Можно взывать непосредственно к вкусу всякого человека с различающим и утонченным представлением о священнических приличиях или к господствующему мнению о том, что составляет внешние приличия духовенства в любом обществе, где принято думать и высказывать критические замечания по поводу того, что может и чего не может делать священник, не подвергаясь осуждению. Даже в наиболее сильно секуляризованных вероисповеданиях ощущается, что должно сохраняться некое различие между священническим и светским образом жизни. Никакая чувствительная личность не может не ощущать, что там, где члены духовенства данного вероисповедания или секты отходят от традиционной практики в направлении менее строгого или менее архаичного поведения и одежды, они тем самым отходят от идеала священнических приличий. Пожалуй, нет такого общества и такой секты в пределах западной культуры, в которых границы позволительных поблажек не были бы заметно теснее для носителя священнического сана, нежели для простого мирянина. Если чувство подобающих приличий у самого священника не накладывает действенного ограничения на его поведение, то широко распространенное в обществе представление о приличиях обычно заявляет о себе столь настойчиво, что священник вынужден подчиниться или оставить свою должность.
Можно добавить, что очень немногие среди духовенства стали бы открыто добиваться увеличения жалованья корысти ради; а если такое заявление сделают открыто, оно будет воспринято как отвратительное для паствы и ее представлений о приличии. В связи с этим можно отметить также, что каждый, кроме разве что зубоскалов и очень глупых людей, испытывает инстинктивное внутреннее огорчение при шутке, звучащей с церковной кафедры; нет такого человека, чье уважение к духовному пастырю не страдало бы вследствие всякого признака веселости со стороны оного при любом стечении жизненных обстоятельств, кроме тех случаев, когда эта веселость явно гистрионическая, сдержанное проявление достоинства. Приличествующая святилищу и должности священнослужителя манера изъясняться должна также содержать как можно меньше отсылок к действительной, повседневной жизни; слова не должны черпаться из современной торговли или производства. Подобным же образом легко оскорбить имеющееся у человека чувство приличия слишком подробным и обнаруживающим близкое знакомство с предметом разбором духовными лицами производственных и прочих чисто человеческих вопросов. Существует определенный уровень обобщения, опускаться ниже которого благовоспитанному духовному лицу непозволительно при обсуждении мирских интересов. Те вопросы, которые важны для обыденного человека и его светской жизни, надлежит разбирать с такой степенью обобщения и отстраненности, чтобы можно было понять, что говорящий представляет господина, чей интерес к мирским делам не распространяется далее снисходительного им попущения.
Еще нужно заметить, что эти нонконформистские секты и варианты традиционных вероисповеданий, духовенство которых здесь обсуждается, разнятся между собой по степени несоответствия идеальному образу священнической жизни. Вообще говоря, расхождение в этом отношении будет самым широким у сравнительно молодых вероисповеданий, в особенности тех, которые находят приверженцев преимущественно среди низших слоев среднего класса. Эти вероисповедания обычно обнажают изрядную примесь гуманных, филантропических или иных мотивов, которые нельзя отнести к выражениям благочестивого поведения, будь то жажда знаний или веселого общения, которая явно обнаруживается в реальных интересах членов этих организаций. Несообразные или сектантские движения возникают, как правило, по совокупности мотивов, ряд которых идет вразрез с чувством статуса, которое лежит в основе священнической функции. Надо признать, что порой мотивом в значительной мере служит именно неприятие системы статуса. В таких случаях институт священства разрушается при переходе на новую стадию развития, по крайней мере частично. Поборник такой организации исходно является скорее служащим и представителем организации, нежели членом особого священнического класса и человеком, говорящим от имени божественного Господина. Лишь в ходе постепенной специализации такой представитель движения, уже в последующих поколениях, вновь обретает положение священника с полной инвеститурой священнического авторитета и с подкрепляющим этот авторитет строгим, архаическим и мнимым образом жизни. Сказанное справедливо в отношении распада и восстановления в правах благочестивой церемонии после временного отказа от статуса. Священнические функции, образ жизни и совокупность обрядов благочестия восстанавливаются в своих правах постепенно, незаметно и с большими или меньшими частными изменениями, по мере того как насущное общественное мнение о благочестивом приличии вновь утверждает свое первенство в вопросах интереса к сверхъестественному; можно добавить, что все происходит по мере того как данная организация становится богаче, усваивая, таким образом, взгляды и образ мыслей, более близкие к взглядам и образу мыслей праздного класса.
За священнослужителями, располагаясь в порядке восходящей иерархии, идет обычно сверхчеловеческий класс приверженцев мнимой праздности в лице святых, ангелов и так далее – или тех, кто им соответствует в тех или иных этнических культах. Они располагаются по рангам, один над другим, согласно подробной системе статусов. Вообще принцип статуса пронизывает всю иерархическую схему, как зримую, так и незримую. Добрая слава этих нескольких уровней сверхъестественной иерархии также обыкновенно требует известной дани в форме мнимого потребления и мнимой праздности. Во многих случаях они соответственно обрекают на услужение себе подгруппы служителей или людей зависимых, отправляющих за них мнимую праздность по тому же образцу, который, как было установлено в предыдущих главах, присущ зависимому праздному классу при патриархальной системе.
Возможно, требует углубленного размышления вопрос о том, какое отношение обряды благочестия и особенности темперамента, которые они подразумевают, или предусматриваемое конкретным культом потребление товаров и услуг, имеют к праздному классу современного общества или к экономическим мотивам, выразителем которых выступает праздный класс при современном образе общественной жизни. В этой связи будет полезно и уместно дать краткий обзор некоторых известных явлений.
Как явствует из ранних итогов настоящего обсуждения, для осуществления коллективной жизни в наши дни, особенно в том, что касается производительности современного общества, характерные особенности благочестивого темперамента скорее будут препятствием, а не подспорьем. Соответственно следует сделать вывод, что современная производственная жизнь выборочно стремится устранять такие особенности человеческой природы из духовного склада тех социальных групп, которые непосредственно вовлечены в производственный процесс. Должно впредь оставаться справедливым, при некотором приближении, то утверждение, что благочестие среди членов того реального производительного сообщества в целом ослабляется и тяготеет к отмиранию. При этом должно быть ясно, что склонность или привычка к благочестию сохраняется значительно заметнее среди тех классов, которые не связаны непосредственно или преимущественно с производственным фактором в общественной жизни.
Уже указывалось, что эти последние классы, которые живут вне производственного процесса, как бы в стороне, приблизительно делятся на две категории: 1) собственно праздный класс, надежно защищенный от давления экономических обстоятельств, и 2) слои нуждающихся, включая правонарушителей из низов, которые подвержены этому давлению чрезмерно. В первом случае архаический склад ума сохраняется в силу того, что никакое действенное экономическое влияние не принуждает праздный класс приспосабливать свой образ мыслей к меняющейся ситуации; а во втором случае причиной неудач в стремлении приспособить образ мыслей к изменившимся требованиям производительности оказывается недоедание, отсутствие того избытка энергии, который необходим для соответствующего приспособления, и отсутствие благоприятных возможностей для приобретения новой точки зрения и ее усвоения. В обоих случаях процесс отбора движется практически в одном и том же направлении.
Исходя из потребностей современной производственной жизни, явления обыкновенно рассматриваются в отношении их физической последовательности, поддающейся количественному выражению. Нуждающиеся слои не просто лишены той толики досуга, какая нужна для понимания и усвоения наиболее свежих научных обобщений, связанных с указанными потребностями, но и находятся, как правило, в таких отношениях личной зависимости или подчиненности с вышестоящими в денежном выражении, что избавление от образа мыслей, присущего системе статуса, существенно задерживается. В результате в этих слоях сохраняется в известной мере тот склад ума, главным признаком которого является сильное чувство личного статуса, а одной из характерных особенностей выступает приверженность благочестию.
В старейших сообществах европейской культуры наследственный праздный класс, вкупе с массой нуждающегося населения, предается соблюдению обрядов благочестия в значительно большей степени, чем трудолюбивые средние слои, везде, где последняя социальная группа достаточно многочисленна. Но в некоторых странах две названные выше консервативные общественные категории охватывают практически все население. Там, где они имеют достаточно сильное превосходство, их устремления формируют общественные настроения до такой степени, что они подавляют в малочисленном среднем слое всякий позыв двигаться в ином направлении и навязывают благочестие сообществу в целом.
Сказанное, конечно, не нужно понимать так, будто такие страны или такие социальные группы, чрезвычайно склонные к соблюдению обрядов благочестия, норовят в исключительной степени сообразовываться с правилами какого-либо кодекса нравственности, который мы, быть может, привыкли связывать с тем или иным вероисповеданием. В значительной мере благочестивый склад ума не обязывает к строгому соблюдению предписаний десяти заповедей или обычного права. Более того, в описаниях преступного мира европейских стран довольно часто отмечается, что преступные и распутные слои более склонны к благочестию, в его наивных формах, нежели население в среднем. Относительной свободы от благочестивых взглядов нужно ожидать у тех, кто составляет средний в денежном выражении класс, и у основной массы граждан, исполняющих закон. Те, кто сведущ в достоинствах высших вероисповеданий и обрядов, наверняка возразят, что благочестие правонарушителей из низов не является искренним, что в лучшем случае это благочестие из суеверия, и такое возражение, безусловно, будет вполне обоснованным и важным для целей настоящего исследования. Однако в рамках последнего такие различия, внеэкономические и внепсихологические по характеру, вольно или невольно приходится опускать, при всей их ценности и полезности для иных целей.