или кто значительно его опережает. Иными словами, норма приличия в расходах, как и остальные нормы соперничества, устанавливается теми, кто занимает ступень репутации прямо над нами; тем самым, особенно в обществах, где классовые различия несколько размыты, все каноны репутации и благопристойности заодно с нормами потребления можно проследить последовательно до обычаев и привычного мышления наивысшего в социальном и денежном отношении класса – праздного класса богатых.
В общих чертах именно этот класс определяет, какой образ жизни общество воспримет как благопристойный или заслуживающий уважения, именно ему выпадает разъяснять наставлением и личным примером эту идеальную форму общественного благоденствия в ее предельном развитии. Но высший праздный класс способен играть эту псевдосвященническую роль только при существенных материальных ограничениях. Данный класс не в силах по собственному усмотрению устроить неожиданный переворот или возвратить прежний, привычный образ мышления, если того потребуют некие социальные условности. Нужно время, чтобы любое изменение распространилось и преобразило привычные взгляды; в особенности много времени уходит на изменение привычек тех социальных слоев, которые дальше всего отстоят от класса-«светила». Процесс медленнее протекает там, где ниже подвижность населения или где промежутки между различными слоями общества шире и четче выражены. Но при наличии времени праздный класс вполне в состоянии оказывать воздействие, в целом и в мелочах, на образ жизни общества, хотя в отношении существенных принципов почета те перемены, которые он способен произвести, лежат в узких пределах допустимости. Наставления и личный пример праздного класса имеют силу предписаний для всех слоев ниже, но на практике наставления, которые спускаются этим слоям в качестве руководства по выбору формы и способов приобретения почета (то есть когда формируются практическое и духовное мировоззрение низших слоев), эти авторитетные предписания постоянно и выборочно следуют канону нарочитого расточительства, а последний, в свою очередь, подвержен в различной степени влиянию инстинкта к работе. Сюда необходимо добавить и еще один общий принцип человеческой природы, а именно хищнический умысел, который по своей сути и по психологическому содержанию занимает промежуточное положение между двумя названными свойствами. Воздействие этого последнего на формирование образа жизни требует отдельного рассмотрения.
Значит, канон почтения должен приспосабливаться к экономическим обстоятельствам, традициям и степени духовной зрелости того конкретного класса, образ жизни которого он призван упорядочивать. Особо следует отметить, что при всем своем авторитете и при всей неоспоримости основополагающих исходных требований почета ни при каких обстоятельствах канон не может соблюдаться, если по прошествии времени или при переходе к менее денежно состоятельному классу выясняется, что он противоречит главному основанию благопристойности у цивилизованных народов, то бишь способностью надежно служить цели завистнического сопоставления денежных успехов.
Очевидно, что каноны расходования во многом определяют нормы жизни в любом обществе и для любого класса. Не менее очевидно и то, что норма жизни, преобладающая в какое-то время и на какой-либо социальной широте, сама, в свою очередь, в значительной мере определяет будущие формы почетного расходования и степень, до которой эта «высшая» потребность подчиняет себе потребление. В этом отношении общепринятая норма жизни действует преимущественно запретительно: она почти исключительно призвана воспрепятствовать умалению нарочитых расходов от уровня, который однажды был установлен.
Норма жизни обладает природой привычки. Это привычное мерило и способ реагирования на определенные стимулы. Отступление от привычного уровня жизни есть трудность отказа от некогда усвоенной привычки. Сравнительная простота, с которой повышается жизненный уровень, показывает, что жизненный процесс представляет собой процесс развертывания деятельности и он будет охотно продолжаться в каком-либо новом направлении всякий раз, когда сопротивление самовыражению уменьшается. Но когда привычка самовыражения по такой заданной линии малого сопротивления уже усвоена, человек будет искать привычный выход даже после того, как в среде произойдут какие-либо изменения, из-за чего возрастет сопротивление внешних обстоятельств. Это наглядное стремление выражать себя в заданном направлении, которое называют привычкой, позволяет справляться со значительным увеличением сопротивления внешних обстоятельств развертыванию жизни. Как среди разнообразных привычек, или привычных способов и областей самовыражения, которые во многом и составляют личную норму жизни, наблюдаются ощутимые различия в упорстве перед лицом противоборствующих обстоятельств и в степени приверженности движению в заданном направлении.
Следовательно, выражаясь языком современной экономической теории, люди неохотно соглашаются на сокращение расходов в любой области потребления, но все-таки в одних направлениях они движутся менее твердо, чем в других, и потому, пусть мы вынужденно отказываемся при необходимости от любых статей привычного потребления, имеются такие виды потребления, от которых отказываются крайне редко и крайне неохотно. Предметы и формы потребления, за которые потребитель держится наиболее крепко, суть обычно так называемые предметы жизненной необходимости, или насущные средства к существованию. Разумеется, этот минимум средств к существованию не является твердо установленным набором благ, определенным и неизменным по количеству и типу, но для целей нашего исследования можно считать, что он охватывает некоторую более или менее определенную совокупность предметов потребления, требуемых для поддержания жизни. Можно полагать, что от этого минимума при постепенном сокращении расходов люди отказываются в последнюю очередь. Вообще говоря, наиболее древние и закоренелые привычки, управляющие поведением индивидуума (привычки, которые затрагивают его органическое существование), принадлежат к числу самых живучих и властных. За ними в относительно произвольной и ни в коей мере не постоянной градации идут потребности более высокого порядка, поздно усваиваемые привычки отдельного человека или целого народа. Ряд этих потребностей – например, вошедшее в привычку употребление стимуляторов, потребность в спасении души (в эсхатологическом смысле) или в доброй репутации может в некоторых случаях предшествовать низшим, более элементарным потребностям. В целом чем дольше складывается привычка, тем она прочнее, а чем точнее она совпадает с предыдущими, усвоенными ранее формами общественной жизни, тем настойчивее будет проявлять себя. Привычка будет сильнее, если какие-то свойства человеческой природы, затрагиваемые ее действием, или какие-то склонности, находящие в ней выражение, будут свойствами и склонностями, каковые уже успели прочно внедриться в жизненный процесс или неразрывно связаны с историей жизни отдельной этнической группы.