Уборщица шлепает тряпкой в кабинете главного редактора.
Лидии вдруг кажется, что мир за окнами исчез. Он ушел под землю, оставив только несколько картонных декораций.
Галина глубоко вдыхает. Сейчас она заговорит. Даст Лидии первые подсказки к загадке по имени Галина.
Чтобы получить подсказки к загадке по имени Лидия.
– Я вот смотрю на тебя… – Галина берет свою звонкую сумку, встает, делает несколько шагов и как бы случайно присаживается напротив. – Ты симпатичная девушка, а не замужем. Почему так?
– А зачем мне замуж? Мне и так хорошо.
– Не надо этого стесняться, – Галина кладет руку на пальцы Лидии. Рука сухая и горячая. – Я все знаю, в редакции нет тайн. Как ты думаешь, почему он на тебе не женится?
– Галина, послушайте…
– Подожди, Лида! Он живет с тобой шесть лет, пьет твою молодость, а предложения не делает. Тебе сколько – тридцать? Уже пора. Почему же он увиливает? Ты думала об этом? Многие женщины считают, что проблема в их характере или внешности. Но дело в другом.
– В венце безбрачия, наверное?
– Я знаю, что ты не веришь в это. Я тоже не верю в это. Но есть одна вещь, в которую я верю. Смотри.
И она достает из сумки фотографию.
– Вот.
С фотографии смотрит на Лидию толстая и усталая женщина лет пятидесяти. Она сидит, откинувшись на спинку старого кресла. Лидия думает, что такое же кресло есть у соседки. Старое кресло, дешевое, в семидесятых годах они были во многих квартирах. Сейчас они остались только в очень бедных квартирах или в тех, которые сдаются.
На кресло наброшен синий коврик с красными цветами. И коврик узнает Лидия, соседка тоже покрывает таким свое кресло. Только соседский коврик не синий с красными цветами, а красный с синими цветами. В общем, смешно, когда берегут такие кресла. Выбросить их пора, да купить новые.
Как интересно устроена человеческая голова! Мысли бегают вокруг этого кресла, а к женщине не приглядываются. Зачем приглядываться?
Все и так ясно.
Нос вспоминает запах соседского кресла – кислый, пыльный, вот потянуло мокрой псиной. У соседки живет старая собака, она вечно лежит в этом кресле, свернувшись калачиком. Потом сядешь на коврик и целый день на тебе шерсть…
Наверное, и у женщины на фотографии все брюки в шерсти. Черные дешевые брюки с искоркой, к таким всякое дерьмо липнет…
На фотографии виден край шкафа. Полированное старье. Можно представить, сколько отпечатков на нем накопилось за те двадцать лет, что шкаф стоит в этой квартире.
Вы говорите: воображение разыгралось? Собака какая-то почудилась? Ее же нет на фотографии, собаки – собака у соседки. Мысли собираются в кучку, удивляются сами себе, но тут же обрадовано всплескивают. А угол за шкафом почему такой засаленный? Кто это подрал обои за правой рукой женщины на фотографии? Скажете, не собака? Собака, собака. Кислый угол, замусоленный, словно покрытый слоем окалины. У женщины тоже есть собака, и эта собака старая. Десять лет она терлась об этот угол и сидела в этом кресле, которое было старым уже в тот год, когда старая собака была щенком.
Женщина на фотографии, наверное, ищет взглядом глаза Лидии, потому что Лидия чувствует неудобство. Так смотрят нищенки, просящие милостыню. Жалко? Да, жалко. Но жалко у пчелки в жопке.
– Ну, узнаешь? – говорит Галина. – Это ведь я. Два года назад. Смешно, правда?
4
За два месяца до ухода Верки из детского дома заведующая послала ее за козьим молоком. Отношения тогда уже были неважные, постоянно они переругивались, вот заведующая и отомстила. Бидоны с молоком вмещали двадцать литров, а дорога была неблизкая. Обычно за молоком посылали взрослых парней.
Верка пошла злая. Не из-за молока – вообще, злая. В ней тогда поселилась жажда перемен, она не давала Верке дышать полной грудью. Словно степной ветер надул ей в сердце каких-то обещаний: сердце стало набухшее, как шмель перед грозой. Даже постоянная ругань с заведующей текла мимо нее. Верка и слушала вполуха, и отвечала без куража. Она глядела теперь поверх голов, постоянно выискивая взглядом линию горизонта.
Тихо было в тупичке, по которому Верка поднималась к дому хозяйки козы. Улочка была богатая, с неприступными заборами. Здесь жили семьи местного начальства. Женщины из голубых ворот выходили редко, а если выходили, то прошмыгивали к соседним калиткам, накрыв голову.
Верка миновала дом директора магазина, подошла к воротам хозяйки козы. Еще год назад та никакого молока не продавала. Жила себе за начальником ГАИ, как у Магомета за пазухой, по-русски не понимала. Но начальника ГАИ посадили, и тетка быстро выучила русский. И козу научилась доить.
Верка вздохнула, толкнула калитку, и, прежде чем войти внутрь, осмотрела равнодушным взглядом конец тупичка. Там стоял последний дом – начальника автобазы.
Хозяйка козы оставила ее в саду, а сама ушла с бидонами в сарай. Верка стояла послушно, не двигаясь, даже не уходила в тень с освещенного солнцем места. Только вертела головой, чтобы не было скучно.
Отсюда ей был виден край соседского сада. За яблонями возился начальник автобазы, он стоял на земле на коленях – словно грядки полол. Любопытная Верка не удержалась и тихо, как мышка, приблизилась к забору.
Теперь она хорошо видела, что начальник базы откапывает под яблоней горлышко стеклянной банки. Рядом с ним на подстилке лежит аккуратный брусочек денег.
Она снисходительно улыбнулась. Жизнь любого человека здесь была на виду. Никаких тайн городок не признавал. Девичья честь, контрабанда черной икры, размеры взяток начальнику милиции – все это было выставлено на всеобщее обозрение. Возможно, такой открытости способствовала расстилающаяся вокруг городка степь, сама не признающая тайн, а признающая лишь бескрайний простор традиций. Богатство тоже было защищено лишь зыбким мороком, похожим на степной зной. Богачи, конечно же, прятали деньги, ведь эти деньги были незаконные, но прятали они их не от местных бедняков, а от призрачной, но от этого не менее жуткой советской власти. Местных бедняков не боялись, никому из них и в голову бы не пришло, что деньги можно украсть. Так что разговоры про эти банки, в которых хранились и деньги, и кольца, и царские монеты, были настолько привычными, что даже стали неинтересными. Единственное новое, что Верка увидела – место.
Под старой яблоней, на краю сада, у калитки, выходящей в степь.
Укромное местечко – одобрила она и вернулась на дорожку, по которой уже шла с бидоном хозяйка козы.
Собиралась ли она украсть эти деньги? В смысле, собиралась ли она это сделать вообще – в принципе? Этого Верка и сама не знала. Она была из тех людей, что принимают решения быстро и никогда заранее не задумываются о проблемах. Это ее дочь потом будет бесконечно раздумывать о том и об этом, чтобы всю свою решимость в итоге растратить на бесплодные размышления. Верка же не примеряла на себя будущие судьбы – ни сладкие, ни страшные – поэтому в момент принятия важного решения она всегда была пустой и сильной.
Решение понадобилось два месяца спустя.
Оставив Верку с женой, начальник автобазы ушел на сабантуй. Верка посидела с родственницами, пока они не разошлись, подобрала миндаль с ковров, отнесла пиалы на летнюю кухню, понаблюдала за тем, как быстро густеют сумерки за стеклами веранды. Потом Верка отправилась прогуляться в сад. Там она откопала банку, вытащила три брусочка, после чего спокойно открыла калитку и ушла в степь.
Первая жена начальника в это время сидела в доме и слушала русское радио. Она наклоняла голову, пытаясь различить слова или хотя бы отделить их одно от другого. Женщина понимала, что жизнь ее теперь изменилась; наверное, и их дому уже не закрыться от этой громады, что вечно нависает над бедным затерянным городком и пытается проникнуть то своими радиоприемниками, пожирающими тишину, то далекими институтами, пожирающими сыновей, то белобрысыми женами, пожирающими мужей…
«Где Верка? – спросил начальник автобазы, вернувшись. – Ты нам постелила?»
«Я постелила, – сказала жена, все-таки изображая на лице некоторую обиду. – А твоя русская жена гуляет в саду».
«В саду?» – изумился начальник автобазы. На дворе уже была ночь.
Прежде чем выйти в сад, он прошел в спальню. Там постоял немного, любуясь на белую постель, на пышную немецкую перину, на ковры, разложенные на полу и развешенные по стенам… Ну, там много было красивого и богатого, была даже огромная немецкая картина с голыми розовыми наядами и подсматривающими за ними охотниками. Эту картину начальник автобазы привез из Германии, где, между прочим, довольно геройски воевал.
Короче, он полюбовался, повздыхал, затем отправился в сад искать Верку.
Начальник автобазы никогда не узнал, что Верка его немного раскулачила. Смешно, но он из осторожности не вел учета денег и пропажу трех брусочков не заметил. Уже позже – весной – на степь обрушились невиданные ливни, они затопили и дом, и сад, часть денег испортилась, и последние следы воровства оказались смыты. Так что у него не осталось ни обиды, ни гнева, одно только изумление и даже некоторое подозрение, что дневные события были лишь сном. Он долго сидел в саду, глядя на звезды, а его жена в это время сидела в комнате, выключив радио и прислушиваясь к тишине сада. В итоге в доме начальника автобазы образовались как бы три тишины: одна исходила от начальника, другая от его жены, третью порождало отсутствие Верки. Неудивительно, что такая тройная тишина была услышана обкуренным скороходом как некий странный звук.
Через полчаса начальник автобазы и его жена вместе легли на шикарную кровать, приготовленную для Верки.
А сама Верка в это время уже подходила к железнодорожной станции.
Через два часа она сидела в тамбуре поезда, ползущего из Баку в Москву. А через двое суток стояла на московском вокзале, задрав голову и приоткрыв рот. На недосягаемом потолке этого чудесного здания был настоящий Кисловодск: лепной, синеватый, состаренный патино