То, что справедливо применительно к организациям, занятым в деятельности независтнического свойства, верно также и для занятий отдельных людей, движимых схожими побуждениями, хотя в последнем случае нужно, наверное, сделать ряд существенных уточнений. Привычка оценивать достоинства человека по канонам праздного класса (расточительные расходы) и по степени неосведомленности в жизни простолюдинов, будь то в области производства или потребления, по необходимости сильна у тех, кто жаждет выполнять какую-то общественно полезную работу. А если такой человек вдруг забудется, начнет пренебрегать своим общественным положением и обратит свои усилия на вульгарную производительность, то здравомыслие сообщества, то есть чувство денежной благопристойности, немедленно отвергнет его труд и поставит этого человека на место. Примером здесь может служить отправление завещаний, сделанных людьми, которые расположены к общественной деятельности с единственной (по крайней мере официально) целью – облегчить человеческую жизнь в каком-то конкретном отношении. Объекты, которые чаще всего подразумеваются в подобных завещаниях в настоящее время, – это школы, библиотеки, больницы и приюты для инвалидов и сирот. При этом публично признается, что даритель рассчитывал улучшить человеческую жизнь в том или ином отношении, о чем и говорится в завещании, но все же, как неизменное правило, при выполнении условий завещания проявляются – в избытке – другие, зачастую несовместимые с изначальным мотивы, которые и определяют то фактическое назначение, согласно коему используется изрядная часть выделяемых по завещанию средств. К примеру, пусть некоторая денежная сумма выделена на строительство приюта для сирот или дома инвалидов. В таких случаях отвлечение средств на почетное расточительство будет вполне обычным и не вызывает ни удивления, ни даже понимающей улыбки. Значительная часть денежных средств тратится на сооружение здания, облицованного каким-либо эстетически спорным, но дорогостоящим камнем, а фасад покрывается нелепыми и неуместными деталями; сам же облик здания, с его зубчатыми стенами, башенками, массивными портиками и стратегическими подъездными путями, должен наводить на мысль об известных варварских приемах ведения войны. Интерьер здания обнажает столь же всеохватное влияние канона нарочитой расточительности и канона хищнической доблести. Окна, например, если не брать иные подробности, размещаются, скорее, с намерением внушить случайному зрителю снаружи представление о денежном превосходстве, а вовсе не из соображений удобства по их очевидному назначению на благо находящихся внутри бенефициаров; требуется, чтобы эта деталь интерьера тоже подчинялась чуждому для нее, но обязывающему императиву денежной красоты.
Разумеется, все сказанное отнюдь не предполагает, будто даритель согласился бы с такими действиями, доведись ему лично контролировать исполнение собственной посмертной воли; впрочем, и в тех случаях, где налицо такое управление, где руководство ведется посредством прямых расходов и личного надзора, а не по завещанию, цели и методы управления ничем не отличаются от вышеназванных. Бенефициарам, а также сторонним наблюдателям, покой и тщеславие которых не затрагиваются непосредственно, вряд ли понравится иное распоряжение денежными средствами. Никого не устроит, если руководство будет осуществляться с намерением употребить имеющиеся средства наиболее экономичным и полезным способом, по исходному материальному назначению фонда. Все лица, причастные к происходящему, является ли их интерес прямым и эгоистическим или только созерцательным, сходятся в том, что некая значительная часть расходов должна идти на высшие, духовные цели, обусловленные привычкой к завистническому сравнению по хищнической доблести и денежной расточительности. Все это говорит лишь о том, что каноны соперничества и денежной репутации настолько укоренились в здравомыслии общества, что от них нельзя уйти или уклониться даже в тех предприятиях, которые публично выполняются во имя исключительно независтнических интересов.
Вполне возможно, что деяние, которое служит средством укрепления доброго имени дарителя, доставляет почет именно благодаря подразумеваемому присутствию того или иного независтнического мотива, но это ничуть не мешает руководствоваться в расходах завистническим интересом. Фактическое наличие мотивов сопернического или завистнического происхождения в независтнических деяниях можно было бы показать подробно на примере любой категории предприятий, о которых говорилось выше. Там, где наблюдается стремление к почету, оно обычно маскируется под мотивы из области эстетических, этических или экономических интересов. Эти особые мотивы, почерпнутые из норм и канонов денежной культуры, исподволь отвлекают несопернические усилия от фактической деятельности, вовсе не лишая исполнителя ощущения доброго намерения и не отягощая его сознание мыслями о тщетности усилий. Влияние таких мотивов можно проследить в целом ряде предприятий независтнического, реформаторского толка, которые столь характерны, а главное, нарочито характерны для публичной жизни состоятельных слоев. Теоретические основания здесь, пожалуй, достаточно ясны и не требуют дальнейших примеров, тем более что одному такому направлению деятельности (а именно высшим учебным заведениям) будет уделено пристальное внимание в иной связи.
Благодаря выгодному и прочному положению праздного класса мы вправе, как представляется, говорить о каком-то частичном возврате к совокупности независтнических мотивов, свойственных дохищнической дикарской культуре. Инстинкт к работе вновь обретает выражение наряду со склонностью к праздности и коллективному времяпрепровождению. Но при современном образе жизни каноны благопристойности, с их опорой на денежные или завистнические заслуги, мешают свободному проявлению указанных побуждений; господство этих канонов препятствует усилиям, которые иначе могли быть направлены на исполнение независтнических устремлений, ибо главенствуют устремления завистнические, присущие денежной культуре. В рамках настоящего рассмотрения можно считать, что эти каноны сводятся к расточительности, бесполезности и жестокости. Соблюдение приличий выступает основой реформаторских предприятий, равно как и иных образцов поведения, и приличия определяют деятельность предприятия любого рода и управление этим предприятием. Всепроникающий, безличный, не вызывающий восторга принцип бесполезности всегда под рукой; он мешает действенному выражению той части сохраняющихся дохищнических способностей, которые нужно отнести к проявлению инстинкта к работе, но его наличие не препятствует передаче этих способностей или непрерывному возникновению побуждения найти им выражение.
При дальнейшем развитии денежной культуры настоятельное требование отказываться от участия в производстве во избежание недоброжелательного отношения общества доходит до того, что начинает трактоваться как пожелание воздерживаться от сопернической деятельности. На этой поздней стадии развития денежная культура в негативной форме благоприятствует утверждению независтнических склонностей, ослабляя давление в пользу сопернических, хищнических или денежных занятий по сравнению с занятиями производственного или производительного типа. Как отмечалось выше, требование отказаться от всякого полезного для человека занятия больше распространяется на женщин из высших слоев, чем на любую другую социальную группу, кроме разве что духовенства ряда культов (но это исключение не столько, может быть, фактическое, сколько мнимое). Причина более настойчивого требования бесполезного образа жизни от женщин этого класса в сравнении с мужчинами того же денежного и социального положения состоит в том, что эти женщины – не просто высший праздный класс, но и мнимый праздный класс. В их случае налицо двойное основание для последовательного отказа от полезного труда.
Популярные авторы и ораторы, выразители здравомыслия умных людей по вопросам общественного устройства и назначения, правильно и неоднократно указывали, что положение женщины в любом обществе является наиболее явным показателем уровня культуры, достигнутого обществом, и, как можно было бы добавить, любого класса в обществе. Это замечание, может быть, будет справедливее применительно к стадиям экономического развития, чем в отношении любого другого развития. При этом положение, отводимое женщине в общепринятой схеме жизни всякого общества или всякой культуры, в значительной степени отражает традиции, которые сформировались материальными условиями более раннего этапа и которые были лишь частично приспособлены к текущим экономическим условиям или к требованиям, предъявляемым к складу характера и образу мыслей, которые побуждают к действию женщин, живущих в условиях этой новой экономической ситуации.
При обсуждении развития экономических институтов вообще, а также при обсуждении мнимой праздности и одежды уже попутно было высказано замечание о том, что положение женщин в современной экономической системе находится в более широком и последовательном противоречии с тем, что подсказывает инстинкт к работе, чем положение мужчин тех же самых социальных слоев. По-видимому, столь же справедливо будет признать, что в женском темпераменте в большей мере присутствует этот инстинкт, побуждающий к миру и осуждающий бесполезность. Поэтому отнюдь не случаен тот факт, что женщины в современных производственных обществах демонстрируют более острое ощущение расхождения между принятой схемой жизни и потребностями экономической ситуации.
Отдельные стороны «женского вопроса» в доступной форме выявили, до какой степени жизнь женщин в современном обществе, в благовоспитанных кругах в особенности, регулируется здравым смыслом, который сложился при экономических условиях более раннего этапа развития. Все еще ощущается, что жизнь женщины в ее гражданском, экономическом и социальном выражении обычно является в существенной мере мнимой, а ее достоинства и недостатки должны в порядке вещей приписываться какому-то другому лицу, которое по отношению к женщине выступает так или иначе собст- венником или опекуном. Например, всякое действие женщины, идущее вразрез с предписаниями общепринятого свода приличий, немедленно, как считается, бросает тень на честь мужчины, которому эта женщина принадлежит. В душе всякого, кто высказывает мнение по поводу нравственной шаткости или своенравия женщин, может, конечно, возникать чувство некоторого несоответствия, но здравомыслящее суждение сообщества в таких делах обыкновенно выносится без особых колебаний, и немногие мужчины отваживаются сомневаться в правомерности ощущения оскорбленного попечительства. С другой стороны, женщину сравнительно мало дискредитируют дурные поступки мужчины, с которым связана ее жизнь.