Я умолк, чувствуя, – больше не могу: так свежо еще воспоминанье.
На лицах мужчин отразилось все. Мне не нужно быть ими, чтобы понять – они только что, вместе со мной, находились там, в Твери, в заснеженном тупичке, глядели в красноватые глаза мутанта.
– Впечатляюще, – проговорил лошадиное лицо. – Но как ты спасся от Паши?
Этот вопрос застал меня врасплох. Помедлив, я ответил:
– Паша почему-то развернулся и ушел, словно услышал зов.
– Зов?
– Да, именно.
Члены трибунала некоторое время молча разглядывали меня, затем лошадиное лицо сказал:
– Впрочем, мотивировки мутантов еще не до конца изучены…
– Я, если честно, ни разу эту тварь не видел, – признался бугай.
Женщина бросила на него строгий взгляд.
– Не превращайте трибунал в балаган.
– Не буду.
Бугай прикрыл рот широкой ладонью.
– Ваш рассказ, конунг, – женщина повернулась ко мне, – представляет определенный интерес. Столкновение с питерами, это, безусловно, прецедент.
– Который, – подал голос лошадиное лицо, – безусловно, выходит за рамки нашей компетенции.
– Не думаю.
Лошадиное лицо воззрился на женщину с нескрываемым удивлением. Та и бровью не повела:
– Согласна, в компетенцию трибунала не входит обсуждение столкновения с питерами – здесь решение принимает исключительно Лорд-мэр. Однако, вынести вердикт в соответствии с Уставом Наказаний, исходя из анализа стратегических действий конунга, мы можем. И даже обязаны.
– Но…
– У вас есть возражения?
Лошадиное лицо осекся и покачал головой.
– Конвоир, – крикнула женщина. – Выведите!
Я маялся перед запертой дверью, из-за которой глухо доносились голоса. Что они там обсуждают? Что вообще здесь можно обсуждать? Отряд москвитов столкнулся с отрядом питеров на своей законной территории, был атакован и истреблен. А они упражняются в чесании языков. Как жаль, что отца Никодима нет на Второй Базе!
– Жим-жим?
– Что?
– Спрашиваю – дрожат поджилки? – ухмыльнулся конвоир.
– А, это. Да, дрожат, – признался я. – Жим-жим.
– Впускай! – донеслось из-за двери.
Я вошел в комнату. Что-то в ней изменилось. Лошадиное лицо ковырял длинным желтым ногтем крышку стола; бугай разглядывал кружащихся вокруг лампочки мух. Лишь женщина открыто и прямо смотрела на меня: в ее лице отчетливо читалось сознание исполненного долга.
– Конунг Ахмат, – произнесла она, поднявшись со стула, – трибунал Московской резервации, взвесив все за и против, опираясь на Устав Наказаний, властью, данной ему Лорд-мэром.
– Слава Лорд-мэру, – глухо отозвались лошадиное лицо и бугай.
– Вынес приговор, являющийся безусловным воплощением судебного принципа Московской резервации – «Будущее зависит от тебя». Конунг Ахмат, вы приговорены к казни через повешенье.
– Что?
– Приговор должен быть приведен в исполнение публично в назидание тем, кто недобросовестно исполняет свои обязанности.
– Что ты такое лепечешь? – процедил я. – А вы, – окинул взглядом остальных членов трибунала, – вы чего молчите? Это не суд, а позор!
Лицо женщины, до этого мягкое, сделалось жестким.
– Это не суд и не судилище, бывший конунг, это трибунал Московской резервации. Тебе ясно?
– Заткнись, бл. дь, – заорал я, уже не сдерживая переполнивший меня страх. – Ты была в Твери, сука? Была? Ты видела Пашу?
– Конвоир!
Ударом в челюсть я сшиб с ног вбежавшего в дверь стрелка.
– Мне нужно поговорить с отцом Никодимом, слышите?
Бугай вскочил из-за стола.
– Не надо, конунг.
– Где отец Никодим?
Бугай кинулся на меня, придавив к стене так, что затрещали ребра. В помещение вбежали два стрелка. Один принялся хлопать по щекам лежащего на полу конвоира, другой стал помогать бугаю.
– Когда ты вступал в должность конунга, – перекрывая шум, крикнула женщина, – ты должен был подумать о возможных последствиях.
– Сука, – прохрипел я.
– Заткни пасть.
Бугай коротко боднул меня в висок. Чернота заполнила сознание.
4. Рассвет недалек
Я очнулся во тьме. И не было желания выяснять, что это за тьма.
По крайней мере, не холодно. Значит, меня не бросили в сырой каземат.
Мозг настойчиво подсовывал картинки только что (а может, уже давно) прошедшего заседания трибунала. Толстые, похожие на червей, губы женщины, зачитывающей: «Вы приговорены к казни через повешенье». Не эти ли самые губы зачитывали приговор Христо и Букашке? Помнится, Марина рассказывала про Бога, про загробный мир, про ад и рай… Неужели и вправду что-то существует там, за гранью? И я смогу снова встретиться с Христо и сказать ему, что он ошибся во мне? Причем, не только во мне, но и в Серебристой Рыбке?
Или есть только этот мир, мир снега, мир жестокости, мир смерти; он реален, он – не иллюзия, и уже поэтому его не хочется покидать.
Я сел.
В окошко под потолком заглянула луна, осветив привычную обстановку: кровать, стол, печка. Я дома, на своей квартире.
Поднявшись с кровати, ступая босиком по холодному полу (куда подевались гриндера?), дошел до двери. Толкнул. Скрипнув, дверь отворилась. Дьявол! Да они что, издеваются?
Я шагнул на крыльцо. Жгучий мороз пронзил пятки. Тропинка извивалась от моей квартиры в сторону бараков, как бы приглашая: иди. Пошел бы, если б был обут…
Но почему я босиком?
Вернувшись в помещение, тщательно обыскал каждый закоулок. Ботинок не было.
Несмотря на странность положения, я не смог сдержать смех. Надо же, какие умники! Оставили дверь открытой, но, чтобы узник не сбежал, изъяли у него ботинки. Верный расчет – босиком по снегу далеко не убежишь.
В животе заурчало. Кажется, у меня оставалась тварка…
Подошел к столу, из подвесного шкафчика достал жестяную коробку.
– Приговоренец собирается ужинать.
Темная фигура заняла весь дверной проем.
– Отец Никодим!
Глава ОСОБи вошел. Как и в прошлое свое посещение, уселся на стул напротив меня.
– Извини, Ахмат, на этот раз без тушенки.
Он достал из серебряного портсигара папиросу, закурил, мне не предлагая. Луна отражалась в золотом кольце, в которое отец Никодим вправил рыжую бороду.
– Вижу, не трусишь, не скулишь, – сказал он, стряхивая пепел на стол. – И правильно.
– Казнь так казнь, – как мне показалось, вполне искренне ответил я.
– Не бойся, казни не будет.
Я взглянул на отца Никодима.
– Но Устав предполагает неукоснительное исполнение решений трибунала…
– Трибунал! – глава ОСОБи поднялся, прошелся по комнате. – Судья Урнова, что вынесла тебе вердикт, – формалистка до мозга костей. Это робот, мыслящий исключительно строчками Устава. Плюнь на нее. Тобой заинтересовался Лорд-мэр.
Мое сердце забилось быстро-быстро.
– Да, Лорд-мэр, – повторил отец Никодим, слегка растягивая «э». – Ахмат, твой отряд погиб не случайно.
– Что?
– Не ори, дурак, – глава ОСОБи оглянулся, переходя на свистящий шепот. – Я здесь неофициально, по старой дружбе. Лорд-мэр давно жаждал военного столкновения с питерами. Его мечта – объединить все резервации под знаменем Московской. Ему нужен был казус белли.
– Что это такое?
– Повод к войне.
Вот значит, как! Кровь на снегу, содранная заживо кожа, животный страх за Теплую Птицу – все это казус белли.
– Думаю, – продолжал отец Никодим, – даже уверен, ты будешь удостоен аудиенции Лорд-мэра. Это огромная честь. Признаюсь, даже я не удостаивался ее.
– Вы не видели Лорд-мэра?
– Тебя это удивляет?
Я не ответил. Пожал плечами. Московской резервацией управляет невидимка…
– Ваш крест…
– Да, Ахмат?
– А вы уверены, что Лорд-мэр существует?
Ни один мускул на лице ночного гостя не дрогнул. Он смотрел на меня прямо, не отрываясь, с минуту, потом засмеялся.
– Хорошая шутка, Ахмат. Но опасная. Не шути так больше.
– Не буду, ваш крест.
Я занялся тваркой.
– Есть еще один момент.
– И какой?
В голосе главы ОСОБи вдруг появились просительные интонации.
– Каждый, удостоенный аудиенции, имеет право взять с собой одного сопровождающего. Так вот…
– Моим сопровождающим будете вы, ваш крест, – опередил я.
Он улыбнулся – широко, вольно.
– Спасибо, Ахмат.
Не за что, ваш крест: убив правителя Резервации, мне придется убить и главу ОСОБи. Так почему бы не совместить?
Добившись своего, отец Никодим переменил тему. Он принялся рассказывать об охоте на возрожденцев.
Я слушал, стараясь не выдать движения боли в сердце. Оказалось, Букашку и Христо схватили спящими, в своих кельях. Вовочку убили сразу. Букашка сопротивлялась; трое особистов избили до полусмерти и изнасиловали ее. Христо, мутант-подросток, не успел и пикнуть, как ему набросили на голову мешок.
– Кстати, – отец Никодим явно смаковал, – именно мутант-подросток и оказался основателем секты. Эти ублюдки вознамеривались перевернуть устройство мира, убить Лорд-мэра, представляешь?
Глава ОСОБи по-детски возмущенно взглянул на меня.
– Новый мир они называли Серебристой Рыбкой.
Отец Никодим грязно выругался.
Попытавшись придать голосу полное равнодушие, я произнес:
– Ваш крест, а несла ли их деятельность реальную угрозу?
Он задумался.
– Угрозу… Знаешь, а ведь, пожалуй, что и нет. Это игра со спичками, с которых заблаговременно удалили серу.
Я вспомнил, как покачивались на ветру обледенелые тела Христо и Букашки. Посмотрел на главу ОСОБи и сжал зубы.
– Странные люди, – пожал плечами отец Никодим. – Откуда такое стремление к суете? Ясно ведь: березу не перерубить кнутом. У этих возрожденцев все было. Неплохая дыра в Пустоши, жратва, – зачем дергаться?
Вопрос был адресован мне.
– Не знаю.
– Вот и я не знаю.
Он замолчал, задумался, теребя бороду.
– Ваш крест.
– Ахмат?
– Ведь вы присутствовали на казни?
– Разумеется.
– Мне хотелось бы знать, что сказал этот… мутант-подросток перед казнью.