Обладание хищническими чертами характера и их развитие, безусловно, может быть желательным по каким-либо основаниям, отличным от экономических. Наблюдается широко распространенная эстетическая или этическая предрасположенность к варварским способностям, а рассматриваемые черты столь хорошо соответствуют этой предрасположенности, что их полезность в эстетическом или этическом отношении, вероятно, восполняет какую бы то ни было экономическую бесполезность. Но к настоящему рассмотрению это обстоятельство прямого отношения не имеет. Поэтому здесь ничего не говорится о желательности или целесообразности занятий спортом в целом или о той ценности, которую они могут иметь на основаниях, отличных от экономических.
По общему представлению, многое достойно восхищения в том типе мужественности, который поощряется спортивной жизнью. Прежде всего, это уверенность в своих силах и чувство товарищества, но это лишь повседневные обозначения соответствующих качеств в обыденной речи. С иной точки зрения их можно было бы назвать агрессивностью и приверженностью своему клану. Сегодня эти качества вызывают одобрение и восхищение и считаются мужественными в силу тех же причин, которыми объясняется их полезность для индивидуума. Члены сообщества, в особенности тот класс, который задает тон в канонах вкуса, наделены этими наклонностями в достаточной мере, чтобы их отсутствие в других ощущалось как недостаток, а их избыток воспринимался бы как необходимое условие наличия превосходящих достоинств. Черты хищника отнюдь не являются отжившими среди большинства народов в наши дни. Они имеются у многих народов и в любой момент могут наглядно проявляться в конкретных настроениях, когда этому не мешают специфические действия, составляющие наши привычные занятия и ограничивающие общий круг наших повседневных интересов. Основная масса населения любого индустриального общества освобождена от этих экономически непригодных наклонностей лишь в том смысле, что в результате их частичного и временного неприменения они оттесняются в область подсознательных побуждений. У разных индивидуумов они в разной степени сохраняют свою потенциальную силу, но остаются в распоряжении для придания агрессивности поступкам и настроениям всякий раз, когда появляется стимул повышенной в сравнении с обыденностью силой. Они прочно утверждаются и в том случае, когда занятие, чуждое хищничеству, узурпирует область повседневных интересов и чувств индивидуума. Так происходит в праздном классе и среди определенных слоев населения, которые дополняют этот класс. Отсюда та легкость, с которой предается занятиям спортом новое пополнение праздного класса, и отсюда же быстрое распространение занятий и увлечений спортом в любом производительном сообществе, где накоплено достаточно богатства, чтобы освободить значительную часть населения от работы.
Одного простого и знакомого явления достаточно, чтобы показать различную распространенность хищнических побуждений в обществе. Привычка ходить с тростью, взятая просто как черта сегодняшней жизни, может трактоваться в лучшем случае как банальность, но этот обычай обладает значимостью для рассматриваемого вопроса. Те классы, среди которых эта привычка в основном преобладает – и с которыми прогулочная трость связывается в представлении масс, – суть мужская часть праздного класса, люди, занимающиеся спортом, и правонарушители из низов. К этим группам можно было бы, пожалуй, добавить мужчин, занятых в денежной области. Но то же самое не будет верным в отношении рядовых людей, трудящихся в индустрии; между прочим, можно отметить также, что женщины не ходят с тростью, кроме как по нездоровью, когда трость имеет назначение особого рода. Эта практика, конечно, в значительной мере объясняется соблюдением хороших манер, но основанием последних выступают, в свою очередь, вкусы и склонности того класса, который задает тон в манерах. Прогулочная трость служит зримым доказательством того, что руки ее владельца занимаются чем угодно, только не полезным трудом, и, следовательно, она оказывается признаком праздности. Но также трость есть оружие, благодаря чему она удовлетворяет ощутимую потребность варвара в вооруженности. Держать в руках столь вещественное и примитивное средство нападения очень утешительно для каждого, кто одарен даже небольшой долей свирепости.
Двусмысленность языка не позволяет избежать очевидно подразумеваемого неодобрения обсуждаемых здесь способностей, склонностей и способов выражения жизни. Впрочем, мы вовсе не преследуем цели осуждать или восхвалять какую-либо сторону человеческого характера или какого-то жизненного процесса. Различные элементы, преобладающие в человеческой природе, оцениваются нами с точки зрения экономической теории, а черты характера, которые мы обсуждаем, рассматриваются и распределяются по их непосредственному экономическому значению для коллективной жизнедеятельности. Иными словами, такие явления рассматриваются здесь и оцениваются в отношении их непосредственного воздействия – способствуют ли они или препятствуют более совершенному приспособлению человеческого коллектива к окружающей среде и к институциональной структуре (этого приспособления требует экономическая ситуация конкретного момента времени и те обстоятельства, которые сложатся в ближайшем будущем). Для указанных целей черты, унаследованные от хищнической культуры, менее полезны, чем могли бы быть. Хотя даже в этой связи нельзя не заметить, что энергичную агрессивность и упорство человека-хищника никак нельзя назвать наследием второстепенным. Экономическую ценность – а также отчасти и социальную ценность в более узком понимании – этих способностей и склонностей пытаются опровергнуть, не размышляя об их значении в каком-либо ином отношении. При сопоставлении с прозаической посредственностью современного индустриального уклада, рассуждая по общепризнанным стандартам морали, прежде всего исходя из норм эстетических или поэтических, эти пережитки более примитивного типа мужественности могут показаться наделенными совсем иной ценностью, нежели та, что приписывается им здесь. Но, поскольку все это не имеет непосредственного отношения к теме обсуждения, всякое выражение мнения по поводу последнего будет неуместным. Позволительно лишь указать в предостережение, что эти стандарты превосходства, чуждые настоящим целям, не должны влиять на наше экономическое восприятие данных черт человеческого характера или той деятельности, которая способствует их развитию. Это применимо и к тем лицам, которые активно участвуют в спортивной деятельности, и к тем, чье увлечение спортом состоит лишь в созерцании. То, что сказано здесь о наклонности к спортивным занятиям, справедливо и для размышлений, которые в связи с этим будут возникать по поводу жизни, в обыденности именуемой религиозной.
В предыдущем абзаце обращалось внимание на то, что разговорная речь едва ли пригодна для обсуждения этой группы склонностей и занятий, ведь обычно мы непроизвольно вкладываем в свои слова неодобрение или оправдание. Этот факт знаменателен тем, что показывает привычное отношение обыкновенного беспристрастного человека к наклонностям, находящим выражение в спорте и вообще в доблестной деятельности. Здесь, пожалуй, будет вполне уместным обсудить тот неодобрительный подтекст, который пронизывает все пространные речи в защиту или восхваление атлетики и других, преимущественно хищнических по своему характеру занятий. Тот же апологетический тон начинает, по крайней мере, становиться заметным у людей, которые выступают в защиту многих других институтов, унаследованных от варварской стадии. К числу этих архаических институтов, которые, как ощущается, нуждаются в оправдании, относятся, помимо прочего, вся существующая система распределения богатства вместе с проистекающими из нее различиями классов по общественному положению; все или почти все формы потребления, попадающие под определение нарочитого расточительства; статус женщины при существующей патриархальной системе; многие качества традиционных вероучений и обрядов благочестия, в особенности экзотерические выражения этих вероучений и канонические обряды в их наивном понимании. То, что нужно сказать в этой связи об апологетическом отношении при расхваливании спорта и спортивного характера, будет, следовательно, применимо, с подобающим подбором слов, и к оправданиям, выдвигаемым в пользу других родственных элементов нашего социального наследия.
Возникает ощущение, обычно смутное и не признаваемое открыто в тех многочисленных речах, которые произносятся самим апологетом спорта, однако обыкновенно улавливаемое в манере рассуждений, что эти занятия спортом, как и вообще область хищнических побуждений и хищнического образа мысли, лежащие в основе характера спортсмена, далеко не полностью соответствуют здравому смыслу. «У большинства убийц в высшей степени извращенный характер»[47]. С точки зрения моралиста, это изречение дает оценку хищническому темпераменту и дисциплинирующим следствиям его открытого выражения и практики применения. С такой точки зрения оно указывает на трезвое понимание сути этого изречения зрелыми людьми, на осознание ими степени пригодности хищнического образа мысли для достижения целей коллективной жизни. Считается, что данное допущение отвергает всякую деятельность, связанную с усвоением хищнических навыков, и что на тех, кто выступает за восстановление в правах хищнического темперамента и за те практические навыки, которые его укрепляют, ложится бремя доказательства своей правоты. Общественное мнение в целом поддерживает рассматриваемые развлечения и предприятия, но одновременно в обществе присутствует преобладающее представление о том, что такое основание общественного мнения нуждается в обосновании. Обыкновенно такого необходимого обоснования ищут, доказывая, что, пусть занятия спортом являются фактически хищничеством и социально разобщают, пусть непосредственным результатом этих занятий оказывается движение в направлении возврата к наклонностям, которые никакой пользы для производства не представляют, все же косвенным и отдаленным образом, посредством некоего труднообъяснимого процесса достижения полярно противоположного эффекта или, возможно, посредством ответного раздражения, занятия спортом, как мыслится, воспитывают склад ума, потенциально полезный для социальных или производственных целей. Иными словами, хотя занятия спортом носят обычно характер завистнической доблестной деятельности, предполагается, что как-то исподволь они приводят к развитию склада характера, благоприятствующего независтнической деятельности. Как правило, пытаются доказать все это эмпирически или же полагают, что эмпирический вывод должен быть очевиден каждому, кто даст себе труд задуматься. В приведении такого доказательства довольно ловко избегают упоминаний о ненадежности подобных выводов, когда следствие выводится из причины, и утверждают лишь, что спортом воспитываются упоминавшиеся выше «мужественные качества». Но, поскольку именно эти качества требуется экономически обосновать, цепь доказательств обрывается там, где она должна начинаться. Можно сказать в более общих экономических терминах, что эти оправдания есть попытка показать, вопреки логике вещей, будто занятия спортом на самом деле способствуют развитию того, что в широком смысле можно назвать работой. Пока ему не удается убедить себя или других, что именно в этом заключается их действие, вдумчивый апологет спортивных занятий не ус