огут признаваться красивыми. Этой группой животных принято восхищаться среди высших слоев общества, тогда как менее обеспеченные слои, а также избранное меньшинство праздного класса, для которого канон отказа от бережливости в известной мере является устаревшим, находят красивыми всяких животных вообще, не проводя четкой денежной границы между прекрасным и уродливым.
По поводу тех домашних животных, что почетны и потому слывут красивыми, нужно сказать кое-что еще об их второстепенных достоинствах. Помимо птиц, принадлежащих к «почетной» группе домашних животных (своим местом в ней они обязаны исключительно тому, что владение ими не приносит прибыли), особое внимание привлекают кошки, собаки и скаковые лошади. Кошка уступает в почтенности двум другим видам, поскольку ее содержание не столь расточительно и она способна даже приносить пользу. При этом кошачий темперамент не соответствует почтенному назначению. Кошка живет с человеком на условиях равенства, не ведая ровным счетом ничего обо всех древних основаниях различий в достоинстве, почете и славе, и не позволяет использовать себя для завистливого сопоставления между ее владельцем и соседями. Исключение из этого последнего правила встречается в случае таких редких и причудливых пород, как ангорская кошка, обладающая некоторой почетной ценностью в силу своей дороговизны и потому притязающая на признание красивой по денежным мотивам.
Собака обладает известными достоинствами с точки зрения бесполезности и по особенностям природного темперамента. В возвышенном смысле ее часто называют другом человека и высоко ценят за ум и преданность. По сути, собаку причисляют к слугам человека, она наделена даром безоговорочного подчинения и с расторопностью раба угадывает настроение хозяина. Вкупе с этими чертами, которые вполне укладываются в систему статуса (для наших целей мы вправе отнести эти черты к полезным), собака также обладает рядом свойств, сопряженных отчасти с эстетической ценностью. Среди домашних животных она – самое грязное и самое несносное по своим повадкам. Зато она услужлива и раболепна перед хозяином и готова причинять урон и неудобство всем остальным. Значит, собака способна снискать наше расположение, позволяя свободно проявляться нашей склонности к господству, и при этом выступает статьей расходов, но не служит обычно никакой производственной цели; она занимает прочное место в людском восприятии – как нечто почтенное. В то же время собака в нашем воображении связана с охотой, каковая есть достойное занятие и выражение почтенного хищнического побуждения.
При таком преимуществе всяческая красота формы и движения заодно с любыми особенностями в поведении собаки традиционно признаются и возвеличиваются. Даже те породы собак, которые превращаются любителями в нелепые уродства, многими людьми искренне признаются красивыми. Эти породы собак (то же самое можно сказать и в отношении других разводимых любителями животных) оцениваются и подразделяются по эстетической ценности до некоторой степени пропорционально гротеску и непостоянству конкретной формы, которую в каждом отдельном случае принимает уродство. Для нас важно, что это различие в полезности, основанное на гротеске и непостоянстве формы, возможно выразить в терминах малой доступности и, как следствие, больших расходов. Коммерческая стоимость собак-чудовищ, например модных собачек для женского и для мужского потребления, обуславливается высокой ценой производства, а ценность этих собак для владельцев заключается главным образом в их полезности в качестве статей нарочитого потребления. Косвенным образом, через осмысление их почетной дороговизны, им приписывается и социальная ценность; тем самым посредством несложной подмены слов и понятий они начинают вызывать восхищение и прославляться за красоту. Поскольку любое внимание, уделяемое этим животным, не является прибыльным или полезным, оно тоже почетно, а поскольку привычка оказывать им внимание не осуждается, она способна развиться в очень крепкую привязанность самого великодушного свойства. То есть в любви к домашним животным канон дороговизны присутствует более или менее косвенно, как норма, которая формирует чувство и направляет выбор его объекта. Подобное справедливо, как вскоре будет отмечено, также для привязанности к людям, хотя в этом случае характер действия нормы несколько отличается.
Со скаковыми лошадьми дело обстоит почти так же, как с собаками. Они в целом дороги, расточительны и бесполезны для производственных целей. Производительные качества лошади с точки зрения прироста общественных благ или облегчения человеческой жизни принимают форму демонстрации силы и сноровки движений, тем самым удовлетворяя эстетические вкусы общества. Это, конечно, реальная полезность. Лошадь лишена, в отличие от собаки, возвышенной и прославляемой раболепности, но действенным образом обслуживает хозяйское побуждение обращать себе на пользу по своему усмотрению «живые» силы окружения и выражать через них свою господствующую личность. Скаковая лошадь хотя бы потенциально относится к тем, кто участвует в состязаниях с тем или иным успехом; именно как таковая она особенно полезна своему владельцу. Пригодность скаковой лошади в значительной мере определяется ее полезностью в качестве средства соперничества: когда эта лошадь обгоняет соседскую, ее владелец утоляет стремление к агрессии и преобладанию. Такое использование, не будучи прибыльным, в целом является – довольно последовательно – расточительным, причем нарочито расточительным; оно потому почетно и возносит скаковую лошадь высоко вверх на шкале репутации. Кроме того, настоящая скаковая лошадь также находит аналогичное почтенное, а не производственное применение как инструмент азартной игры.
Значит, скаковой лошади повезло в эстетическом отношении: канон денежной репутации легитимирует такие ее свойства, как красота или полезность, сколь бы произвольно они ни трактовались. Притязания опираются на моральную поддержку со стороны принципа нарочитого расточительства и подкрепляются хищнической наклонностью к соперничеству и господству. Лошадь, кроме того, красива сама по себе, пусть скаковая лошадь и не кажется сколь-нибудь по-особенному красивой людям неискушенным, которых нельзя отнести ни к знатокам скаковых лошадей, ни к числу тех, у кого чувство прекрасного подчинено моральным факторам вознаграждения от почитателей. Таким людям без утонченного вкуса самой прекрасной лошадью наверняка покажется та, которая в ходе отбора, производимого среди животных заводчиком, претерпела наименьшие коренные внешние изменения по сравнению со скаковыми лошадьми. Но все-таки, когда автор или докладчик (в особенности тот, чье красноречие очевидно банальное) желает привести пример животной грации и полезности, обыкновенно он, риторики ради, вспоминает о лошади, и сразу становится ясно, что его мысли занимает именно скаковая лошадь.
Следует отметить, что в различных степенях признания тех или иных пород собак и лошадей, присуждаемых даже людьми с умеренно развитыми в этом отношении вкусами, содержится также еще одно заметное и более прямое влияние канонов репутации праздного класса. В нашей стране, например, вкусы праздного класса до определенной черты складываются из привычек и обычаев, которые преобладают или считаются преобладающими среди праздного класса Великобритании. Это справедливо применительно не столько к собакам, сколько к лошадям. Для лошадей, прежде всего для седловых, которые в наилучшем виде отвечают намерению выставлять расточительность напоказ, в целом будет обоснованно утверждать, что они тем красивее, чем «более английскими» являются: ведь английский праздный класс с точки зрения почтенного потребления есть высший праздный класс нашей страны и потому служит примером для подражания низшим слоям общества. Мимикрия в способах восприятия прекрасного и в формировании суждений вкуса не обязательно приводит к фальшивым предпочтениям; такие предпочтения далеко не всегда двуличны или надуманны. Предпочтения бывают искренними, они столь же реальны для вкусов, как и тогда, когда зиждутся на любом ином основании; различие состоит в том, что такой вкус будет вкусом к истине в выражении репутации, а не эстетически.
Следует указать, что мимикрия распространяется за пределы представлений о лошадиной красоте. Она охватывает также конскую сбрую и искусство верховой езды, так что правильная или почтенно красивая посадка или осанка, наряду с поступью лошади, тоже определяются английским обычаем. Чтобы показать, сколь велика доля случая в тех обстоятельствах, которые решают, что конкретно подобает в условиях денежного канона красоты, можно заметить, что английская посадка и особенно утомительная поступь, сделавшая такую неловкую посадку необходимой, сохранились от тех времен, когда дороги в Англии пребывали в скверном состоянии из-за грязи и слякоти и по ним практически невозможно было проехать на лошади с более привычной поступью; так что в наши дни человек, обладающий приличествующим вкусом в искусстве верховой езды, ездит на тяжеловозе с обрубленным хвостом в неудобной позе и вынужден приноравливаться к вызывающей мучения поступи по той причине, что по дорогам Англии на протяжении большей части прошлого века нельзя было проехать верхом более естественным для лошади шагом, а сами животные, природой предназначенные к ловкому перемещению по твердой открытой местности, не справлялись с такими дорогами.
Каноны денежной репутации наложили свой отпечаток на каноны вкуса не только в отношении потребляемых благ, включая сюда домашних животных. Схожее воздействие они оказали на представление о красоте человеческого облика. Желая избежать каких бы то ни было споров по этому поводу, мы оставим без внимания общераспространенное, может быть, предпочтение исполненой достоинства (праздной) манеры держать себя и представительной наружности, которое вульгарная традиция приписывает зрелым мужам. Подобные черты в какой-то мере признаются элементами личной красоты. С другой стороны, имеются некоторые элементы женской красоты, попадающие под то же определение, и они носят столь конкретный и специфический характер, что допускают отдельную оценку для каждого из них. В сообществах, которые находятся на той ступени экономического развития, когда женщины ценятся высшим классом за свой труд, идеалом красоты, как правило, является крепкая женщина с крупными руками и ногами. Основанием оценки служит телосложение, а облику придается лишь второстепенное значение. Общеизвестным примером такого идеала эпохи раннего хищничества выступают девы из поэм Гомера