В общем, их поставили на очередь, и шкаф они на всякий случай задвигать не стали – вдруг придут с проверкой. Пеленки, конечно, Верка занесла в комнату, зато получила право пользоваться ванной, туалетом и кухней. В благодарность за это она носила девке овощи из магазина.
Очередь очередью, но квартира когда будет? А кушать надо сейчас. Уволят – на что жить? У Ивана уже не разживешься. Так что Верка потерпела на этих мешках, тем более что терпеть пришлось один раз. Директор магазина топтал только свежих курочек. Оттоптанных он презирал.
Неприятно, конечно, и несколько дней она ходила сама не своя. В ванне бы отмокнуть, но Иван в те дни люто пил – она побоялась проходить по его комнате. Так и сидела в своей, тихо, как мышка, и Лидии все показывала пальчиком по губам, мол, не кричи, дядя Ваня рассердится. Почитать бы девочке, отвлечь, но где взять деньги на книжки?
Все ее книги – это четыре учебника по инженерному делу. Доча, почитать тебе книжку?
И снова из книжки выпала старая желтая тетрадь. Верка взяла ее в руки, открыла первую страницу. Митя говорил, что это конспект инженерных лекций…
Ну надо же…
Ошибся Митя, пусть земля ему будет пухом. Никакие это не лекции, а детские считалки. С чего это он, физик, принял детские считалки за инженерную науку? Вот что алкоголь с человеком делает.
Тут в доказательство последней мысли яростно взревел Переверзин, ему в ответ гуднула девка из Красноярска, треск и звук падения тела. Рука у девки была тяжелая, и била она Переверзина смертным боем.
На следующий день директор магазина ни с того и ни с сего вызвал Верку к себе. Вызвал в кабинет, как для важного разговора. Она очень испугалась. Хотел бы поиметь, завалил бы в подсобке. А тут кабинет. Тревожный признак.
Он сидел за столом мрачный. Глаза, по природе выпяченные, как у Павла Штальмана, в тот день совсем вылезли из орбит, покраснели, словно он все утро нырял. На ободранном столе директора валялся пустой пузырек нитроглицерина.
Кабинет был маленькой комнаткой, отгороженной фанерой. За стенкой периодически гудел конвейер, стенка тогда вибрировала, и грамоты под стеклом, висящие на ней, позвякивали, грозя сорваться.
На столе директора стояла фотография жены и какие-то каракули, нарисованные детской рукой. Как обычно: головка-шарик, ручки-палочки, солнце и дым из трубы. Это был подарок внука.
– У нас тут проверка была, – сквозь зубы сказал директор, когда испуганная Верка встала в дверях. – Твои документы проверяли…
Сердце ухнуло в ноги.
«Узнали про фиктивный брак, – почему-то сразу же подумала она. – Выгонят из Москвы в двадцать четыре часа… Куда ехать с ребенком на руках?»
Может быть, впервые в жизни она пожалела себя. Не было у нее в целом свете ни одного родного человека – никто не заступится, никто не приютит. Одна, да еще и с грузом. Может, следовало остаться в Дагестане? Жила бы сейчас в доме начальника автобазы, кушала миндаль… И за ребенка не боялась бы – кавказцы ребенка из дома не выкинут…
В глазах защипало, и любая другая на ее месте уже заплакала бы. Но Верка еще с детдома знала, что плакать бесполезно. Силы изводишь, а толку никакого.
Слезы покипели немного, да и отступили от глаз, растворились в крови. Только одна, особенно едкая, поблуждала немного по голове и нашла лазейку в волосяных луковицах на левом виске. Прошла туда, двинулась дальше – в каналы волос, дошла до самых кончиков, попутно выжгла пигмент, сделав волосы седыми. Светловолосая Верка заметила это только через много лет, но не удивилась – решила, что начала седеть от старости.
– Что-то они хотят с тобой поговорить, – сказал директор. Брезгливо сказал – он Верку презирал за неоказанное сопротивление и недополученное удовольствие. – Сходишь завтра по этому адресу в Мосторг. Там найдешь Мокееву. Она тебя хочет видеть.
Он бросил ей через стол бумажку с адресом и царственно махнул рукой, мол, чеши отсюда.
Когда Верка ушла, он погрузился в мрачные мысли.
Ему казалось, что его скоро турнут.
15
10 декабря 2004 года Лидия вернулась с работы в хорошем настроении. Даже сыграла что-то веселое на входном звонке. Дверь открылась. Лидия прошмыгнула мимо матери, мимоходом чмокнув ее в щеку. Потом еще напевала несколько секунд, стаскивая с шеи шарф, развязывая сложные завязки на шапке, отдирая кнопки на пуховике. Наклонилась к сапогам, заранее морщась: за день ноги опухали.
И сразу же выпрямилась. Поняла, что мать стоит у двери и молчит.
Лидия посмотрела на нее: лицо матери было зеленое.
– А меня выперли, Лидусь, – жалко сморщившись, пропела она голосом плакальщицы на деревенских похоронах.
– Как выперли?
– Я давно догадывалась…
– Как выперли, мама?
– У меня ж возраст пенсионный.
– Ну и что?
– Это аварцы.
Лидия села на стул, тяжело расставив ноги в стороны. Как раз сегодня она собиралась сообщить матери, что зарплату снова не заплатили. Сказали, временные трудности, потерпите.
– Ладно, – вдруг успокоилась мать. – Это, наверное, Дагестан берет должок. За то, что спас меня от голода во время войны.
И сразу повеселела. Лидия вздохнула и принялась за сапоги.
– Мамуль, – задыхаясь от напряжения, сказала она. – А ты связи включи.
– А связи перестают работать в такой ситуации, – просто пояснила мать.
Понятно. Неудачника отключают от сети.
Вечер не был грустным, они даже выпили винца и съели пирог, приготовленный матерью в честь раннего возвращения с работы. Лидия рискнула рассказать о задержке зарплаты, мать успокоила – деньги есть.
– И потом, у меня еще остались кольца! Кольца, если что, продадим.
– Мамуль, ну какие кольца?
Мать задохнулась от возмущения.
– А рубиновое? А янтарное?!
– Мамуль, они ничего не стоят. Совок.
– Какой совок? Ты знаешь, кто их подарил?! Я же тебе рассказывала.
– Великий антиквар? – (вспомнилось, как смеялся Артем над «сокровищами Марии Медичи») – Может, раньше была другая мода? – примирительно добавила она.
Мать не обиделась. Ее натура, конечно, позволяла обижаться или расстраиваться, но только не в тяжелое время. В тяжелое время мать, наоборот, старалась быть веселой – из духа противоречия, а может, из любви к равновесию – и то, что сейчас она так быстро простила насмешки над великим антикваром (а этого своего любовника она ужас как уважала), показало Лидии, что нынешний вечер мать считает тяжелым.
Зарплату не заплатили и на следующий месяц, и еще на следующий. Потом заплатили какие-то копейки. Через шесть месяцев снова сказали: временные трудности. Какие временные трудности могут быть у олигарха? Он за границей, вы новости смотрите? – и губы поджали.
– Лидусь, как там ваш проект? – спросила мать за ужином.
– Говорят, заплатят на следующей неделе.
– Я думаю, надо уходить.
– Твои сбережения не бесконечны.
– Так ведь не платят.
– Но ведь заплатят.
– А если нет? Зачем время терять?
– Здесь хотя бы надежда есть, мама. Если я уйду, может быть еще хуже.
– Да почему хуже-то? И куда – хуже?
– Здесь у меня приличная зарплата.
– Лидусь, тебе видней, но ты все-таки разузнай, какие перспективы, а то на бобах останешься.
Залезла в интернет. Да, вроде бы хозяин торгует оружием. Это значит, что заплатят или не заплатят? Четыре года назад он был никем, вылез, как черт из табакерки – кто такой, откуда? Пишут, что может потерять свою авиакомпанию, что купил баскетбольный клуб в Англии. Это значит, что заплатят? Или что не заплатят?
Она сидит, уставившись в экран. Злорадно вспоминает это его «поузнавайте, поузнавайте». Ну вот, поузнавала, и что? Есть люди, которым надо поузнавать, а есть те, которые все знают заранее. Она, Лидия, из таких. Она заранее знала, что ничего не узнает. Сократ нашего времени, блин.
Она думает немного и набирает «теория выигрыша». Один миллион триста сорок тысяч результатов. Нормально.
Миллионом глаз на нее смотрит наивная часть человечества – та, что надеется взять судьбу за хвост. Имена священников этой всемирной религии горят синим. Курно, Бертран, Моргенштерн, Нэш (Нобелевская премия по экономике), Шеллинг (Нобелевская премия по экономике) – стесняться не следует, вопросом занимались достойные люди. После Второй Мировой темой интересуются военные ведомства, разумеется! Вот уж кто готов выигрывать любыми методами.
Вначале ей кажется, что они очень жалкие, все эти Нобелевские лауреаты, пытающиеся приручить теорию игр, но потом она отказывается от такого поверхностного впечатления. Они – рыцари безнадежного, вроде борцов со смертью. Она читает об их попытках с гадливым, но понимающим сожалением. Управлять удачей невозможно, но, в общем-то, забавны те, кто ведет этот бой.
Перед ней всплывают десятки систем победы над рулеткой и сотни методов победить судьбу. Они советуют противоположное, но противоречия объяснимы: в этом мире нет точки отсчета, все координаты вымышленные, и нет разницы, где верх, где низ и в какую сторону идти направо. Бежит по экрану Винсент Роацци, о котором рассказывал хозяин, не платящий зарплату. Она кликает на «Дао Винни-Пуха», потому что ей нравится название. Если сложить все эти теории, получится словарь Ожегова, думает она – здесь будут содержаться все слова русского языка. А это значит, что ваша теория удачи разлита над головой, подобно воздуху, попробуй-ка приручи. Она уже собирается закрыть интернет, но тут понимает, что не встретила того, за кем пришла.
Теории выигрыша, о которой ей рассказала Галина, и о которой говорил хозяин, здесь нет.
Лидия копается еще час и, наконец, вылавливает нужное. Статья в известной газете. Она точно об этом.
«…Шулер, создатель песочных пирамид, придумавший для прикрытия сумасшедшие лекции. Они состоят из обрывков плохо усвоенных знаний физика-недоучки. Эта псевдонаука, эта научная попса, которой полны экраны, страницы, обывательские разговоры.
До чего мы дожили!