з мыслей и новую точку зрения. Все сказанное справедливо для недавнего прошлого. Насколько оно может быть справедливым непосредственно для настоящего времени, рассуждать было бы неосмотрительно, потому что невозможно увидеть сегодняшние явления в такой перспективе, которая давала бы правильное представление об относительных размерах этих явлений.
Пока ничего не было сказано о меценатском патронате[70] как функции зажиточных слоев общества, на которой, по обыкновению, довольно подробно останавливаются авторы и ораторы, рассуждающие о развитии культуры и социального устройства. Эта функция праздного класса имеет довольно важное значение для высшего образования и для распространения знаний и культуры. Способ и степень поддержки праздным классом образования через патронат подобного рода достаточно известны. Нередко они превозносятся, возвышенно и воодушевленно, теми ораторами, близкое знакомство которых с темой позволяет им раскрывать перед слушателями важнейшее значение данного фактора развития культуры. Впрочем, эти ораторы высказываются с точки зрения интересов культуры или почтенности, а не с точки зрения экономических интересов. С экономической же точки зрения эта функция состоятельных людей, принимая в расчет производственную полезность, заслуживает некоторого внимания, как и интеллектуальное восприятие со стороны обеспеченного класса.
Желая охарактеризовать меценатство, мы должны отметить, что, если рассматривать его со стороны, просто как экономическое или производственное отношение, оно выступает как отношение статуса. Лицо, получающее частную поддержку, выполняет мнимо-праздные обряды ученого образа жизни за своего патрона, которому достается толика славы, подобно тому как добрая репутация приписывается господину, за которого в той или иной форме отправляется мнимая праздность. Нужно также указать, что исторически содействие обучению или поддержанию научной деятельности посредством меценатства способствовало обычно приобретению знаний в области классических или гуманитарных наук. Эти знания тяготеют, скорее, к понижению, чем к повышению производительности общества.
Далее речь пойдет о прямом участии членов праздного класса в содействии углублению знаний. Каноны почтенного существования формируют такие духовные интересы, которые в праздном классе ищут выражение в области классической и поверхностной эрудиции, а не в области наук, имеющих какое-либо отношение к производственной жизни общества. Наиболее часто обращения к областям, отличным от классической, совершаются членами праздного класса в предмет юриспруденции, а также в политические, прежде всего управленческие науки. Эти так называемые науки суть, в общем-то, своды целесообразных принципов, которые служат для руководства праздному классу при отправлении функции управления на основании владения собственностью. Интерес, с которым подходят к данной дисциплине, поэтому обычно не является чисто духовным или познавательным интересом. В широком смысле это практический интерес, диктуемый потребностями того отношения господства, в которое помещаются члены праздного класса. По своему происхождению функция управления – это хищническая функция, неотъемлемо присущая архаическому образу жизни праздного класса. В ней присутствуют принуждение и власть над населением, у которого праздный класс черпает средства к существованию. Этот предмет, наравне с практиками, наполняющими его содержанием, обладает потому известной привлекательностью для праздного класса, независимо от любого познания. Данное утверждение справедливо везде, где и пока функция управления продолжает быть собственнической функцией по форме и по сути; также оно справедливо в той мере, в какой традиция архаической фазы государственной эволюции сохраняется в последующей жизни тех современных обществ, где праздный класс начинает отходить от собственнического управления государством.
В той области образования, где преобладает познавательный или интеллектуальный интерес, то есть в полноценной науке, которая называется так по праву, дело обстоит несколько иначе не только в отношении восприятия праздного класса, но и в отношении общего направления развития денежной культуры. К знанию ради него самого, к проявлению способности понимания без стоящих за этим целей должны, казалось бы, стремиться люди, которых не отвлекают от поисков истины никакие безотлагательные материальные интересы. Выгодное производственное положение праздного класса должно обеспечивать полный простор проявлению познавательного интереса у представителей этого класса, а вследствие этого у нас было бы очень много образованных людей, исследователей, ученых из этого класса, каковые, как самоуверенно полагают многие авторы, у нас уже есть во множестве и каковые могли бы извлекать стимулы для научных изысканий и размышлений из школы праздной жизни. Некоторых подобных результатов мы и вправду можем ожидать, но есть отдельные черты образа жизни праздного класса, подробно рассмотренные выше, которые отвлекают интеллектуальные устремления этого класса на предметы, не связанные с познанием причинно-следственных связей, что и составляет сущность науки. Образ мыслей, свойственный жизни праздного класса, сосредоточен вокруг личного господства и производных от него завистнических представлений о чести, достоинстве, заслугах, статусе и прочем. Причинно-следственные связи, составляющие предмет науки, неразличимы с этой точки зрения. А познание явлений, обладающих грубой полезностью, не приносит доброй славы. Отсюда вполне понятно, что интересы завистнического сравнения по денежным или иным заслугам должны занимать праздный класс в ущерб интеллектуальным знаниям. Там, где познавательный интерес заявляет о себе, обыкновенно он направляется на почетные и бесполезные области размышлений или исследований, а не на поиски научного знания. Такой на самом деле была история духовного и великосветского образования, пока в схоластическую дисциплину не вторглись в большом объеме систематизированные знания из внесхоластического источника. Но, поскольку отношения господства и подчинения перестают быть доминирующим и формирующим фактором в процессе жизни общности, другие черты жизненного процесса и другие точки зрения заставляют обращать на себя внимание ученых.
Благовоспитанный праздный джентльмен должен видеть и видит мир с точки зрения личных отношений; познавательный интерес, насколько тот заявляет в нем о себе, должен стремиться систематизировать явления на этом основании. Так действительно и было с джентльменами старой школы, в ком идеалы праздного класса не претерпели разрушения; таково и восприятие его современного потомка в той мере, в какой последний унаследовал полный набор светских добродетелей. Но пути наследования извилисты, и не всякий аристократ рождает сына, которому назначено жить в замке. Передача образа мысли, характерного для хозяина-хищника, несколько ненадежна, особенно при родословной, в которой школу праздного класса прошло лишь одно или два последних поколения. Изрядные врожденные задатки или приобретенная склонность к развитию познавательных способностей будут, по-видимому, нагляднее проявляться у тех представителей праздного класса, которые имеют предшественников из низших или средних слоев, то есть у тех, кто унаследовал набор способностей, свойственных производительным слоям, и обязан своим местом в праздном классе обладанию качествами, что сегодня значимы больше, чем во времена, когда складывалась схема жизни праздного класса. Но даже помимо такого сравнительно недавнего пополнения в праздном классе есть значительное число индивидуумов, у которых завистнический интерес не преобладает в достаточной мере над теоретическими воззрениями, а склонность к теоретизированию довольно сильна и побуждает к научным поискам.
Высшее образование обязано вторжением наук в его область отчасти именно этим нетипичным отпрыскам праздного класса, которые попали под господствующее влияние современного обычая безличных отношений и унаследовали набор человеческих способностей, отличных по ряду ярких признаков от темперамента, которым характеризуется режим статуса. Но отчасти и в большей степени своим вторжением эта чуждая совокупность научных знаний обязана также представителям производительных слоев общества, которым хватило достатка, чтобы обратить внимание на интересы, отличные от ежедневных поисков средств к существованию, и унаследованные способности и антропоморфическая точка зрения уже не господствуют над интеллектуальными процессами. Если сравнивать две эти группы, которые и составляют движущую силу научного прогресса, наибольший вклад вносит именно вторая группа. Справедливо, видимо, в отношении обеих утверждать, что они суть не столько источник, сколько средство выражения и распространения научной мысли или, в лучшем случае, некий преобразователь знаний, посредством которого образ мыслей, навязанный обществу через контакты со средой в условиях современной индустриальной жизни и механизированного производства, обобщается в теоретическом знании.
Наука в смысле четкого распознания причинно-следственной связи в явлениях, физических и социальных, служит характерным признаком западной культуры только с той поры, когда производственный процесс в этих странах превратился в употребление механических приспособлений, а функцией человека сделалось различение и оценка материальных сил. Наука расцветала в той же степени, в какой производственная жизнь общества следовала этой модели и в какой в обществе преобладали производственные интересы. Наука, и научная теория прежде всего, достигали успехов в отдельных областях человеческой жизни и знания пропорционально тому, как каждая из этих отдельных областей постепенно вступала в более тесную связь с процессом производства и экономическими интересами; возможно, точнее будет сказать, пропорционально тому, как каждая из них постепенно освобождалась от господства представлений о личном отношении статуса и от производных от него канонов антропоморфической уместности и почтенности.