С эстетической точки зрения лужайка есть выгон для скота; в наши дни бывают случаи, когда – ведь дороговизна сопутствующих обстоятельств исключает какие-либо подозрения в бережливости – воссоздается идиллия долихоблонда за счет помещения домашнего скота на частную территорию. Обычно в таких случаях выбирается корова дорогостоящей породы. Но все же вульгарный намек на бережливость, который неотделим от такого поступка, выступает стойким возражением против использования животного в декоративных целях. Так что во всех случаях, за исключением тех, когда роскошное окружение опровергает всякие подозрения в бережливости, использования коровы в качестве объекта утонченного вкуса надлежит избегать. Там, где слишком велико стремление обзавестись каким-либо пасущимся животным, которое призвано как бы имитировать пастбище, место коровы занимают нередко какие-то другие животные, в той или иной степени ей уступающие, – например, олень, антилопа или иное экзотическое создание. Хотя эти животные в пасторальном представлении европейца менее красивы, нежели корова, им все же отдается предпочтение из-за чрезвычайно высокой цены или бесполезности, благоприятной для хорошей репутации. Они не приносят прибыли в заурядном смысле слова и не предполагают никакой выгоды.
Общественные парки, разумеется, попадают в ту же категорию явлений, что и лужайки, ибо в идеале тоже представляют собой имитацию пастбища. Лучшим уходом за таким парком будет, конечно, выпас скота, а скот на траве – это неплохое дополнение к красоте самого парка, что едва ли нужно доказывать человеку, который когда-либо видел своими глазами пастбище в хорошем состоянии. Но стоит отметить, что к такому способу содержания общественных парков, одному из выражений денежного влияния в общественных вкусах, прибегают редко. Обыкновенно искусный рабочий под наблюдением опытного смотрителя лишь воссоздает более или менее близкую имитацию пастбища, но результат неизбежно будет в чем-то не уступать эстетической картине от выпаса скота. Впрочем, при понимании, которое бытует в обществе, присутствие стада столь явно наводит на мысль о бережливости и полезности, что это присутствие в общественном месте выглядит попросту неприличным. Такой способ ухода за парками сравнительно недорог – и потому не соответствует внешним приличиям.
Во многом сходное значение имеет еще одна особенность, характерная для общественных парков. Налицо прилежное демонстрирование дороговизны в сочетании с притворной простотой и грубой полезностью. Частные сады выказывают ту же физиогномику во всех тех случаях, когда там заправляют владельцы или управляющие, чьи вкусы складывались в условиях жизненного уклада средних слоев или под влиянием традиций высших слоев общества, не позднее, чем в детские годы того поколения, которое теперь доживает свой век. В парках, сообразных вкусам, которые были привиты современному высшему слою общества, такие черты не проявляются настолько заметно. Причина такого различия во вкусах между двумя поколениями благовоспитанных лиц заключается в изменении экономического положения. Аналогичные отличия можно выявить и в прочих отношениях, а также в общепринятых идеалах обустройства площадок для развлечений. В нашей стране, как и во многих других, до второй половины текущего столетия[23] лишь очень малая часть населения обладала таким достатком, который освобождал бы от необходимости проявлять бережливость. Благодаря несовершенным средствам сообщения представители этой малой части населения были рассеяны по стране и не имели реального контакта друг с другом. Поэтому не было оснований для развития вкуса в духе пренебрежения дороговизной. Возмущение благовоспитанного вкуса против плебейской бережливости не ведало ограничений. Естественное чувство красоты время от времени проступало в одобрении недорогих или нерасточительных объектов, но ему недоставало «социального подтверждения», которые не в состоянии обеспечить ничто, кроме многочисленной группы людей, мыслящих схожим образом. Соответственно не было никакого действенного мнения высших слоев, которое позволяло бы смотреть сквозь пальцы на факты возможной нерасточительности в содержании садов; не было, следовательно, и никаких существенных расхождений между представлениями об идеальной физиогномике площадок для развлечений у праздного класса и у низких слоев среднего класса. Все возводили свои идеалы в страхе уронить в глазах окружающих собственную денежную репутацию.
Сегодня расхождение в идеалах становится очевиднее. Та часть праздного класса, которая последовательно освобождалась от труда и денежных забот на протяжении минимум одного поколения, теперь стала достаточно многочисленной для того, чтобы формировать и поддерживать мнение в отношении вкусов. Увеличившаяся подвижность этой группы добавилась к факторам, которые облегчают достижение «социального подтверждения» внутри праздного класса. Для этой группы избранных избавление от бережливости сделалось данностью и фактически почти утратило свою пригодность в качестве основы денежной благопристойности. Поэтому сегодняшние каноны вкуса высших слоев общества не так суровы в требовании неустанного демонстрирования приверженности к дороговизне и полного отказа даже от видимости бережливости. Значит, на этих высших социальных и интеллектуальных уровнях проявляется предрасположенность к деревенскому и «естественному» в устройстве парков и садов. Во многом обусловленная инстинктом к работе, эта предрасположенность приносит свои плоды с переменным успехом. Она редко проявляется в чистом виде и порой перетекает в нечто, не сильно отличное от той подделки под сельскую безыскусность, о которой говорилось выше.
Тяга к приспособлениям, которые грубо пригодны к использованию и прямо указывают на непосредственное и нерасточительное применение, ныне проявляется даже во вкусах среднего класса, но там она во многом подчиняется неоспоримой власти канона почтенной бесполезности. Вследствие этого она проявляет себя во множестве способов и средств притворной полезности, будь то псевдодеревенские ограды, мосты, беседки, павильоны и тому подобные декоративные детали. Выражением такой тяги к пригодности – пожалуй, это наиболее сильное отклонение от начальных побуждений экономической красоты – служат чугунные псевдодеревенские ограды и решетки, а также извилистые дорожки, проложенные по ровной местности.
Избранная часть праздного класса переросла применение таких псевдополезных разновидностей денежной красоты – по крайней мере, частично. Однако вкусы тех, кто сравнительно недавно пополнил ряды собственно праздного класса, и тех, кто принадлежит к средним и низшим слоям, все еще требуют усугубления эстетической красоты красотой денежной, даже в тех предметах, которые первоначально вызывали восхищение своим естественным бликом, сродни земной растительности.
Вкусы общества в этом отношении становятся очевидными, к примеру, в том, сколь высоко ценятся фигурная стрижка в садах и парках и типовые клумбы на общественных участках. Быть может, нагляднейшей иллюстрацией преобладания денежной красоты над красотой эстетической во вкусах средних слоев будет реконструкция участка, прежде отведенного под Колумбийскую выставку[24]. Эта деятельность показывает, что почтенная дороговизна до сих пор остается насущной даже там, где старательно избегают всякой демонстрации мнимой расточительности. Художественный эффект, которого действительно достигают при такой реконструкции, довольно сильно расходится с тем видом, который обрел бы этот участок радениями человека, пренебрегающего денежными канонами вкуса. Даже высшие слои городского общества взирают на происходящее с нескрываемым одобрением, и это наводит на мысль, что в данном случае налицо минимальное расхождение между вкусами высших и низших или средних слоев городского населения. Чувство прекрасного у населения города, представляющего развитую денежную культуру, всячески препятствует любым отступлениям от великого общественного принципа нарочитого расточительства.
Любовь к природе, сама, возможно, заимствованная из великосветского кодекса вкусов, порой выражается самым неожиданным образом из-за воздействия такого канона денежной красоты и приводит к результатам, которые могут показаться нелепыми неискушенному наблюдателю. Например, широко распространенная в этой стране практика сажать деревья в безлесных районах была перенесена, как статья почетных расходов, и в местности, густо поросшие лесом, а потому для деревни или для отдельно взятого фермера в лесистой сельской местности нет сегодня ничего удивительного в том, чтобы расчищать площади от местных деревьев и немедленно высаживать завезенные породы во дворе фермы или вдоль улиц. В итоге привычные поросли дуба, вяза, бука, ореха, тсуги, березы и американской липы вырубаются, чтобы освободить место для саженцев клена, тополя трехгранного и плакучей ивы. Считается, что дешевизна решения оставить на своем месте лесные деревья умаляет достоинство, которым должен облекаться предмет, предназначенный для украшения и призванный внушать уважение.
Подобное преобладание денежной репутации над вкусами прослеживается и в господствующих представлениях о красоте животных. О той роли, которую денежный канон вкуса играет в отведении корове определенного места на шкале эстетических оценок общества, уже говорилось. Нечто похожее справедливо и в отношении других домашних животных в той мере, в какой они ощутимым образом полезны обществу в производственном отношении; это касается домашней птицы, свиней, овец, коз и тягловых лошадей. Все эти животные принадлежат к производительным породам и служат полезной, нередко прибыльной цели, а потому красота им приписывается не то чтобы часто. Иначе обстоит дело с теми домашними животными, которые обычно не служат никакой производственной цели: речь о голубях, попугаях и других птицах, которые содержатся в клетках, о кошках, собаках и скаковых лошадях. Обыкновенно это статьи нарочитого потребления, и, следовательно, они почетны по своей природе и потому легитимно м