Глава пятнадцатая, в которой случаются непредвиденные происшествия
Катя Воронцова принесла Петру Петровичу известие, которое в тот же день подтвердилось: из Берлина приехали два важных чина, ожидаемых местным начальством, — генерал и капитан.
Под вечер Петр Петрович вышел вместе с Митей погулять в городской сад, и Митя нацарапал на крайней скамейке средней аллеи едва заметную букву «П».
А вечером явился сам Валерий Фомич Осипов.
— Жильца вашего еще нет? — спросил он.
— Еще нет, но скоро будет.
— Рассказывайте, что случилось…
— Приехали из Берлина двое: генерал и капитан.
— Вы их не видели?
— Да нет, откуда…
— Скажите Кате — пусть постарается узнать их фамилии и что за цель приезда.
— Хорошо.
Осипов ушел, как и явился, очень тихо, и почти сразу же пришел Раушенбах.
Он выглядел очень довольным, даже напевал что-то про себя, что было необычным для него.
— Можете поздравить меня, — обратился Раушенбах к Петру Петровичу, — сегодня я получил благодарность от самого господина цу Майнерт.
— А кто это такой — цу Майнерт?
Раушенбах важно приподнял брови.
— Вы не знаете? Это очень требовательный господин, генерал-инспектор. А я отличился: приготовил такое заливное и такой паштет, которого он, наверно, и в Бургундии не едал. Сам фон Ратенау был в восторге, и генерал тоже похвалил меня!
И толстый немец от полноты чувств блаженно прикрыл свои маленькие глаза пухлыми, набрякшими веками.
«Значит, его фамилия цу Майнерт, — подумал Петр Петрович. — Вот я уже и знаю, кто такой и как его зовут».
Мысли его перебил Раушенбах:
— Да, пока не забыл… Я сказал, что живу в хорошем доме и что вы превосходный хозяин.
— Кому это вы сказали? — удивленно спросил Петр Петрович.
— Господину военному коменданту.
— Фон Ратенау?
— Да, конечно. И он сказал, что если у вас имеется еще одна комната, чтобы я пригласил сюда жить капитана Хесслера.
— Кто это такой — Хесслер?
— Он сопровождает господина цу Майнерта.
— Пожалуйста, — сказал Петр Петрович. — У нас ведь все равно столовая пустует; я целый день на работе, а когда прихожу, могу поесть и на кухне…
Так в доме Петра Петровича появился еще один жилец — капитан Хесслер.
Разумеется, на другой же день Митя побежал в городской сад и нацарапал на скамейке маленькую букву «ф».
И к вечеру в фотографию «Восторг» явился Вася.
Как нарочно, именно в это самое время в фотографии находилась мадам Пятакова: привела с собой приятельницу, жену владельца модной сапожной мастерской Воронько.
Завидев Васю, мадам Воронько воскликнула:
— Кого я вижу, наш Василий!.. — И, обратясь к подруге, пояснила: — Знаете, дорогая, это такой мастер, такой мастер… Поверьте, он делает туфли ну просто не хуже, чем в самом Париже!
Вася казался невозмутимым.
— У меня вот какое дело, — медленно произнес он. — Хотелось бы увеличить карточку отца и матери. Скоро годовщина их свадьбы, и я бы хотел увеличить их карточку, когда они снимались лет двадцать пять тому назад.
— Это похвальное желание, — одобрил Петр Петрович и, обратясь к дамам, сказал: — Приятно в наше время видеть такое почитание родителей. Не правда ли?
— О да, — подхватила мадам Воронько. — Мой муж, кстати, очень доволен вами, Василий…
Вася молча поклонился.
— Ну ладно, — сказала мадам Пятакова. — Мы обо всем договорились. Значит, завтра утром вы будете снимать мою подругу.
Петр Петрович наклонил голову.
— С удовольствием.
«Первая дама» города кокетливо погрозила мизинцем.
— Смотрите, чтобы вы изобразили ее такой же красивой, как и меня.
— Постараюсь, мадам, это также и мое горячее желание…
Дамы ушли. Вася и Петр Петрович остались вдвоем.
— У меня новый жилец, — быстро проговорил Петр Петрович.
— Кто?
— Какой-то капитан из Берлина. Фамилия Хесслер.
— Кто его поселил?
— Мой Раушенбах. Сказал, что весьма доволен своим жильем, а также и хозяином.
Вася слегка усмехнулся:
— Заслужили, стало быть.
— Как видишь.
— Ладно, передам по назначению.
— Привет.
И Вася ушел, пообещав на днях занести карточку родителей. В целях конспирации это было все-таки необходимо.
Хесслер оказался красивым молодым немцем. Холеное, хорошо выбритое лицо, холодные глаза. По-русски знает всего два слова: «Как зовут?»
Он так и обратился к Петру Петровичу, не глядя на него:
— Как зовут?
— Петр Старобинский.
Раушенбах что-то быстро заговорил. Хесслер ответил ему, едва цедя слова сквозь зубы. Раушенбах перевел:
— Он приказал: когда дома, чтобы никто к нему в комнату не входил.
— Хорошо, никто не войдет.
Раушенбах перевел ему слова Петра Петровича.
— И чтобы собака тоже не входила. Он не выносит собак.
— Будет исполнено.
И вот таким образом в доме Петра Петровича поселился капитан Хесслер, который за все время, что он прожил здесь, не сказал с хозяином дома и трех слов.
…Генерал цу Майнерт, приехавший вместе с капитаном Хесслером из Берлина, был недоволен самым серьезным образом: в городе действуют подпольщики, связанные с неуловимыми партизанами, это они убили начальника полиции, они взорвали склад с немецкими боеприпасами, спустили под откос целых четыре эшелона с гитлеровцами. Совсем недавно ночью неожиданно возник пожар на бирже. Когда прибежали солдаты, дом уже догорал. Многие важные документы погибли в огне.
В городе усилились аресты. Карательная тюрьма была забита до отказа. Но цу Майнерт требовал все новых репрессий. В комендатуре у военного коменданта фон Ратенау и в гестапо происходили длительные совещания, и каждый раз цу Майнерт говорил:
— Даю последний срок. Чтобы через три дня со всеми партизанскими диверсиями было покончено!
Проходил день, еще день, и опять новая диверсия народных мстителей нарушала покой гитлеровских заправил, и снова солдаты хватали невинных людей, подвергали их пыткам, истязаниям, бросали в тюрьму и расстреливали без всякого суда.
Однако карательная экспедиция в близниковский лес окончилась неудачей. Гитлеровцы «прочесали» лес от опушки до опушки, но не нашли нигде и следа лесных жителей.
Партизаны, предупрежденные подпольщиками, вовремя успели сменить свое жилье и перебрались в другой лес.
Петру Петровичу, Кате, Алле Степановне и, разумеется, Мите пришлось соблюдать еще большую осторожность. Теперь уж ни Вася, ни Осипов не встречались с Петром Петровичем. Так получилось, что самым полезным для всех оказался мальчик, обыкновенный мальчик Митя Воронцов.
Вначале, когда Петру Петровичу пришлось сознаться Васе в том, что Митя случайно узнал о связи с партизанами, Вася был явно недоволен. Но потом познакомился с Митей, поговорил с ним, примирился.
Мальчик умный, яростно ненавидит оккупантов; если надо будет, можно время от времени поручать ему самые несложные дела.
И Митя выполнял все, что ему поручали, настолько безукоризненно, что хмурый, малоразговорчивый Вася даже похвалил его.
Теперь через Митю они поддерживали связь с Васей, передавали ему нужные сведения.
Митя пробегал по улице, встретившись с Васей, шел за ним и, улучив момент, передавал ему то, что было нужно. А вскоре и Вася начал передавать Мите листовки, отпечатанные на стеклографе, переписанные от руки сводки Совинформбюро.
И фашисты, заполонившие улицы города, останавливавшие почти каждого проходившего человека, не обращали никакого внимания на худенького русоволосого мальчишку, беспечно пробегавшего по улицам города, не подозревая о том, что за пазухой у мальчишки листовки и сводки Совинформбюро, которые в этот же день будут наклеены на стены домов, разбросаны по улицам, по аллеям городского сада, а иной гитлеровец находил такую листовку порой… в собственном кармане.
Но материнскому сердцу не прикажешь. Часто ночью, когда Митя спал, Катя подходила к его постели, вглядываясь в безмятежное, особенно кроткое, затихшее во сне лицо сына…
Случалось, Митя открывал глаза.
— Что с тобой, мама? Почему не спишь?
Слезы закипали в ее глазах. Она прижимала к себе голову мальчика.
— Митя, родной, если с тобой что приключится…
— Да ничего со мной не будет, что ты, мама!
Он засыпал снова. Ресницы бросали тень на смуглые, обветренные мальчишеские щеки.
Он спал, а она долго сидела без сна, мучительно вглядываясь в его лицо. И жестокая, давящая, все время коловшая мысль не давала покоя:
«Что-то будет? Убережет ли она сына? Вдруг нет? Что тогда?»
Как часто хотелось ей поделиться своей тревогой с Соней, верной и ласковой подругой. Как часто слова почти уже рвались с ее губ.
Ведь недаром же говорят: горе, разделенное с другом, — полгоря.
Но Вася строго-настрого приказал ей ни с кем никогда не делиться. Ни одним словом.
— Без самодеятельности, — сказал он ей однажды, и Катя не решалась ослушаться его.
Ей было немного совестно перед Соней. Они знали одна другую с давних пор. У Сони не было от Кати секретов. Вся ее нехитрая жизнь была как на ладони. И Кате хотелось в свою очередь поделиться с подругой, рассказать ей обо всем, поведать о постоянной, съедавшей ее тревоге за сына, но в то же время она не хотела ослушаться приказания Васи.
Но однажды пришлось все-таки поделиться с Соней.
Группа партизан напала на машину военного коменданта. Коменданту удалось спастись, в перестрелке были убиты лишь адъютант и гестаповец — охранник коменданта.
Однако два партизана были тяжело ранены. Товарищи подобрали их и укрыли в развалинах «замка» на окраине города.
Вася встретился с Митей на улице и велел ему передать матери, чтобы та достала лекарства, медикаменты, бинты, йод, вату и, разумеется, еду.
Что было делать? Еду Катя могла достать, это было для нее не очень сложно. А как быть с лекарствами? Где раздобыть их?
Она улучила свободную минутку в ресторане, рассказала обо всем Алле Степановне.