Где-то поблизости залаяла собака.
— Ну, она тут оказалась не случайно, — ответил Джосбери. — Этой женщине место в Найтсбридже, а не в Кеннингтоне. Благодаря детективу-констеблю Флинт, которая на удивление хорошо разбирается в ювелирном деле, мы можем исключить мотив ограбления, хотя куда пропала машина, по-прежнему непонятно.
— Здешняя детвора убивать за машину не станет, — сказала я, и оба снова посмотрели на меня. — Угнать-то, конечно, угонят, но максимум вырвут ключи из рук и пихнут легонько. Им необязательно…
— …вонзать нож в горло аж до самой трахеи? — закончил за меня Джосбери. — Вспарывать живот от грудины до лобка? Пожалуй, соглашусь с вами, детектив-констебль Флинт. Как-то оно чересчур.
Ясно: парень меня невзлюбил. Я сделала шаг назад, потом еще один. То ли из-за шока, то ли по какой-то иной причине я болтала гораздо больше обычного. Может, стоит притихнуть? Помолчать и послушать.
— Но как? — спросила Таллок.
— Что-что? — Джосбери отвлекся, наблюдая, как я пячусь.
— Когда Флинт ее увидела, она еще стояла на ногах, — сказала Таллок. — Она еще была жива, хотя и ранена. Значит, на нее напали буквально за несколько секунд до того. Пока Флинт копалась в своей сумочке. Как он это сделал? Как он мог нанести такие тяжелые ранения и моментально скрыться?
«Копалась в своей сумочке»? Таллок говорила так, будто я была виновата в случившемся. Я открыла было рот, чтобы возразить, но вовремя сдержалась. Притихнуть. Молчать и слушать.
— Камер слежения здесь нет, — сказал Джосбери. — Но проспект всего в паре ярдов отсюда. Стеннинг уже отправился за пленками. Если наш злодей вышел за пределы жилищного комплекса, его должны были заснять.
А может, я и впрямь виновата. Если бы не витала в облаках, могла бы заметить преступника и не дать ему нанести удар. Могла бы закричать или вызвать полицейских по рации. Могла бы предотвратить убийство. Только укоров совести мне не хватало!
— Преступник должен быть залит кровью с ног до головы, — заметил Джосбери, по-прежнему не сводя с меня глаз. — За ним должен остаться след. — Он обернулся. — Собаки на месте.
Мы взглянули на скопление машин, куда подвезли двух немецких овчарок, каждую со своим дрессировщиком.
— Необязательно, — выпалила я, не успев одуматься. Оба инспектора уставились на меня. — Если горло перерезали сзади, преступник мог и не испачкаться. И внутренности вывалились вперед. Прямо на мою машину.
— И на вас, — добавил Джосбери, переводя взгляд на кровавые пятна, заметные даже сквозь полиэтилен защитного костюма. — Ну, что, Талли, сворачиваемся? Пора везти Флинт в участок.
— Надо только проверить, смог ли Нил… — засомневалась она.
— Андерсон — большой мальчик, справится, — заверил ее Джосбери. — Шесть офицеров уже собирают показания, на развязке стоит регулировщик. Жильцов начнут опрашивать, как только собаки закончат свое дело.
— Сможешь отвезти ее? Я хочу повнимательнее осмотреться, когда рассосется толпа.
Джосбери попытался было возразить, но вместо этого лишь расплылся в улыбке. Зубы у него были идеальные.
— Значит, я поеду на таллимобиле?
Покачав головой, Таллок расстегнула «молнию» на костюме и достала из кармана ключи.
— Поцарапаешь — башку оторву! — предупредила она.
— Идемте, Флинт, пока она не передумала.
И Джосбери под локоть повел меня к серебристому «мерседесу».
— Проследи, чтобы она костюм не снимала, — напутствовала Таллок, пока Джосбери открывал мне дверцу.
Забравшись внутрь, я оценила новехонький, словно только из магазина, интерьер, откинулась на спинку кожаного кресла и закрыла глаза.
4
Даже в начале десятого машин на улицах хватало, и продвигались мы очень медленно. Комментарий Таллок не давал мне покоя. Я сидела с закрытыми глазами и спрашивала себя, что можно было сделать иначе. Джосбери упорно молчал.
Через десять-пятнадцать минут тишины он наконец включил магнитолу, и машина заполнилась жутковатыми напевами «Clannad».
— Издевается она, что ли… — пробормотал Джосбери себе под нос. — В бардачке ничего другого нет?
Я открыла глаза и, не снимая резиновых перчаток, достала оттуда единственный диск.
— Средневековые григорианские хоралы, — прочла я вслух с обложки.
Джосбери покачал головой.
— Будь добра, при случае обсуди ее музыкальный вкус, — попросил он. — Она на днях уже ставила мне «Westlife».
И снова замолчал. Наша машина между тем выехала на Олд Кент-роуд. Время от времени, когда фонари подсвечивали ветровое стекло под нужным углом, я видела его отражение. Ничего особенного. Далеко за тридцать. Коротко остриженные каштановые волосы. Пару дней не брился. Загар на лице и плечах. Зубы, как я уже подметила раньше, ровные и белоснежные.
Мы помолчали еще с десять минут. Впрочем, по наклонам его головы я догадалась, что он тоже пытается ловить мое отражение в ветровом стекле.
Копалась в своей сумочке…
— Если бы я оказалась там раньше, она бы выжила? — спросила я, когда мы свернули с Льюисхэм Хайстрит на стоянку возле участка.
— Кто ж это знает? — ответил Джосбери.
Свободных мест не оказалось, поэтому пришлось припарковаться прямо за зеленым «ауди» и перегородить ему путь.
— Она умерла за пару секунд до приезда «скорой», — сказала я. — Надо было что-то приложить к ране, да? Остановить кровотечение?
Зря я надеялась на утешительные слова.
— Я полицейский, а не парамедик, — сказал он, выключая мотор. — Тебя тут, похоже, уже ждут.
Нас действительно ждали: дежурный сержант, криминалист и полицейский врач. Мы вместе вошли на территорию участка через зарешеченную заднюю дверь, и мой визит официально зафиксировали в журнале. В лондонской полиции я служила уже четыре года, но интуиция подсказывала, что совсем скоро я увижу знакомые вещи с совершенно другой стороны.
И вот я сидела там, переводя взгляд с грязно-бежевых стен на серую напольную плитку. Левое плечо болело от недавнего падения, надвигался приступ мигрени. Около часа назад меня попросили полностью раздеться для медицинского обследования. Затем я приняла душ, и врач осмотрел меня снова, только теперь меня еще и фотографировали. Мне срезали ногти, взяли мазок слюны и тщательно — до боли — прочесали волосы. После этого одели в оранжевый комбинезон, вроде тех, которые обычно носят арестанты.
В тот вечер я не успела поужинать и теперь безудержно дрожала: то ли сахар в крови понизился, то ли сказывался шок, то ли в комнате попросту было холодно. И я никак не могла забыть те голубые глаза.
Я же могла ее спасти. Если бы не строила воздушные замки, сейчас не было бы нужды возбуждать уголовное дело. Все это понимали. Это станет моим клеймом до самой пенсии. Я прославлюсь как детектив-констебль, допустившая убийство в двух шагах от себя.
В комнату вошел детектив-инспектор Джосбери. Из-за низкого потолка он казался еще выше, чем на улице или даже в машине Таллок. С ним была детектив-констебль Гейл Майзон, которая помогала врачу меня осматривать. Они над чем-то смеялись в коридоре, и, когда он открыл ей дверь, на губах у него еще играла усмешка. Неотразимая усмешка. Которая враз исчезла, стоило ему взглянуть на меня.
— Скучаете, да? — не сдержалась я.
Впрочем, с тем же успехом я могла и промолчать: реакции не последовало.
Майзон была симпатичной блондинкой лет тридцати трех-четырех. Она принесла мне кофе. Я погрела ладони о стенку кружки, но поднести ее ко рту не осмелилась: слишком сильно дрожала. А Джосбери все рассматривал меня. Мои мокрые после душа волосы. Мою шелушащуюся кожу на лице (увлажняющего крема в участке, сами понимаете, не нашлось). Мою арестантскую форму. Впечатление я, конечно, производила сногсшибательное.
— Ну что ж, — сказал он. — Приступим к официальным показаниям.
К тому моменту, как он закончил, я готова была свалиться со стула замертво. Тактичным описанием техники, которую инспектор Джосбери применял для допросов, было бы слово «въедливая». А если бы меня попросили проявить не такт, но честность, то я бы назвала его гребаным садистом.
Еще до начала мне разъяснили, что показания будет брать Гейл Майзон, а Джосбери выступит только в роли советника. Я даже могла попросить его удалиться. Но нет, я лишь пожала плечами и пробормотала, что, дескать, пускай остается. Большая ошибка с моей стороны. Как только начался допрос, он взял бразды правления в свои руки.
И эта дача показаний не была похожа ни на одну из тех, в которых я принимала участие. Меня допрашивали как подозреваемую. Я повторяла каждую деталь до тех пор, пока даже Майзон не стало неловко. Джосбери неизменно возвращался к одному и тому же вопросу: как я могла ничего не увидеть? Как я могла пропустить само нападение, находясь при этом так близко, что жертва умерла у меня на руках? Я каждую секунду ждала, что он вот-вот скажет прямым текстом: блондинка выжила бы, если бы я не оплошала.
Наконец допрос подошел к концу. Он выключил аппаратуру. Настенные часы показывали десять минут двенадцатого.
— Может, хотите позвонить кому-то? — предложила Майзон, пока Джосбери клеил стикер на диск с моими показаниями.
Я покачала головой.
— А дома кто-то будет, когда вы вернетесь? — спросила она. — Соседка? Парень? Вы пережили сильное потрясение, вам сейчас лучше не оставаться одной.
— Я живу одна, — сказала я. — Но вы не переживайте, — добавила я, заметив на ее лице тревогу. — Мне можно идти?
— А родственники у вас есть? — не сдавалась Майзон.
— В Лондоне никого. — И я не соврала, просто ушла от прямого ответа. На самом деле у меня нигде никого не было. — Послушайте, я устала и проголодалась, мне бы сейчас просто лечь…
Джосбери оторвался от диска и, нахмурившись, взглянул на меня.
— Вам никто не предложил поесть?
Потрясающий парень! Только он мог задать этот вопрос так, будто я и тут провинилась.
— Да ерунда. Так что, мне можно идти? — Я встала. — Сэр, — добавила я.