Та часть почтенной праздной жизни, которую проводят втайне от взоров публики, может служить поддержанию репутации лишь в той мере, в какой она обеспечивает осязаемые, наглядные результаты, каковые возможно предъявить и соизмерить с результатами такого же рода, предъявляемыми зрителям прочими соискателями почета. Подобные образчики праздного поведения, умение себя держать и подавать, проистекают естественным образом из постоянного воздержания от труда, даже когда субъект не задумывается о сути происходящего, просто усердно впитывает дух праздной власти и состоятельности. Особенно значимым видится то обстоятельство, что праздная жизнь, ведущаяся таким образом на протяжении нескольких поколений, будет оказывать постоянное и ощутимое воздействие на личность, а тем более на его привычное поведение и облик. Но всему тому, что указывает на совокупный опыт праздной жизни, наряду с опытом в соблюдении приличий, который приходит в результате пассивного привыкания, можно придать еще больше совершенства через заботливое и ревностное стремление приобретать признаки почтенной праздности, а затем деятельно и систематически демонстрировать прилюдно эти дополнительные признаки освобождения от работы. Попросту говоря, в этой точке развития прилежные усилия и денежные расходы могут существенно содействовать успешному приобщению к достойным повадкам праздного класса. Напротив, чем выше степень опытности и чем очевиднее усвоенное стремление следовать тому, что не служит никакой прибыльной или какой-то другой полезной цели, тем значительнее потребление времени и денег, потраченное на приобретение нужных навыков, и тем весомее получаемая репутация. В условиях соперничества за совершенное овладение хорошими манерами это занятие отнимает немало сил; далее отдельные правила благопристойности складываются во всеохватывающий порядок, соответствие которому требуется от всех, кто желает считаться безупречным с точки зрения репутации. А нарочитая праздность, признаком которой служит соблюдение хороших манер, мало-помалу подменяется изнурительными упражнениями по умению держать себя, превращается в воспитание вкуса, в старательное изучение того, какие предметы потребления отвечают приличиям и каковы отвечающие приличиям способы их потребления.
В этой связи следует присмотреться к тому обстоятельству, что возможность продуцирования патологических и иных идиосинкразических особенностей поведения в личных качествах и манерах через стойкое подражание и систематические тренировки превратилась для культурного класса в преднамеренное производство, причем зачастую приносила крайне благоприятный результат. Тем самым посредством того, что попросту именуется снобизмом, «синкопированное» благородное происхождение и воспитание во множестве случаев обеспечиваются в семьях и аристократических родах. Такое «синкопированное» благородное происхождение приводит к тому, что среди факторов, определяющих положение праздного класса в обществе, происхождение никоим образом не уступает всем остальным факторам, каковые, быть может, требовали более долгой, но не столь прилежной подготовки к соблюдению денежных приличий.
Также наблюдается соизмеримая степень соответствия кодексу скрупулезных действий, признаваемому в текущий момент обществом, в отношении подобающих способов и средств потребления. Здесь можно сопоставить между собой различия между двумя людьми в степени соответствия идеалу, а далее распределить людей с некоторой степенью точности по шкале хороших манер и воспитанности. Выказывание почтения в данном случае происходит искренне, на основании соответствия принятым канонам вкуса и без осознаваемого внимания к денежному положению или степени праздности, в которой живет тот или иной кандидат на уважение; впрочем, каноны благовоспитанности, согласно которым производится указанная оценка, постоянно подправляются законом нарочитой праздности, постоянно претерпевают изменения и подвергаются пересмотру, призванному совместить их с требованиями этого закона. Непосредственное основание для различения людей может быть каким угодно, однако преобладающим принципом благовоспитанности и ее испытанной пробой является требование существенного и очевидного расхода времени. В пределах этого принципа возможны разнообразные колебания и отклонения, но в целом это именно видоизменения формы выражения, а не содержания.
Разумеется, во многом учтивость в повседневном общении представляет собой прямое выражение внимания и искренней доброжелательности; этот элемент поведения как таковой не побуждает нас, в общем-то, искать какие-либо скрытые основания почтения, объясняющие как его наличие, так и одобрительное к нему отношение. Но того же самого нельзя сказать о кодексе приличий. Последние, то есть приличия, суть выражение общественного положения. Конечно, совершенно очевидно для всякого, кто даст себе труд приглядеться, что наше отношение к прислуге и к людям, занимающим, если рассуждать денежно, более низкое и зависимое положение, есть поведение вышестоящего члена общества, пусть внешние проявления статуса нередко сильно видоизменяются и смягчаются по сравнению с первоначальным выражением неприкрытого господства. Подобным же образом наше поведение по отношению к тем, кто стоит выше по положению, а в немалой степени и по отношению к тем, кого мы считаем ровней себе, выражает более или менее общепринятое отношение подчиненности. Любой аристократический господин или госпожа всем своим видом сообщает нам о доминировании и независимости своего экономического положения, а одновременно и столь же убедительно внушает нам ощущение правоты и справедливости. Именно среди представителей высших слоев праздного класса, которые никому не подчиняются и с которыми мало кто может сравниться, соблюдение приличий выполняется наиболее последовательно и строго; их усилия вдобавок обеспечивают правилами приличия ту окончательную формулировку, которая превращает эти правила в канон поведения для нижестоящих. Вновь мы видим, что кодекс поведения, очевидно является кодексом положения в обществе, что он наглядно показывает несовместимость высокого положения со всякой грубой производительной работой. Вселяемая свыше самоуверенность и властное самодовольство, присущие тем, кто привык требовать подчинения и кто не беспокоится о дне грядущем, обретаются по праву рождения и становятся мерилом благородства происхождения; по общему представлению, такая манера поведения воспринимается как врожденный признак превосходящего достоинства, перед которым низкорожденный простолюдин счастлив склониться и уступить.
Как отмечалось в предыдущей главе, имеются основания полагать, что институт собственности зарождался с возникновением собственности на людей, прежде всего на женщин. Побуждениями к приобретению такой собственности были, по всей видимости, во-первых, склонность к господству и принуждению, во-вторых, возможность использовать этих людей в доказательство доблести их владельца, в-третьих, полезность их услужения.
Личное услужение занимает особое место в экономическом развитии общества. На стадии условно-миролюбивого производства, в особенности на этапе раннего развития трудовой индустрии, полезность услужения представляется обыкновенно господствующим мотивом к приобретению людей в собственность. Прислуга ценится за ее службу. Но преобладание такого мотива объясняется вовсе не понижением абсолютной значимости двух других качеств, свойственных прислуге. Скорее изменения в условиях общественной жизни сделали прислугу полезнее именно в последнем из названных качеств. Женщины и прочие рабы высоко ценятся как доказательство богатства и как способ накопления богатства. Наряду со скотом, если племя ведет пастушеский образ жизни, они оказываются принятой формой вложения средств ради извлечения выгоды. Причем женщины-рабыни могут настолько определять характер экономической жизни общества на данной стадии развития, что у некоторых народов условно-миролюбивого периода развития женщина сделалась единицей стоимости – например, так было во времена Гомера. Там, где дело обстоит ровно так, не приходится сомневаться в том, что основой системы производства будет рабство и что большинство рабов составляют женщины. Общественными отношениями, преобладающими в такой системе, будут отношения хозяина и слуги. Общепринятым доказательством благосостояния выступает владение множеством женщин, а затем и другими рабами, вовлеченными в услужение господину и в производство для него материальных ценностей.
Далее происходит разделение труда, при котором личное услужение и забота об особе хозяина становятся специальной обязанностью части слуг, в то время как те из них, кто целиком занят в сугубо производственной деятельности, все более и более отдаляются от непосредственных отношений со своим владельцем. В то же время те слуги, чьи обязанности состоят в личном услужении, в том числе в выполнении работ по хозяйству, постепенно исключаются из производительных работ, выполняемых с целью получения прибыли.
Этот процесс постепенного отстранения от обычных производственных занятий начинается, как правило, с освобождения от них жены или главной из жен. После того как общество переходит к оседлому образу жизни, захват женщин у враждебных племен в качестве главного источника приобретения рабов становится практически невозможным. Там, где достигнут такой переход, главная жена обыкновенно имеет благородное происхождение, и данный факт ускоряет для нее освобождение от вульгарной повседневной работы. Здесь мы не станем обсуждать, каким образом зарождается понятие благородной крови и какое место это понятие занимает в развитии института брака. Для нашего изложения достаточно указать, что благородная кровь есть кровь, облагороженная длительным соприкосновением с накопленным богатством либо с неоспариваемыми высокими привилегиями. Женщина с такими предками предпочтительнее для брака, как вследствие возможного союза с ее могущественными родственниками, так и вследствие того, что считается, будто высокое достоинство, которое связано с ценностями и властью, передается потомкам через кровь. Женщина остается невольницей своего мужа, как до замужества была невольницей отца, но в ее жилах течет благородная отцовская кровь, и потому возникает некоторая моральная несообразность: такой женщине не пристало выполнять поденную унизительную работу, поручаемую другим служанкам. При всей полноте подчинения господину, при всем ее более низком положении по отношению к мужчинам того слоя общества, который ей отведен рождением, принцип передавания благородства по наследству непре