Турция[4]
ТУРЦИЯ
Введение
Мы почти ничего не знаем о Турции. Нужно иметь мужество признать это. А так как мы, русские, в смысле искренности народ чрезвычайно мужественный, то мы охотно признаем, что о Турции ничего не знаем.
Есть, конечно, несколько русских ученых, которые с легким сердцем жонглируют таким загадочными словами, как вилайет, редиф, низам, Новобазарский (?!) Санджак (?), но и эти люди в тиши ночей, когда совесть остается глаз на глаз с человеком – проводят время, назначенное для сна, в терзаниях и сомнениях: правильно ли они употребили в своей статье слово «вилайет» – обозначив этим понятием свадебный обычай турецкого низама? Не ошиблись ли они, полагая, что Новобазарский Санджак – это род одежды, носимой городскими племенами восточного редифа.
А в какое положение ученых ставят такие слова, как «ливы», "казы" и "нагиры".
В чем тут дело?
Съедобны ли эти ливы и живут ли в этих «казах»? Покрываются ли нагирами или сморкаются в них?
Единственное турецкое слово, которое не возбуждает никаких сомнений, – это кофе; но легко ли по одному слову вывести заключение об этнографическом, политическом и административном устройстве современной Турции.
…с легким сердцем жонглируют таким загадочными словами, как вилайет, редиф, низам, Новобазарский (?!) Санджак…
Никому также доподлинно неизвестно – чем занимаются турки? Сидение в константинопольских кофейнях и игра в домино на чашку крепкого кофе – еще не есть занятие, приносящее деньги, потому что кроме оплаты выпитого кофе нужны средства на содержание жен, детей, евнухов[5]) и, вообще, всего сложного турецкого хозяйства.
Судя по газетным телеграммам за последние несколько лет. – главное турецкое производство внутри страны – это резня армян, но и тут едва ли турки преследуют меркантильную цель. Вышеуказанное нужно рассматривать скорей как развлечение, чем – как труд.
…европейская дипломатия делала представление Турции.
Это соображение подкрепляется еще тем, что после каждой такой увеселительной резни. европейская дипломатия делала представление Турции.
Неопытные в дипломатических закорючках турки понимали слово «представление» в бытовом, театральном смысле, и не найдя в дипломатическом представлении элементов зрелища, разочарованные, снова обращали свой взор на армян.
И снова армяне умирали, как мухи, от этого взора, и снова европейская дипломатия делала "представление".
Это уже стало переходить в быт. Маятник турецкой жизни мирно покачивался от армянской резни к представлению и обратно, и неизвестно – долго ли бы еще продолжалось это мирное тиканье турецких часов, если бы в конце текущего года честный русский кулак не хватил изо всей силы по турецкому циферблату.
Что мы знаем о Турции?
Ничего.
Пишущему эти строки некий молодой человек однажды сказал:
– Почему все так восхищаются знаменитой «Джокондой»? Ничего в ней особенного.
– Да вы «Джоконду» когда-нибудь видели?
– Господи! – изумился молодой человек, – "Джоконду"-то? Сколько раз! Каждый день.
– Где?
– Да на папиросной же коробке. Я теперь только и курю папиросы «Джоконда». И не потому, чтобы мне картина нравилась – обыкновенная женская головка, – а просто табак легкий.
Конечно, есть в России миллионы людей, которые знакомятся с «Джокондой» только по папиросам 10 штук 6 коп., с упаковкой.
Но это еще пустое. «Джоконда» только картина, ничего более. И превратное о ней понятие никого огорчить или взбесить не может.
Но ведь мы, русские, с Турцией знакомы только по курительному делу.
В самом деле: 1) Есть табак – турецкий; 2) Есть табак под названием султанский; 3) Есть папиросы "Звезда гарема"; 4) Есть сигаретки "Одалиска".
По табачной коробке русский средний человек изучает Турцию: красками нарисован толстый человек с черными усами, в широких шальварах, сидящий на полосатом диване, с какой-то кишкой в зубах, другой конец которой прикреплен к замысловатому кувшинчику. Турок окружен несколькими пестро и бестолково одетыми женщинами, в шароварах и с босыми ногами, на кончике которых висят красные туфельки.
Вот и все. Тут тебе и этнография, тут тебе и семейный уклад, тут тебе и род занятий.
Долго рассматривает любознательный русский человек это произведение искусства и долго потом головой качает:
– Так вот она какая – Турция.
– А что?
– Да вон, видите, так всю жизнь и проводят на диванах за курением, около баб! За другим занятием его ни на одной коробке не увидишь. Одно слово – Новобазарский санджак.
– То есть?
– Да уж будьте покойны. Кишка-то изо рта торчит не зря. Все подличают.
– Именно?
– Ленивы они очень, сударь Видали, какой кувшинчик закрутили? Все шалтай-болтай, как говорится. А в голове – ничего. И одеться норовит, как почудней. Действительно, такому чучелу только на диване и сидеть. Нешто на улицу можно в энтаком виде показаться? Моментально вилайеты сцапают и, в наргиле предоставят – потому не безобразь.
– Вы думаете?
– И думать не желаю. Стану я над турком каким-нибудь голову ломать. Это уж известно, каждому свое; и пословица такая есть: турок курит трубку, курка клюет крупку. Вы уж со мной, сударь, о Турции не спорьте. Все это нам известно.
Вот и вся русская осведомленность…
По справедливости – целый сонм русских ученых не сделал для популярности Турции в России столько – сколько поработал на этом деле дядя Михей, вот уже сколько лет насаждающий этнографическо-турецко-табачную поэзию среди малых сих:
Вот курите табак турецкий,
Остальные табаки вкус имеют мерзкий.
Или:
Отворяйте окна, двери,
Сейчас закурю султанский табак «Пэри».
Юношество заучивало эти стихи наизусть и, таким об разом, в России незаметно прививался интерес к экзотичной Турции…
Но все же мало мы знаем Турцию.
И вот, поэтому я, пишущий эти строки, поставил себе задачей – благородной, возвышенной задачей! – ознакомить Россию с Турцией на основании строго проверенных научных данных…
Происхождение турок
Впервые выползли на свет Божий турки – из глубины центральной Азии.
Было это в средние века. А точнее – трудно определить гол и месяц турецкой авантюры.
Историков тогда не было, а если бы и были, то они от стыда за поступки своего народа и пера бы в руки не взяли…
Еще до Рождества Христова турки вступили в длительную борьбу с китайцами.
Китайцы называли турок пе-ти или гионг-ну.
Если наш благосклонный читатель не говорит по-китайски, то мы не советуем вообще вставлять этих двух слов в разговор где-нибудь на светской вечеринке и не шептать на ухе барышне после тура вальса:
– Вы танцуете, как гионг-ну! Ваши глазки – настоящие пе-ти!..
Этого не следует делать.
Ибо пе-ти означается западная собака, а гионг-ну – презренный раб.
(Автор в этом месте надеется, что его осведомленность вызовет изумление благосклонных читателей)…
Турки, впрочем, тоже мастера ругаться, и в отместку за китайские оскорбления называют всех европейцев гяурами.
Но европеец справедливо рассуждает, что от "слова не станется" и, поэтому, не обижаясь, постепенно захватывает турецкие концессии и таможенные льготы.
Турецкая история
Впервые свою прыть турки показали, когда еще их называли не турками, а сельджуками.
Откуда произошло слово сельджук – неизвестно. Мы пробовали даже разбивать его на составные части, но кроме бессмысленной сельди и жука ничего не получалось.
Мы думаем, что это слово придумано турками в качестве псевдонима – лишь бы как-нибудь потихоньку пробраться в Европу.
А, пробравшись, турки сразу сбросили с себя личину псевдонима, и, цинично захохотав, объявили:
– А мы вовсе турки, а не сельджуки… Что, взяли, голубчики? А подать сюда Тяпкина-Ляпкина!
И устроили ряд скандалов.
Поведение турок в Европе было ниже всякой критики – они завоевывали все, что подвертывалось под руку.
Первым и самым знаменитым их полководцем-победителем был Отман или Осман. Турки так обрадовались умному человеку, вынырнувшему среди них, что не знали даже, как его и называть – Отманом или Османом. Называли и так, и этак, – благо тот откликался.
Впоследствии, образуя свою империю (тоже хотели как у людей!) турки назвали ее Оттоманскою, а себя османлисами. Тут-то два имечка и пригодились!
Сына Отмана звали попросту Аркан.
Даже не каламбуря, можно сказать, что в то время вся новоиспеченная Оттоманская империя только Арканом и держалась. Все упования были на Аркана, и он оправдал их: сочинил войско – янычары.
Приготовление янычаров происходило по простому шаблону: выискивали семью христиан; матери и отцу перерезывали горло, а мальчишку-сына забирали в янычары. Не имея ни отца, ни матери, мальчишка получал отвратительное воспитание, что от янычара и требовалось.
Получив воспитание, такой отпетый мальчишка мог по приказанию начальника сделать что угодно, памятуя, что терять нечего – отец не высечет и мать не оставит без сладкого.
С этими безобразниками турки сделали много завоеваний, хотя янычар было всего 12.000–20.000 человек.
Пропустив незначительного Солимана, отметим его брата Амурата I, о котором историк Коллас говорит:
"Этот государь был мужественным, но в то же время невежественным до такой степени, что на государственных бумагах вместо подписи прикладывал свою руку, обмокнутую в чернила".
Облизывал ли он потом, подобно приготовишке, свою руку – историк не говорит, но что обмениваться с ним рукопожатием не было больших охотников – так это верно.
И подделать такую подпись ничего не стоило. Только безрукие не решались на это.
О преемнике Амурата, Баязете, историк говорит просто:
"Баязет начал с удушения своего брата, чем подал пример, которому преемники его следуют до наших дней".
Впрочем, Баязет нашел на себя палку: на него напал Тимур, взял его в плен, и по словам того же историка, "как утверждали одни – обращался с ним великодушно, а по словами других – возил его с собою заключенным в железную клетку".
Мы думаем, что здесь противоречие только кажущееся: просто первая категория историков была настолько неизбалованной, что и железная клетка казалась им верхом великодушия и комфорта.
Все 15-е столетие Оттоманы только и делали, что воевали с кем попало. Мирная жизнь была им несвойственна.
Баязет
Был, впрочем, султан Магомет II (1451–1481), который любил искусство, но любил он его как-то странно: когда итальянский художник Беллини писал картину «Усекновение главы Иоанна Крестителя», то Магомет II собственноручно отрезал голову одному невольнику, чтобы дать возможность художнику видеть конвульсивные сокращения мускулов. Магомет даже не обратил по своей недалекости внимания на то, что в данном случае интересы искусства и невольника резко разошлись…
Кроме искусства Магомет увлекался пинкертоновщиной и сыском, но тоже налагал на это занятие печать своеобразности: приказал однажды распороть животы 14 пажам, ради того лишь чтобы узнать, кто из них съел дыню. Очевидно, первые тринадцать оказались пустыми, невинными, и только четырнадцатый понес тяжкую кару за сластолюбие.
Тот же Магомет ненравившихся ему людей приказывал распиливать (?) надвое, будучи справедливо уверен, что эти люди, умножаясь в количестве, теряли в качестве.
Вообще, о таком негодяе автор больше не хочет писать. Необходимо только упомянуть, что это именно он отнял Константинополь у греков и устроил там такую резню, что "янычарам надоело резать не сопротивлявшееся население".
Можно вообразить, что это было, если даже трудолюбивым "янычарам надоело".
Родственник Магомета II Селим I, был юношей с богатыми задатками: чтобы облегчить себе вступление на престол, он «зарезал пятерых племянников и двух братьев». За это современники назвали его Непреклонным.
Очевидно, мало было слов в арсенале современников, если они не могли подобрать словечка, более подходящего…
Селима сменил Солиман, который был столь воинственным, что даже во сне размахивал кулаками, задевая любимую жену.
Дрался он с кем только можно и, истощенный войнами, не мог дожить до нашего времени, что удалось нам – мирным, уравновешенным людям.
После этого Солимана пошли уже повторения, оттиски прежних могущественных оригиналов: Селим II, Амурат III, Амурат IV, Магомет IV, Солман II – все мелкота, ничем особым не выделившаяся. Пытались, конечно, тоже вести воинственный образ жизни, но это было уже не то. Как говорит простодушный историк того времени – «у них была кишка тонка».
Жили скучно, грязно, ели баранину вместо вилок руками, а руки потом вытирали взамен салфеток об голову, нося, так сказать, с собой на территории между руками и головой весь столовый прибор… Таким образов, со времен Амурата II турецкая рука претерпела эволюцию – от письменного до столового прибора.
Среди этих султанов, как оазис в пустыне, блеснул только один Ахмет III: вступив на престол, он приказал утопить 15000 янычар. Эта реформа доставила ему уважение многих.
Около того же времени в истории обрисовался силуэт одного короля, которого справедливо можно было охарактеризовать словами распространенной поговорки:
– Погиб, как швед под Полтавой.
Ни к кому другому, так как к нему – не была применима эта поговорка.
Этот человек был – Карл XII, разбитый Петром Великим под Полтавой и бежавший в Турцию.
Он имел сильное влияние на султана и заставил его даже объявить войну России, но из этого ничего не вышло. Петр счастливо ускользнул от превосходных турецких войск на берегу Прута.
Дальше – предоставляем слово источнику:
"Карл XII сильно упрекал визиря султана Балтажи Магомета за невзятие в плен Петра. "А кто же стал бы тогда управлять его государством?" – отвечал хладнокровно Балтажи: "не хорошо, если все короли будут жить не у себя дома" (Каллас).
Так как шведский король сам в это время болтался в Турции, вместо того, чтобы сидеть дома – то ядовитая стрела попала в цель.
Историк прибавляет: "Шведский король в бешенстве разорвал своими шпорами кафтан бесстрашного мусульманина".
«Шведский король в бешенстве разорвал своими шпорами кафтан бесстрашного мусульманина».
Мы лично считаем этого мусульманина одним из самых умных османлисов. Вот уж, действительно можно воскликнуть: Балтажи, а какой умный!
Со времени исторической фразы Балтажи началось падение Империи Османов – на нее набросилось столько народу, что от Османов только клочья летели.
Однако, клочья эти были такого размера, что автор настоящего исследования удовольствовался бы половиной любого клочка – как гонораром за свои исторические изыскания: Турция потеряла Белград, Тамашвар (есть и такой), Валахию до реки Алуты, и часть Сербии, Албанию и "кое-что около Персии".
Во внутренней турецкой жизни в эти годы сыграл большую роль какой-то Патрон-Халиль, торговец платьем. Он ни больше не меньше, как сместил султана и посадил на его место другого.
Времена были не нынешние: теперь даже самый большой торговый дом в Вене, одевающий венок и издающий собственный журнал "Венский шик" – если бы подумал сместить Франца-Иосифа и посадить на его место кого-нибудь поумнее – на такой торговый дом все посмотрели бы, как на сумасшедший дом.
А тогда Патрон-Халиль играл большую роль. Хотя весь его магазин был перекинут через левую руку, и все рекламное дело основывалось на устной публикации:
– Халат, халат!
Свергнув старого султана и явившись к новому, Патрон-Халиль сказал:
– Я знаю, что ожидает людей, берущихся низлагать падишахов, но смерти не боюсь, так как счастлив видеть тебя на троне.
Султан ответил:
– Клянусь тебе моими предками, что не посягну на твою жизнь. Напротив, проси у меня чего хочешь. Я награжу тебя.
Патрон-Халиль ограничился просьбой об отмене тяжелых налогов, отягощавших бедный класс.
Умиленный султан сделал даже больше просимого: он приказал заколоть Патрона-Халиля.
Таким образом принцип «патронов не жалеть» был впервые приведен в жизнь Махмудом I (1731).
Наблюдали ли вы когда-нибудь, читатель, что делается с куском сахара, опущенным в горячий чай? Сначала сахар пустит несколько пузырей – верный признак, что вода проникла во все его скважины. Проникнув, вода начинает откалывать мельчайшие частицы от граней сахарного куска. Отпадает кристалл за кристаллом, середина куска зловеще проваливается и, наконец, весь кусок распадается на мелкие бесформенные кристаллы…
То же самое произошло с Турцией… Лакомый кусочек, опущенный в горячую воду европейских государств, стал таять не по дням, а по часам: нынче отвалился кристалл – Албания, завтра кристалл – Крым, потом Сербия, Молдавия, Валахия – тает, тает турецкий сахар, до сих пор тает…
И до того дошло все это, что теперь осталось только чьей-нибудь энергичной рукой сунуть в горячий чай стальную ложку – да и размешать хорошенько оставшиеся кристаллы.
Когда я пишу эти строки, Россия, вызванная на драку с одряхлевшей, поглупевшей Турцией – уже делает вышеозначенную операцию.
В исходе ее сомневаться невозможно.
Элиас Реньо говорит о Турции сороковых годов:
"Турция представляла собою поле битвы, на котором великие державы вели войну между собою".
Представьте себе, что к некоему человеку пришли гости… Уселись за стол, стали пить-есть, но вот среди еды один из гостей начинает поглядывать на жену хозяина самым недвусмысленным образом.
– Послушайте, не смотрите на нее так, – замечает другой гость.
– Это еще почему?
– Она мне самому нравится.
– Наплевать, что она вам нравится. Вот буду смотреть и буду.
– Попробуй! Если еще раз взглянешь, разобью бутылкой эту лампу. Ах, так?! Бац!
– Послушайте, – робко замечает хозяин. – Зачем же вы разбили лампу?
– И разобью! Еще как разобью! Пусть он не заглядывается на твою жену! Я сам на нее хочу заглядываться.
Первый гость вскипает:
– Как, и ты к ней лапы протягиваешь? Так вот же тебе за это: разбиваю стулом буфет и выливаю суп в рояль!!
– Позвольте, господа, – стонет хозяин, бегая за разбушевавшимися гостями. – Зачем же вы обстановку портите?
– Не допущу я, чтобы он рояль супом поливал. Если он так, – так я этим подсвечником продырявливаю картину… Хлоп!
– Ты картины портишь? А я тебе за это на ковер керосин пролью и подожгу!
– Не смеешь! Если ты это сделаешь, граммофон в окно выброшу и вымажу вареньем диван!
– Господа, ради Бога…
Но увлеченные распрей гости уже не слышат стонов и уверений хозяина…
Все трещит, падает, лопается и разбивается… Уставший, охрипший хозяин уже сидит в уголке на поломанных стенных часах и молча наблюдает за состязанием гостей…
Вот что переживала Турция в эти годы.
Уставший, охрипший хозяин уже сидит в уголке на поломанных стенных часах…
Султаном был тогда Абдул-Азис, который ничем особенным не отличался, кроме коварства и жестокости. К концу своей жизни он сделал одно важное для себя открытие: открыл ножницами вены на своей руке.
Это открытие стоило ему жизни.
Ему последовал Мурад V. Царствовал он не долго и кончил тем, с чего многие турецкие султаны начинали – лишился рассудка.
Ему последовал – знаете кто?
Абдул-Гамид! ни более, ни менее.
Этот султан мог на свободе подсчитать, что принадлежало Турции и что уже не принадлежит!! Именно – Турция потеряла за истекший век: Грецию, Румынию, Сербию, Черногорию, Болгарию, Восточную Румелию, Кипр, Боснию и Герцеговину, Тунис, Триполи и часть Закавказья. Египет, Крит.
Собственно говоря, турецким султанам приходилось обращаться с географической картой своей родины, как с процентной бумагой – каждый год отстригать от нее купоны – Сербию, Черногорию, Триполи и т. д.
Преемнику Абдул-Гамида, Магомету, досталась одна голая процентная бумага без купонов… Эта бумага так мала, что он каждый день рискует ее потерять.
Территория и население
Ошибочно думать, что если Турция – Турция, так уж она и должна быть населена турками.
Пример Нидерландов, населенных совершенно посторонним народом – голландцами, должен бы удержать географа от столь поспешного утверждения.
Действительно, Турция населена османами и то изредка.
А слово «турок» употребляется в Оттоманской империи, как ругательное слово, означающее понятие "грязный, невежественный мужик…" (см. И. Голобородько).
Так что, турки часто переругиваются на базарах:
– Ах ты, турок этакий!
– От такого слышу!
Восточные границы Турции соприкасаются с Россией. Если мы у них что-нибудь и отвоюем, то границы все таки будут соприкасаться. Да послужит это лукавым османам некоторым утешением!
Северная – примыкает к Черногории, Австрии, Сербии и Румынии.
Нельзя сказать, чтобы страны эти были польщены таким соседством.
Западная – проходит по Адриатическому и Ионическому морям, а южная – теряется в бесплодных пустынях Аравии и Африки. Впрочем, и предыдущие границы тоже постепенно теряются.
В этих границах заключены разные народы, связанные общностью жизненных интересов. Общность заключается в том, что одна часть населения режет другую, а другая часть населения протестует.
Турецкие города
Турецкие города строятся крайне своеобразно: каждый строит дом, где хочет. То, что у нас называется улицей, у турок не существует. Дома часто строятся посредине улицы. Конечно, есть узкие переулочки, но они созданы именно условиями постройки – нужно же было по какому-нибудь пути подвозить строительные материалы.
Переулки эти так узки, что два встретившихся осла (четвероногих, а не строители) застревают между стен; поддерживая традиции своего племенного упрямства, разойтись не могут и, большей частью, гибнут. Скелеты их растаскивают собаки впредь до новой ослиной встречи (Элизе Реклю).
Крыши домов напоминают остроты бульварных газет – они плоски, стары и исполняют чуждую им роль – на них сидят по вечерам.
Часто узкие кривые переулки перерезываются кладбищем. Дело в том, что турецкие кладбища не выносятся за черту города, а устраиваются тут же, под боком.
Делается это для того, чтобы не тащить далеко родственника – лень. Да и жарко.
И если турок, потерявши родственника, имеет возможность спустить его из окна комнаты прямо в яму у стены – такой турок считает себя удачником и баловнем судьбы.
Много ли, действительно, турку надо.
Турецкие дома устраиваются кое-как. Назначение дома очень ограничено – насовать туда побольше жен и детей, а самому сидеть в кофейной.
Холостые и бездетные турки домов не имеют – живут в кофейне.
Дома турки не обедают – едят в кофейне.
Они и спали бы в кофейне, но нельзя, нужно идти к женам – так велит шариат (кажется, автор к месту ввернул это турецкое словечко).
Вот картина турецкой улицы:
…Жарко. Узкая каменная улица, посреди которой бьет фонтан. На припеке у фонтана томятся ослы, буйволы, верблюды и лениво потягивают из фонтана холодную воду. Тут же под многочисленными копытами копошатся ребятишки – ничего, если кое-кого и раздавит буйволовое копыто – детей много, а поднимать скандал по этому поводу лень.
Назначение дома очень ограничено – насовать туда побольше жен и детей, а самому сидеть в кофейной.
Хозяева и погонщики животных забрались в полутемную прохладную кофейню и потягивают черный густой кофе из таких маленьких чашечек, что проглотить ее по рассеянности – не представляет особого вреда для здоровья. Пьют кофе, молчат, затягиваются наргилэ[6]).
Молчат.
Турок, вообще, не разговорчив.
Между восемью часами утра и шестью часами вечера, турок способен поддержать только такой разговор:
– Кофеджи! Кофе.
– Да.
Подсаживается сосед. Молчат.
В исходе двенадцатого часа первый замечает:
– Жарко. Э?
Спрошенный турок погружается в глубокую задумчивость. Очевидно, его внутренно взволновал и вызвал массу соображений вопрос соседа.
После долгого молчания, он вздыхает и разражается речью:
– Да, – говорит он.
Солнце жарит во всю. Кофе выпит. Вода, полагающаяся к нему, тоже выпита. Оба поворачивают глаза и сосредоточенно глядят на ослепительно сверкающую горячую улицу.
– Осел прошел, – выдавливает из себя один.
– Да, – после мучительного раздумья соглашается сосед. – Это верно.
– Наверное, Абдулки кривого.
– Его. С подпалиной.
– Стало прохладней.
– Вот осел прошел…
– Да. Вечер.
– Уходишь? Храни тебя Аллах.
– И тебя. Кофеджи! Еще.
– Ты же хотел уходить?
– Промочить горло надо; от разговора пересохло.
А дома, укладываясь на оттоманку, он говорит жене, толстой Фатиме:
– Заговорился с Ибрагимом, не заметил, как и день прошел. Охо-хо.
– Аллах велик, – замечает Фатима.
– Еще бы, – соглашается турок.
И засыпает.
Если турок не идет – он сидит. Стоять он не может – лень. Сейчас же садится.
Автору только однажды удалось увидеть не сидящего турка. И то, в этом зрелище не оказалось ничего удивительного, ибо он лежал.
Стремление турок к лени, к лежанию на диванах, отразилось даже на наименованиях европейской меблировки.
Оттманка – слово турецкое.
Тахта – слово турецкое.
Диван – слово турецкое.
Даже государственный совет так и назван диван.
До того дошло, что «оттоманка» так и происходит даже от наименования нации: оттоманы.
А можно представить себе мебель под названием тевтонка или шведка? Нет. Наоборот, нет ничего быстрее шведок.
Отсюда ясно, что климат оказывает прямое влияние на подвижность народонаселения.
Турецкая лень выражается еще и в другом – в страсти к слугам.
Знаток Турции И. Голобородько говорит: «нигде нет такой специализации домашних обязанностей, как в Турции. Каждому из слуг вверяется определенное дело, от которого он ни на шаг не уклонится в сторону. Кофеджи, на обязанности которого лежит варка кофе, – тот не принесет воды для омовения, а чубукчи, в ведении которого находятся курительные принадлежности, сочтет немыслимым побежать для хозяина за кофе. Да и вообще (заключает Голобородько), стараются прикасаться к работам возможно меньше».
В богатых турецких домах специализация эта доходит до того, что существует палач пойманных блох (ловит их другой слуга), выбрасыватель обгоревших спичек и хранитель ящика, в котором лежит ключ от другого ящика, где ничего не лежит.
Кроме этой своей специальности, перечисленные слуги ничего не делают.
Правда, Голобородько об этом ничего не говорит, но говорю это я, автор настоящих строк – сам хохол, не хуже Голобородьки. И лгать и выдумывать ни он, ни я – мы себе не позволим.
Слуги турку обходятся дешево. Пищей им служит горсть рису с кусочком баранины (горсть – в прямом смысле слова, потому что ложек и вилок нет), а одежда носится десятки лет, ибо при турецком климате и простоте нравов, вся одежда слуги ограничивается висящим в шкафу халатом и туфлями, стоящими в передней.
Что касается хозяев, то они стараются навертеть на себя как можно больше материй: на голову наверчено, на живот наверчено, а шаровары такие широкие, что бедное турецкое семейство может моментально спрятаться в них при виде кредитора.
Подробно описывать одежду турок и турчанок не стоит – всякий курящий читатель мог видеть это на табачных коробках, и, конечно, может просветить на этот счет некурящего.
Турецкий характер
Искусство ничегонеделания турки довели до совершенства…
Попробуйте поймать какого-нибудь европейца, свяжите его веревками, чтобы он не убежал, накормите его, обеспечьте его семью, положите его, связанного, на диван, суньте ему в рот чубук, обложите его подушками и скажите ему:
– Не смей ничего делать!
Так он вас и послушает! Сейчас же мозг его лихорадочно заработает, тысячи новых мыслей, образов и представлений зашевелятся в голове его.
Начнется сложная, хлопотливая внутренняя жизнь.
А поставьте в эти условия турка – он будет в восторге, он будет думать, что рай Магомета осуществился…
Если вы придете к нему после этого и скажете:
– Сейчас я буду тебе резать горло, – он поднимет на вас ленивые черные глаза и согласится:
– Режь.
Вы думаете, это фатализм? Просто ему лень спорить.
Что касается характера турчанки, то с ним произошла странная история: или его нет (у гаремных женщин) или он настолько напоминает характер европейской суфражистки (у эмансипированных турчанок), что он нем не стоит и говорить.
Не стоит, так и не стоит.
Честность турок вошла в пословицу.
Жульничество турок, мздоимство и всяческие утеснения тоже вошли в пословицу.
Все вошло в пословицу. Тому, кому это покажется странным, отвечу, что это вовсе не должно казаться странным. Дело в том, что турки резко разделяются на две категории: чиновники и вообще начальство – жулики, а простые турки – честный, трудолюбивый работящий народ.
Если честного турка из народа сделать чиновником – он, после некоторой борьбы с собой, переходит в лагерь жуликов. Но если вы чиновника разжалуете в простые турки – он уже честным турком не сделается. Так в жуликах и застрянет до конца жизни.
Это то, что у многослуживших солдат называется "выправкой".
Военный и в штатском платье будет производить впечатление военного.
Турецкий чиновник и в штатском платье будет ошеломлять окружающих своим жульничеством.
Турецкая торговля очень своеобразна. Она ничуть не напоминает еврейских или армянских купеческих приемов.
Еврейский купец на турецком базаре, увидя проходящего человека, как пуля, вылетает из дверей лавки, обрушивается на прохожего и категорически заявляет:
– Пожалуйте, господин. У нас покупали.
Простодушный иностранец впадает в глубокое изумление:
– Я? У вас? Покупал? Да я только нынче утром впервые приехал в этот город из Бейрута.
– Пожалуйте, господин. Своему покупателю уступим!
– Ей-богу, уверяю вас – тут какое-нибудь недоразумение… Вы, вероятно, ошиблись, благодаря случайному сходству… Я никогда ничего у вас не покупал.
– Ну, так зайдите в лавку; что, вам трудно, что ли?
– Зачем же… Покупок я делать не собираюсь.
– Так что вы – посмотреть товар, больной будете? Эти ковры, скажете, плохие? Ну вот, я вам говорю: этот ковер мы продаем по 60 пиастров, а вам я отдам за 35. А сами мы платим фабрике 40.
– Боже! но ведь это значит, вы продаете в явный убыток!
– Так что? Для такого хорошего покупателя можно взять и убыток!..
– Действительно, – думает доверчивый иностранец, – может быть, во мне есть и что-нибудь обаятельное, влекущее к себе людей. Недаром же этот добрый торговец, движимый чувствами непобедимой симпатии, готов идти на все жертвы, вплоть до убытка.
Покупатель бросает быстрый взгляд на близь висящее зеркало и, уверившись в своих себялюбивых предложениях, покупает дряной реденький ковер, отплачивая тем самым продавцу за исключительно симпатичное отношение.
Если же вы зайдете в лавку к турку (сами зайдете – никто вас не потащит), турок медленно поднимется со своего места, молча выслушает вас и неторопливо развернет спрашиваемую вещь.
Стоит, ждет, равнодушно поглядывая на пыльное, тусклое окно.
– Сколько?
– 28.
– Ну, что вы! И двадцати будет предовольно.
– Нельзя, 28.
– Ну, хоть 23. Неужели, не можете уступить?!
Дремлющий взгляд, устремленный на одну из деревянных полок.
– Нельзя.
– Ну, тогда я уйду.
В обычной торговле есть такой психологический момент, когда покупатель, не согласившись с ценой продавца, делает вид, что уходит, а продавец делает вид, что отпускает покупателя, но оба из-под опущенных век зорко следят друг за другом – не поколеблется ли, не дрогнет ли та или другая сторона.
Покупатель, скажем, уже взялся за ручку выходной двери, а продавец делает вид, что прячет несходную по цене вещь. И вот, если покупатель скажет, будто бы уходя: "неужели не уступите? Ей-богу, дорого" – значит, он уже сдается, уже слабеет, и продавец тогда сразу забирает силу над ним.
Если же скажет продавец: "Взяли бы. Уверяю вас, дешевле не найдете"… – значит, его дело проиграно; покупатель может брать его голыми руками.
С турком эта психологическая сцена никогда не удается.
– Не уступите? – угрожающе скажет покупатель. – Хорошо же! Тогда я ухожу.
Турок поглядит на чудака равнодушно, как на скамеечку для ног, и отойдет в свой угол.
Тщетно будет покупатель топтаться у дверей, будто нашаривая запропастившуюся куда-то дверную ручку, а втайне ожидая, не вернет ли его хозяин?
Нет. Не вернет.
И просидит так дремлющий спокойный турок до заката солнца, т. е. до того времени, когда нужно закрывать лавку.
Кстати, солнце играет в турецкой жизни огромную роль. По солнцу едят, молятся, распределяют все свои занятия, женятся и умирают.
Часов из металла нет; турецкие часы для всех одинаковы и находятся та высоко, что ни заложить, ни вытянуть их из кармана у ближнего никак нельзя.
А если солнце (что чрезвычайно редко) заходит за тучку, то все часы, таким образом, разом останавливаются и никто, кроме Господа Бога, не может снова пустить их в ход.
В Турции до сих пор принято лунное летоисчисление. Год состоит из 12 оборотов луны, т. е. из 354 или 355 дней.
Куда турки девают каждый год 11 дней – неизвестно. Вероятно, ничего в эти дни не делают. Пересиживают их в кофейне. Но так как и все остальные дни торчат в кофейне, то эта неразбериха должна тяжело отражаться на турецком самочувствии.
Для тех легкомысленных и суетных читателей настоящего исследования, – читателей, которые не прочь щегольнуть в малознакомом обществе знанием иностранных языков и обычаев, – сообщаем, что турецкие месяцы носят такие названия: Мухарем, Сафар, Робигуль-Овааль I, Рубигуль-Овааль II, Джумада I, Джумада II, Роджаб, Шагбан, Рамазан, Шавваль, Зуль-кагде, Зюлбхидже… Ф-фу!..
Навести разговор на этот сюжет нужно осторожно. Спросишь, например:
– Какой у нас теперь месяц?
– Январь.
– Как странно. А у турок совсем иначе называется…
– А как? – вежливо спросят окружающие.
– Ну, как же: Мухарем!
– Что вы говорите?!
– Уж будьте покойны. Потом есть Сафар, Джумада, Зюльхидже…
Будьте уверены, что, возвращаясь из гостей домой, матери будут говорить своим дочкам:
– Какой умный человек Сергей Сергеевич – все месяцы по-турецки знает.
А дочка согласится:
– Да. В нем есть что-то экзотическое.
Так достигается успех в обществе.
Если уж я начал говорить о турецких странностях, то от месяцев можно перейти к фамилиям.
У турок фамилий не существует. Например, называют человека так: Магомет, ага Таифский, т. е. Магомет, землевладелец из Таифы (см. Голобородько)
От этого никому не легче.
У нас бы такая система создала тысячу затруднений.
Например: имеем мы столичного клубного арапа Ваничку Лапа-Чумацкого.
Так весь Петроград его и знает: "а! Ваничка Лапа-Чумацкий!".
А попробуйте переделать его на турецкий лад:
– "Иван, арап из Петрограда".
Ни одна душа по этой кличке не разыщет его, чтобы пригласить на ужин или просо намять бока за нечистую игру и распущенную сплетню о вашей жене.
Да и у турок, я думаю, эта путаница в именах создает тысячу недоразумений.
Приходит турок в военное министерство повидать своего брата, служащего в министерстве канцелярским писцом. Обращается к швейцару:
– Скажи, где я могу найти Абдула?
– Какого Абдула?
– А брата моего.
– Мало ли у нас Абдулов. На нем не написано, что он твой брат.
– Да он тут служит, в этом же министерстве писцом.
– У нас четыреста писцов.
– Ну… он же… Абдул.
– Восемьдесят Абдулов у нас!
– Такой черненький, маленький.
– Двадцать три из них черненьких, маленьких.
– Одет в синюю куртку!!
– Четырнадцать человек одеты в синие куртки.
Больше у брата никаких отличительных признаков не находится.
Обессиленный брат дает швейцару бакшиш и просит вызвать всех четырнадцать человек – для выбора.
От этого в делах происходит задержка, а у автора является мысль: не потому ли Турция так отстала от семьи других народов?
Турки гостеприимны.
В турецком доме никогда не услышишь «европейского» шепота в задних комнатах:
– Опять этот ничтожный слизняк притащился в гости?! Когда его, наконец, приберет могила, обжору разнесчастного!..
Турки всегда искренно рады гостю.
А албанцы даже говорят так: "Если бы ко мне в хижину явился заклятый враг, держа в руках голову моего сына, я и тогда должен был бы дать ему приют и позаботиться о его удобстве" (И. И. Г., стр. 22).
Не знаю, как читатели, а пишущий эти строки, доведись ему принять такого гостя, едва ли выдержал бы роль любезного хозяина.
В тюрьму бы автор отправил такого негодяя, а уж не позволил бы ему у себя в гостиной вести светский разговор, перебрасывая их руки в руку голову малютки…
Положим, албанцы, вообще, достаточно начудили за последнее время.
Развлечения турков
Если не считать резни армян – турецкая жизнь бедна развлечениями. У турка есть три сорта клубов: кофейня, цирюльня и баня.
В кофейне, кроме систематического упорного питья кофе, есть еще одна приманка: рассказчики.
Где-нибудь в американских прериях прямолинейные решительные вакеро и ковбои давно бы уже повесили такого рассказчика в наказание за мучительное медленное выматывание жил из слушателя…
А турки неприхотливы. Молча сносят это. Да еще и деньги дают…
Мне перевели однажды такой турецкий рассказ. Вот это что:
"Однажды в Смирне жил богатый кожевенный мастер Керим, и у его была жена Зафара, что значит, взятая от солнца. И пришел к Кериму злой дух и говорит: "Керим, Керим, отдай мне твою жену", а Керим говорит: "не отдам". А тогда злой дух говорит: "ну, я тебя превращу в осла". Действительно, превратил, а жену забрал себе. Жена вскорости исчезла, а Керим так и остался ослом. Все".
Слушатели, которые тоже недалеко ушли от Керима, довольны рассказом и осыпают рассказчика деньгами.
Цирюльня славится, главным образом, как место, в котором концентрируются сплетни. Бедны они и незатейливы… Нет в них европейского блеска и фантазии.
– Слышал, – говорит Ахмет Мамету. – Джавидка себе еще жену берет.
– Собака этот Джавидка, – мямлит Мамет. – А ты слышал, что Солеймана поймали у каймакама в то время, как он лошадь хотел украсть.
– Наверное, достанется ему за это.
– Достанется.
– А на базаре, говорят, нынче одному персюку голову отрезали.
– Персюку?
– Да.
– Угу… мм…
Дремлют, ожидая очереди.
Вот и все сплетни.
О турках поэт сказал так:
Создал сплетню, подобную стону,
И навеки духовно почил…
Семейные торжества
Главные семейные торжества – свадьба и рождение.
Не в пример европейским обычаям, турки тщательно сохраняют строгую последовательность этих двух событий: 1) свадьба; 2) рождение.
Таким образом, причина никогда не плетется в хвосте следствия.
Европейцы же часто считают свадьбу печальным следствием и прибегают к нему уже тогда, когда причина довольно твердо выговаривает «папа» и "мама".
По турецкому обычаю муж до свадьбы не видит своей жены.
И опять происходит обратное европейским обычаям: европейскому мужу это выпадает после свадьбы…
Обряд венчания – гражданский, даже в том случае, если муж – военный.
Мужа просто спрашивают:
– Согласен ли он взять в жену такую-то?
Муж отнюдь не должен отвечать:
– Глупый вопрос! А зачем же я здесь?
Он кротко говорит трижды:
– Согласен, согласен, согласен!
– Ладно, – думает мулла, – тебе же хуже, – и тут же обращается к невесте:
– Согласна?
– Согласна, согласна, согласна.
Этот обряд называет по-турецки: "сварганить свадьбу".
После обряда невеста отправляется в гаремлык, а жених в селямлик, где с друзьями и напивается, хотя Пророк и запрещает пить вино.
Во время пира гости салютуют стрельбой из ружей и револьверов в воздух, хотя иногда дело ограничивается не одним воздухом.
А около невесты в это время толкотня, давка. Все женщины квартала и даже просто прохожие, набившись в комнату, осматривают и ощупывают невесту так, будто от этого зависит их жизнь.
Вечером, когда новобрачный отправляется к жене, по дороге его встречают друзья и "колотят его старой подошвой, плетками и кулаками, чтобы (по свидетельству того же всезнающего Голобородько) предохранить от дурного глаза и выбить из него тоску".
И в третий раз, турецкий обычай поколачивания мужа друзьями резко расходится с европейским обычаем, по которому это совершается наоборот и не до брака, а после…
Все у этих турок, как говорится, шиворот навыворот…
Итак – за браком в турецком семействе последовательно идет рождение.
Снова комнаты набиваются соседками, которые радуются, сами не зная чему…
Новорожденный лежит под шелковым пологом, на шею ему вешается амулет со священными изречениями и кусочками чесноку (?!). В некоторых провинциях Турции новорожденного посыпают солью и обмазывают маслом.
Приготовляют младенца таким образом отнюдь не для еды, а скорее из соображений чисто религиозных.
У нас в России тоже существует старинный обычай обмазывания горчицей расторопных официантов, но обычай этот имеет, вероятно, другое происхождение, чуждое всякой религиозности.
К приготовленному в прок турецкому ребенку начинают подходить все соседки и знакомые, выражая ему всякие пожелания, и тут же, во избежание дурного глаза, сплевывают в сторону. Отец ребенка в этой стороне обычно избегает стоять.
После обряда плевания появляются именитые гости, которых хозяин встречает кланяясь и касаясь, по обычаю, правой рукой сердца, губ и лба.
Значение этих жестов, вероятно, такое: сначала хозяин проверяет, на месте ли бумажник, потом, касаясь губ, намекает, чтобы гость не болтал, чего не надо, а прикосновением ко лбу выражает мнение, что в голове посетителя не все кажется ему, хозяину, в порядке.
Однако, гость не обижается – ибо обычай есть обычай.
Примечательно то, что на Востоке празднуется только рождение мальчика. Девочку и за человека не считают. О числе детей женского пола не принято осведомляться. Если турок говорит, что у него трое детей, это значит – три сына, хотя бы они были дураки самые непроходимые.
Не потому ли турецкие девушки делают слабые попытки скрыть свой пол, закрывая лицо фатой?
Смерть
Ввиду того, что турку обещаны в раю семьдесят семь гурий и битье баклуш всю райскую жизнь – он смерти не боится.
И родные его относятся к этому событию с завидным равнодушием.
– Смотри, Наира, – говорит старая тетка хозяйки дома. – Никак твой муж умер.
– Да, да, с чего это ему вздумалось?
Легкое удивление. Потом покойника кладут головой к Мекке, обмывают и в тот же день хоронят.
Пророк, имея в виду жаркий климат, советует совершать погребение в тот же день, а так как турку нужно все разжевать и в рот положить, то этой скоропалительности существует остроумное объяснение:
– "Если покойник принадлежит к избранным, то его следует возможно скорее доставить по назначению, если же к отверженным, спешите от него избавиться".
Стащив покойника на кладбище и засыпав его землей, все окружают имама, который должен спросить по обычаю:
– "Скажите, какова была жизнь этого человека?"
В этом случае не принято искренно выражать свое мнение:
– Проходимец был ваш покойник и каналья первой степени!..
Или:
– Удивляюсь, как его не повесили за кражи и поджоги.
Это ответы недопустимы. Нужно отвечать так:
– "Покойник был добродетелен".
Автор надеется, что если бы его хоронили в Турции, то на стереотипный вопрос имама – последняя формула ответа была бы дана окружающими с полной искренностью.
Турецкая женщина
Удивительная вещь: европеец может изучать Турцию, проникать во все места совершенно свободно, кроме одного места – гарема. И о Турции, однако, европеец ничего не знает, ничего ему неизвестно – кроме гарема.
О турецком гареме любой встреченный вами европеец может рассказать целые томы.
Он все знает – и устройство гарема, и его быт, обычаи, национальность контингента, занятие жен и их времяпрепровождение.
Откуда это? Почему любому европейцу (держу пари, что и всякому из моих читателей) гарем известен не менее, чем турку? Ведь гарем – единственное место, которое турки облекли страшной таинственностью и тысячью запретов.
Неужели, запретный плод так сладок?
Поэтому, о положении турецкой женщины и о ее жизни в гареме распространяться не стоит.
Скажу только несколько слов о евнухах.
Евнухами называется особое племя, разбросанное по всей Турции. Чистота нравов представителей этого племени такова, что турки без всякой боязни доверяют евнухам охрану своих жен. Не было еще случая, чтобы истинный представитель этого племени обманул доверие мужа! И все это несмотря даже на то, что своих собственных жен евнухи по закону племени не могут иметь.
Происхождение их загадочно и делается еще загадочнее, если обратить внимание на следующее обстоятельство: хотя евнухи не имеют жен, а следовательно и детей, – тем не менее, племя это не вымирает.
Восток хранит много тайн и очень немногие из них – разгаданы.
Кроме евнухов, достойно пристального внимания читателя то, как в Турции происходит развод. Если бы автор не пользовался солидным источником – его могли бы упрекнуть в измышлении и мистификациях.
Знаете, что достаточно для турецкого развода?
Достаточно мужу сказать "жена, уйди от меня", или "я смотрю на тебя, как на спину моей сестры" – чтобы существенная часть развода была закончена.
Пусть-ка попробует европейский муж с помощью такой формулы развязаться со своей женой!..
Жена его выслушает: скажет: "дурак ты, братец" – чем вся попытка к разводу и кончится.
Народное образование
– Какое там в Турции, – проворчит читатель, – народное образование. Самая дикая, неграмотная страна!..
Читатель! В Турции уже около сорока лет существует всеобщее и обязательное начальное обучение.
То есть в Турции уже давно осуществлено то, о чем в России только говорят.
И если, все-таки, турки очень косны и отсталы, то это вина их программы и преподавания в школах.
А мы русские – умные – и там, где нам не мешают, превосходно сами обучаемся и обучаем других.
Чтобы, вообще, не расстраиваться, – закончим на этом напрашивающиеся параллели и сравнения.
Да здравствует грядущая Россия!..
Науки и искусства
О турецкой науке серьезно говорить не приходится.
Разве что, изредка турецкий родитель высечет своего сына, и скажет при этом:
– Впредь тебе наука!
На такой науке далеко не уедешь, юношей она досыта не напитает и отраду старцам не подаст.
Что касается искусства, то к скульптуре и живописи турки относятся так: "кто изобразит человека, то того вечно будет преследовать и мучить это изображение, требуя дать ему душу".
С такими принципами в искусство далеко не шагнешь… Кому, действительно, охота намалевать человека, который потом отравит художнику всю жизнь, требуя для себя души, хотя мог бы спокойно удовольствоваться простым сосновым подрамником.
Поэтому в живописи на стенах дворцов можно видеть картину, изображающую лодку на воде с веслами, поднятыми вверх, но без людей… В крайнем случае художник нарисует лодочника, но безголового, вводя таким образом зрителя в сомнение – не автопортрет ли это?
Поэтому, судить о турецком искусстве по таким образцам все равно, как по поступкам компании мальчишек, играющих на одном дворе в войну, – изучать военную тактику и стратегию.
Турецкое сельское хозяйство
Турки возделывают кофе и табак.
Турецкая торговля
Турки торгуют кофеем и табаком.
Главное занятие турок
Турки пьют кофе и курят табак.
Заключение
Автор надеется, что благодаря его исследованию – Турция стоит перед глазами читателя, как живая.
Незаметно, в легкой общедоступной форме, автор дал читателю множество ценных, малоизвестных данных и расширил кругозор читателя настолько, что вывеска с изображением турка или картинка из турецкой жизни на табачной коробке – уже не будут волновать читателя своей загадочностью и экзотичностью.
Читатель должен быть благодарен автору за его самоотверженный труд, и если читателю придется хоронить автора, пусть он с чистым сердцем ответит на стереотипный вопрос имама:
– Покойник был добродетелен и знал толк в турецкой жизни…