Уже отмечалось ранее, что с точки зрения наибольшей полезности для сложных индустриальных процессов наших дней индивидуум должен быть наделен способностью и навыком легко ухватывать и соотносить между собой события по их причинно-следственной связи. Как в целом, так и в частностях промышленный процесс представляет собой процесс количественно измеримой причинности. «Разумность», которую требуют от работника и от управляющего производственным процессом, есть не что иное, как известная степень легкости восприятия количественно выраженной причинно-следственной связи и приспособления к ней. Именно этой легкости восприятия и приспособления недостает бестолковым рабочим, а развитие этой способности призвано обеспечить их обучение, насколько оно вообще направлено на повышение производительности работников.
В той мере, в какой унаследованные способности или подготовка побуждают человека воспринимать факты и их последствия с точки зрения, отличной от каузального понимания реальной действительности, они снижают его производительность или полезность в производстве. Снижение пригодности вследствие склонности к анимистическим способам восприятия фактов особенно очевидно, когда оно берется в целом, то есть когда некое население с анимистическим взглядом на мир рассматривается как целое. Экономическая порочность анимизма при современной системе крупной индустрии заметнее, чем при любой другой, и чревата далекоидущими последствиями. В современных индустриальных обществах производство все в большей степени превращается в сложную систему взаимозависимых органов и функций, а потому свобода от предубеждений в понимании причин и следствий становится все более обязательной для работоспособности людей, занятых в индустрии. При системе ручного труда преимущества в ловкости, усердии, физической силе или выносливости могут во многом ослабляться подобной предвзятостью в образе мышления работников.
Точно так же обстоит дело в сельскохозяйственном производстве традиционного типа, которое сходно с ремесленным трудом по характеру предъявляемых к работнику требований. В обоих случаях работник сам является исходной движущей силой, от которой все главным образом и зависит, а силы природы, вовлеченные в производственный процесс, большей частью воспринимаются как непознаваемые и случайные факторы, действие которых неподвластно усмотрению и произволу работника. По общему представлению, в этих видах производства относительно малая часть производственного процесса остается предоставленной неизбежной механической последовательности событий, которая должна истолковываться причинно и к которой нужно приспосабливать производственные операции и действия работника. С развитием индустриального производства достоинства ремесленника все меньше и меньше идут в расчет в качестве восполнения скудных умственных способностей или неуверенного понимания последовательности причин и следствий. Индустриальная организация все больше и больше приобретает характер механизма, в котором обязанностью человека становится умение выделять и отбирать среди природных сил те, что будут своим действием служить людям. Работник в производстве перестает выступать исходной движущей силой и начинает распознавать и оценивать количественные последовательности и механические факты. Способность быстрого понимания и непредвзятой оценки явлений в окружающей среде приобретает сравнительно большое экономическое значение, и любой элемент из совокупности мыслительных привычек работника, затрудняющий понимание реальной последовательности событий, пропорционально этому приобретает все большее значение как помеха, действие которой снижает полезность индивидуума для производства. Благодаря совокупному влиянию на формирование у людей привычных взглядов даже незначительное или незаметное стремление к объяснению повседневных явлений на основаниях, отличных от количественно описанной причинности, может обеспечивать существенное снижение коллективной производительности общества.
Анимистический образ мышления может встречаться в начальной, целостной форме зачаточной веры или на более поздней и более зрелой стадии, когда фактам приписывается антропоморфическое олицетворение. Производственное значение такого живого анимистического чувства, как и обращения к сверхъестественной силе или промыслу невидимой десницы, конечно, совершенно одно и то же в обоих случаях. Результат фактического влияния анимизма на производственную полезность индивидуума в каждом из этих случаев будет одинаковым, но степень, в которой эта привычка господствует или формирует образ мысли в его совокупности, изменяется от человека к человеку в зависимости от того, насколько непосредственно, безотлагательно и исключительно индивидуум привычным ему образом применяет анимистическую или антропоморфическую формулу к явлениям окружающей его среды. Анимистическая точка зрения во всех случаях затемняет понимание причинной последовательности, но более раннее, менее осознанное и менее определенное анимистическое чувство, как можно ожидать, сказывается на умственных процессах индивидуума более сильно, нежели высшие формы антропоморфизма. Там, где анимистическая привычка наличествует в наивном виде, область ее распространения и применения ничем не ограничена. Поэтому она ощутимо воздействует на мышление человека на каждом шагу, везде, где бы ему ни приходилось иметь дело с материальными средствами жизнедеятельности. При более позднем и более зрелом развитии анимизма, когда тот уточняется через антропоморфическое понимание, когда довольно последовательно область его применения стала ограничиваться отдаленным и незримым, происходит расширение набора повседневных фактов, которые могут объясняться без обращения к сверхъестественной силе, выражающей суть любой развитой анимистической веры. Сведенная в нечто цельное и персонализированное, сверхъестественная сила уже не надзирает за повседневными жизненными явлениями, а потому легко усваивается привычка объяснять множество тривиальных и заурядных явлений естественным ходом событий. Этому фактическому объяснению дозволяется по недосмотру оставаться решающим (применительно к явлениям незначительным) до тех пор, пока некое особое побуждение или неразрешимое затруднение не приведут индивидуума обратно к вассальной зависимости от сверхъестественного. Но когда возникают особые условия, то есть когда появляется особая потребность в полном и добровольном обращении к закону причин и следствий, обычно индивидуум, если он наделен антропоморфической верой, прибегает к сверхъестественной силе как к универсальному объяснению.
Экстракаузальная предрасположенность, как и сам агент, обладает крайне высокой полезностью в качестве спасительного выхода из затруднения, но ее полезность никоим образом не является экономической. Спасительным прибежищем и источником она становится там, где за нею закрепляются постоянные и специфические признаки, свойственные антропоморфическому божеству. Такое божество прельщает не только на том основании, что обращением к нему разрешаются трудности, возникающие при объяснении явлений с точки зрения причинно-следственной связи. Здесь вряд ли уместно останавливаться на очевидных и общепринятых достоинствах антропоморфического божества с точки зрения эстетического, этического или психологического интереса или же исходя из более отдаленных соображений: государственной, военной или социальной политики. Рассматриваемый вопрос касается того менее живописного и не столь настоятельно важного экономического значения, какое имеет вера в сверхъестественную силу, трактуемая как привычный образ мышления индивида, влияющий на его производственную полезность. Даже в пределах этой узкой экономической области рассмотрение по необходимости ограничивается непосредственным значением такого образа мышления работника и не распространяется на более отдаленные экономические последствия. Проследить эти последствия весьма нелегко. Вследствие существующих предубеждений относительно того, в какой степени жизнь обогащается духовным контактом с таким божеством, всякая попытка выяснить их экономическое значение должна быть на данный момент бессмысленной.
Прямое, непосредственное действие, которое анимистический образ мышления вообще оказывает на склад ума верующего, направлено на ослабление умственных способностей, которыми он располагает, в том отношении, в каком умственные способности особенно важны для современной индустрии. В различной степени это воздействие зависит от того, является сверхъестественный агент или предрасположение, в которое верит индивидуум, высшей или низшей формой антропоморфизма. Это справедливо для варварского и спортивного представления об удаче и благосклонности случая, а так же для несколько более развитой веры в антропоморфическое божество, такой, которой обычно привержена та же категория людей. Вдобавок то же самое нужно считать справедливым – хотя трудно сказать, с какой относительной мерой неопровержимости, – применительно к антропоморфическим культам, получившим наиболее полное развитие и привлекающим благочестивого цивилизованного человека. Неспособность к производительному труду из-за широкой приверженности к одному из высших антропоморфических культов может быть незначительной, однако ее нельзя упускать из виду. Даже великосветские культы западноевропейской культуры не представляют собой последнюю, отмирающую стадию развития человеческого восприятия экстракаузальной предрасположенности. Помимо их то же анимистическое чувство проявляет себя в таких ослабленных формах антропоморфизма, как взывание XVIII столетия к природному порядку и естественным правам человека, а сегодня – в наглядном последарвиновском понятии о стремлении к лучшему в процессе эволюции. Это анимистическое толкование явлений есть разновидность ошибки, известной логикам под названием ignava ratio[51]. С точки зрения науки и производства это толкование означает грубую ошибку в понимании и оценке событий.
Анимистическая привычка, если пойти далее ее прямых производственных последствий, имеет определенное значение для экономической теории по другим основаниям. (1) Это довольно достоверное указание на то, что в характере человека присутствуют и даже обладают с известной силой другие, сопровождающие эту привычку существенно важные в экономическом отношении архаические черты; и (2) материальные последствия того кодекса благочестивых приличий, которому анимистическая привычка при развитии какого-либо антропоморфического культа дает начало, важны по: (а) воздействию на систему общественного потребления благ и на господствующие каноны вкуса, как описывалось в предыдущих главах; и (б) влиянию на развитие и сохранение известной привычки признавать подчиненное вышестоящему положение, тем самым укрепляя текущее представление о статусе и вассальной зависимости.