В палисаднике возле своего крыльца она увидела белевший на земле листок бумаги. Она подняла его. Крупными буквами там было написано: «Соня Арбатова — предатель».
И все. Ни подписи, ничего больше.
Что было делать? К кому бежать? Алла Степановна подумала и решила все-таки пойти на работу. Что будет, то будет. Не пойти нельзя. Немцы — люди педантичные, могут придраться к ней, выгонят с работы…
И она пошла в ресторан, решив про себя, что вечером зайдет к Петру Петровичу, расскажет ему о записке и посоветуется, как быть дальше…
Как и всегда, она стояла на кухне, мыла тарелки, тщательно, до блеска протирала ложки, вилки, ножи.
Мельком она увидела Соню. Соня носилась по залу, подавая завтрак офицерам. Выглядела она, как и обычно: аккуратная, подтянутая, приветливая.
В обед Соня зашла на кухню. Прямо направилась к Алле Степановне.
— Что это вы такая бледненькая нынче? — ласково спросила она.
— Да что вы, вам кажется, — ответила Алла Степановна.
Потом спросила Соню в свою очередь:
— Почему я не вижу Катю? Не заболела ли?
Соня удивилась:
— Разве ее нет? Я, признаться, сегодня раньше ее ушла на работу, думала, она придет позднее, а ее и в самом деле что-то нет…
Она говорила спокойным, доверительным тоном, глаза ее смотрели безмятежно.
Неизвестно почему, то ли потому, что она смотрела прямо в глаза Сони, то ли Сонин голос был чересчур спокоен, безмятежен, Алла Степановна вдруг окончательно прониклась уверенностью: Соня — предательница. Записка не врет. Нет, не врет!
Она молча повернулась к Соне спиной, стала мыть посуду. Сердце ее стучало безостановочно, все сильнее, все громче.
«Как быть? Что делать?» — думала она и не могла найти выход.
Потом внезапно решилась: надо пойти к Петру Петровичу, предупредить его, чтобы он дал знать Васе.
Она скинула с себя фартук, вымыла руки.
Только повернулась к дверям, как в кухню снова вошла Соня. Быстро окинула ее взглядом:
— Вы что, идете куда-то?
— Я ненадолго, — ответила Алла Степановна.
Соня стояла в дверях.
— Пропустите меня, — сказала Алла Степановна.
Соня молча смотрела на нее немигающими светлыми глазами.
— А куда вы идете?
— Я ненадолго, мне надо по делу, — стараясь говорить спокойно, сказала Алла Степановна.
Соня поняла все. Разом, в один миг. Уже не стесняясь, повернулась к шеф-повару Раушенбаху, громко крикнула:
— Держите ее, она партизанка!..
Все свершилось мгновенно. Раушенбах даже не успел ничего ответить…
Алла Степановна быстрее молнии рванулась к плите, схватила огромную кастрюлю, в которой кипела вода, и плеснула ее прямо в лицо Сони.
Удара по голове она не ощутила. Только уже тогда, когда на нее нахлынула огромная, черная, без конца и без края ночь, она в последний раз подумала о том, что, должно быть, вряд ли предательница осталась жива: ведь в кастрюле был крутой кипяток…
Глава двадцать третья, в которой повествование снова возвращается к старым героям
Между тем Хесслер и Петр Петрович благополучно добрались до степаковского леса.
Кругом стояла такая незыблемая, такая устойчивая тишина, что Петру Петровичу на миг показалось: война кончилась, как не было ее вовсе, и снова мир на всей родной земле, мир и спокойствие и заслуженный долгий отдых…
Он выпустил Джоя из машины.
Джой словно оглашенный стал носиться по лесу, восторженно лая.
Впервые за все это время непроницаемое лицо Хесслера озарилось улыбкой:
— Даже пес понимает, что он уже вне опасности…
— А я боюсь, — откровенно признался Петр Петрович, — как бы фашисты не услышали его лай…
Хесслер усмехнулся.
— Здесь их нет, — уверенно произнес он.
И как бы в подтверждение его слов внезапно, словно из-под земли, перед ними вынырнула фигура человека, одетого в короткий драповый пиджак, туго перепоясанный кожаным ремнем. За спиной человека виднелся автомат.
— Кто такие? — коротко спросил он.
— Свои, — ответил Хесслер. Он подошел ближе и тихо проговорил слова пароля.
— Что нужно? — спросил партизан.
— Проводите нас к командиру, — сказал Хесслер.
И первый пошел прямо по дороге, указанной партизаном. За ним двинулся Петр Петрович, впереди бежал Джой. Шествие замыкал партизан.
Они шли в самую глубь леса, все дальше и дальше. Кругом было тихо, все дышало покоем и миром; на лесных тропинках, усыпанных рыжей хвоей, лежала рябая тень от солнца и веток деревьев, где-то в вышине громко пели птицы.
Петр Петрович шел и думал:
«А вдруг сейчас у командира партизанского отряда я увижу Вадима? Может же быть такое!»
И сердце его замирало от волнения, и он представлял себе, как встретится с сыном, как обнимет его, прижмется щекой к его лицу…
Внезапно из-за высокой дуплистой сосны выступил плечистый мужчина. Он близко подошел к идущим. Хмурое, обветренное лицо его озарилось улыбкой.
— Привет, — сказал он. Это был Валерий Фомич Осипов.
Петр Петрович остался в отряде Осипова. А Хесслер спустя несколько дней уехал дальше, по ему одному известному направлению.
Хесслер был человеком удивительной, необычной судьбы. Никто не знал его подлинного имени.
Перед самой войной он был заброшен в немецкий тыл и там сумел обосноваться.
Этот красивый русский человек в совершенстве играл роль родовитого немецкого офицера, преданного сторонника самого фюрера.
Он был выдержан, хладнокровен, обладал колоссальной силой воли. И, конечно, превосходно владел немецким и английским языками.
В течение нескольких лет Хесслер ежедневно, ежеминутно играл с огнем. Великолепно справляясь со своей ролью подлинного арийца, ярого гитлеровца, он сознавал, что каждый час рискует своей жизнью: малейшая неосторожность, малейший неверный шаг могли навсегда погубить его.
Но он понимал: все те сведения, которые ему удалось добыть, необходимы его Родине, всем советским людям, и потому он старался не думать об опасностях, подстерегавших его…
Глава двадцать четвертая, в которой рассказывается о том, что хранилось в плетеной кошелке
Все кончается на свете. Кончились и школьные каникулы, которые, как им и положено, пролетели незаметно.
Немало воды утекло за это время. Егор и Алеша побывали в пионерском лагере. Они ходили там в походы, плавали на плоту, который сами построили, научились разжигать костер от одной спички…
Вернулись они домой за две недели до начала учебы. Как и всегда, после долгого отсутствия родной город показался им особенно прекрасным. В садах стоял знакомый осенний аромат антоновских яблок и редких, слетавших на землю листьев.
Первым делом отправились навестить Петра Петровича, но его не оказалось дома; соседи сказали, что он уехал в Москву навестить друга.
Оба мальчика искренне огорчились: за то недолгое время, что они узнали старого фотографа, он стал им поистине близким человеком.
В лагере друзья не раз мечтали о том, как, вернувшись в город, первым делом побегут навестить Петра Петровича. И они с нетерпением ожидали его приезда.
Мальчикам очень хотелось сделать для Петра Петровича что-нибудь приятное.
— Купим ему арбуз! — предлагал Алеша. — Или, может быть, лучше принесем цветы?
Егор вдруг округлил глаза и даже приоткрыл рот. Потом он сказал:
— У меня появилась мысль! А что, если раздобыть для Петра Петровича собаку?!
— Вот это дело! — воскликнул Алеша. — Ему будет с собакой наверняка веселей…
— Только где же мы найдем ее? — спросил Егор.
— Давай походим по городу, поищем…
Егор с усмешкой посмотрел на Алешу:
— Еще чего придумал! Можешь ходить хоть целую неделю подряд, а подходящей собаки не найдешь!
— А ты что предлагаешь?
— Давай дадим объявление.
— Какое?
— Самое обыкновенное: «Куплю хорошего щенка, порода все равно какая…»
Теперь уже Алеша усмехнулся, выслушав Егора.
— А деньги у тебя есть?
— Есть.
— Сколько?
— Рубль без десяти копеек.
— Так, девяносто копеек, стало быть. А у меня ровно шестьдесят три копейки. Понял?
— Понял.
Оба понимали одно и то же: собаки им не купить, даже самой обычной дворняжки. Что же делать?
Как оно часто бывает, неожиданно на помощь мальчикам пришел случай.
Они возвращались домой из кино. Навстречу им шел человек с плетеной кошелкой в руках.
Шел и шел себе, никто на него и не глядел даже. Но внезапно, когда он поравнялся с мальчиками, из кошелки донесся писк. Мальчики сразу остановились. И человек остановился тоже.
— Беда, — сказал он громко, — прямо не знаю, что с ним делать.
— С кем? — в один голос спросили Егор и Алеша.
— Да вот с этим обормотом.
Он раскрыл кошелку. Там, в глубине, темнело что-то маленькое и пушистое.
— Щенок! — воскликнул Егор.
— Он самый, — подтвердил человек и рассказал о своих хлопотах.
Он приехал из Москвы к брату. А сынишка брата давно уже просил щенка. И вот в подарок племяннику он привез щенка, самого, как он считал, красивого, а племянник, оказывается, уже взял себе собаку, и теперь приходится возвращаться обратно со щенком в Москву. Но и в Москве ему девать щенка некуда.
— Можно посмотреть на него? — спросил Егор.
Вместо ответа человек раскрыл кошелку, и щенок выпрыгнул на землю. Был он и в самом деле хорош собой: темно-бурый, с пушистым хвостиком, толстыми, короткими лапами и смешной мордочкой.
— Вот это да! — только и сказал Егор. А Алеша промолвил восхищенно:
— Лучшего щенка я в жизни не видел!
— А он дорогой? — спросил Егор.
— Хочешь взять его? — в свою очередь спросил хозяин щенка.
— Да! — не задумываясь ответил Егор.
— Бери!
Он отдал щенка вместе с кошелкой и быстро зашагал прочь, словно боялся, что Егор передумает и вернет ему щенка.
Егор бережно прижал к себе маленькую теплую головку песика.
— Как звать его? — крикнул он вдогонку незнакомцу, но тот уже скрылся за углом.