покаивается, и обычно, надо признать, вовсе не ведает покоя. Его неудовлетворенность собственным оправданием рассматриваемых практик явствует обычно из резкого тона и того пыла, с каким он нагромождает категоричные утверждения в поддержку своей точки зрения.
Однако зачем нужны оправдания? Если общественное мнение в пользу занятий спортом получает широкое распространение, почему сам этот факт не является достаточным обоснованием? Длительная тренировка доблести, которой человеческий род подвергался на хищнической и условно-миролюбивой стадиях развития общества, передала мужчинам наших дней темперамент, находящий удовлетворение в этих выражениях свирепости и хитрости. В таком случае почему нельзя принять эти занятия спортом в качестве легитимного выражения нормальных, здоровых человеческих свойств? На уровне какой еще нормы нужно жить, кроме той, что дана в совокупности наклонностей, проявляемых в чувствах человека нынешнего поколения, включая сюда и наследуемую доблесть? Скрытой нормой, к которой мы взываем, является инстинкт к работе, более фундаментальный, уже в древние времена ставший более сильным предписанием для человека, нежели расположение к хищническому соперничеству. Последнее есть лишь специфическое проявление инстинкта к работе, его вариант, относительно поздний и преходящий, несмотря на всю свою продолжительную историю бытования. Хищническое побуждение к соперничеству (или инстинкт спортивного труда, как вполне можно было бы сказать) является существенным образом неустойчивым по сравнению с исходным инстинктом, то есть инстинктом к работе, из которого соперничество развилось и от которого стало отличаться. При проверке этой скрытой жизненной нормой хищническое соперничество, а следовательно, и спортивная жизнь оказываются несостоятельными.
Нельзя, конечно, сжато и емко изложить то, каким образом и в какой мере институт праздного класса способствует сохранению занятий спортом и завистнической доблестной деятельности. Из уже приведенных фактов явствует, что по наклонностям и духовному настрою праздный класс более расположен к воинственности и вражде, чем классы, занятые в производстве. Нечто подобное, видимо, справедливо и в отношении занятий спортом. Но институт праздного класса главным образом косвенно, посредством канонов внешних приличий оказывает свое влияние на широкое распространение таких чувств в отношении увлечения спортом. Такое косвенное влияние почти однозначно направлено на дальнейшее выживание хищнического склада характера и хищнических привычек; это справедливо даже в отношении тех разновидностей спортивных увлечений, которые предписываются высшим праздным кодексом приличий, то бишь призовых боев, петушиных боев и прочих вульгарных выражений спортивного нрава. Что бы ни гласил свежайший, удостоверенный и подробный список приличий, общепризнанные законы благопристойности, санкционированные институтом праздного класса, недвусмысленно заявляют, что соперничество и расточительство есть благо, а все им противоположное вредит репутации. В сумеречном освещении подвалов общества тонкости кодекса приличий не усваиваются с той легкостью, какой можно было бы желать, а те общие каноны, что лежат в основе благопристойности, применяются достаточно бездумно, почти не подвергаясь сомнению в отношении пределов их полномочий или подробно санкционированных исключений.
Пристрастие к атлетике не только с точки зрения прямого участия, но также в смысле испытываемых чувств и моральной поддержки является в более или менее выраженной степени характерной чертой праздного класса; эту черту праздный класс разделяет с социальной группой правонарушителей из низов, а также с теми атавистическими элементами во всей массе сообщества, где преобладают наследственные хищнические наклонности. Немногие индивидуумы среди народов в цивилизованных западных странах настолько лишены хищнического инстинкта, чтобы не испытывать отвращения к созерцанию атлетических состязаний, но у рядовых людей из производственных классов склонность к занятиям спортом не заявляет о себе в такой мере, чтобы составлять то, что можно обоснованно назвать «спортивной привычкой». Для этих классов спортивные состязания выступают скорее развлечениями от случая к случаю, чем серьезной чертой образа жизни. Поэтому нельзя утверждать, будто в массе населения пристрастие к спорту получает свое развитие. Пусть для большинства, даже для сколько-нибудь значительного числа индивидуумов, она не устарела, предрасположенность к спорту среди рядовых представителей трудящихся классов носит характер воспоминания, этакого более или менее спонтанного интереса, а не интереса живого и постоянного, который в качестве господствующего фактора формировал бы образ мышления в его органическом единстве.
Может показаться, что эта наклонность, судя по ее проявлениям в увлечении спортом в наши дни, не является экономическим фактором с важными последствиями. Сама по себе она не слишком принимается в расчет в непосредственном воздействии на производительность или на потребление любого конкретного индивидуума, но преобладание и распространение того варианта человеческой природы, типичной чертой которого она выступает, представляется вполне значимым. Эта склонность влияет на экономическую жизнь коллектива, на темпы экономического развития и на достигаемые в ходе развития результаты. К лучшему или к худшему, но тот факт, что такой тип личности в какой бы то ни было степени господствует над образом мысли населения, не может не сказываться в значительной мере на всей области коллективной экономической жизни, на ее размахе, направлении, нормах и идеалах.
Нечто сходное надлежит отметить и применительно к другим чертам, составляющим варварский характер. С точки зрения экономической теории эти дальнейшие варварские черты можно рассматривать как сопутствующие варианты того хищнического нрава, одним из выражений которого оказывается доблесть. В большей степени они не являются прежде всего экономическими и не имеют важного непосредственного значения для экономики. Они лишь указывают, какой стадии экономического развития соответствует обладающий ими индивидуум. Они значимы, следовательно, как внешняя оценка приспособления личности к современным экономическим потребностям, но также до некоторой степени важны как способности, которые сами ведут к повышению или снижению экономической полезности человека.
Доблесть, как она выражается в жизни варвара, проявляется в двух основных направлениях – в силе и в обмане. В различной степени эти две формы выражения одинаково присутствуют в современном военном деле, в денежных занятиях, в охоте и спортивных играх. Обе группы способностей воспитываются и укрепляются занятиями спортом, равно как и более серьезными видами сопернической деятельности. Стратегия, или коварство, есть неотъемлемый элемент всех спортивных состязаний, военного дела и охоты. Во всех этих занятиях она обыкновенно развивается в тонкую дипломатию и мошенничество. А последнее, заодно с вероломством и запугиванием, прочно занимает место в способе проведения любых атлетических соревнований и вообще в спортивных играх. Привычная роль судьи, а также подробнейшие специальные правила, которые устанавливают границы и отдельные моменты допустимого обмана и использования стратегического преимущества, вполне подтверждают тот факт, что мошеннические козни и старания перехитрить своих противников не являются случайными проявлениями азарта. Приобретение привычки к занятиям спортом по самой своей природе должно содействовать более полному развитию склонности к обману; преобладание в сообществе того хищнического темперамента, который побуждает людей к спорту, чревато одновременно распространением мошенничества и бессердечного равнодушия к интересам других, индивидуально и коллективно. Обращение к обману в любом обличье и при любой узаконенности правом или обычаем есть выражение сугубо себялюбивого мышления. Нет необходимости сколь-нибудь подробно останавливаться на экономическом значении этой особенности спортивного склада характера.
Нужно заметить в этой связи, что наиболее наглядными характеристиками физиогномики атлетов и прочих спортсменов оказывается предельно развитая хитрость. Дарования и подвиги Улисса вряд ли уступали талантам и свершениям Ахилла – ни в их фактическом содействии развитию спортивных состязаний, ни в том блеске, который они придавали коварным спортсменам среди товарищей. Хитрость в мимике – вот обыкновенно первый шаг в уподоблении профессиональному спортсмену, который совершает молодой человек после зачисления в какую-либо престижную школу для получения среднего или высшего образования. Физиогномика хитрости, как бы украшающая облик, не перестает удостаиваться заботливой поддержки тех, чей серьезный интерес заключается в спортивных состязаниях, скачках и иных соревнованиях столь же сопернического характера. В качестве еще одного указания на духовное родство двух социальных групп можно отметить, что преступники из низов обычно в значительной степени обнаруживают эту физиогномику хитрости и что они очень часто выказывают то же гистрионическое преувеличение этого облика, какое нередко наблюдается у юных соискателей спортивных почестей. Это, между прочим, есть нагляднейшее доказательство того, что в обиходе именуется «упорством» в юных претендентах на дурную славу.
Хитрый человек, можно заметить, не представляет для общества никакой экономической ценности – разве что при достижении мошеннических целей во взаимодействии с другими обществами. Он никак не помогает общественному жизненному процессу. В лучшем случае его функцией в ее прямом экономическом значении является превращение экономической сущности коллектива в продукт, чуждый процессу коллективной жизни, во многом сходный с тем, что в медицине называют доброкачественной опухолью, но при этом с некоторой склонностью к переходу той неопределенной границы, которая отделяет доброкачественные опухоли от злокачественных.
Хищнический нрав или хищническое духовное восприятие складываются из двух варварских черт – жестокости и коварства. Они выражают чисто эгоистический, себялюбивый склада ума. Обе они чрезвычайно полезны для получения личных выгод для человека, который заботится о достижении завистнического успеха. Обе также обладают несомненной эстетической ценностью. Обе взращиваются денежной культурой. Но для коллективной жизни с ее задачами ни та ни другая не представляют собой никакой пользы.