Оба заведения Агаты и Грега располагались в самом сердце старого города. «Диво» выходил на авеню де Пари – широкий бульвар, на котором по счастливой случайности не запретили движение автомобилей, а чайная Агаты находилась в пешеходном квартале. У нее тоже по субботам была самая большая выручка – в этот день по торговым улицам непрерывно текли толпы народа. После того как городские власти провели на малых улицах реновацию, здесь появились художественные лавки, салоны, галереи современного искусства, и даже скобяная лавка с почти вековой историей выглядела страшно современно со своей старинной вывеской и чучелом енота-полоскуна в самом центре витрины.
После того как статья 49.3 одним ударом ножа в спину свела на нет многомесячные забастовки и манифестации, Альбан, Саид и Эрик пришли к выводу, что весной 2020-го все полыхнет еще сильнее, чем в 1968 году, потому что на этот раз восстанут не одни только «желтые жилеты» и не только Латинский квартал – всколыхнется вся Франция.
– Ребята, ну послушайте, я вам уже сколько раз говорил, что у нас по субботам основной заработок, так что вы уж, блин, назначьте свою революцию на какой другой день! Не дам я вам больше сажать мне выручку каждые выходные, тем более что посетители и так стали больше сидеть по домам, боятся третьей стадии. Не время сейчас!
– А, ну конечно, вирус! И ты, значит, тоже на это повелся? Но тебя-то хоть этой хренью не запугаешь?
В подтверждение своей мысли Альбан опустил на лицо полихлорвиниловую маску Джокера, которую носил на лбу, и принялся мотать головой – красная нарисованная улыбка замелькала вправо и влево.
– Ты что, не врубаешься, что они нам навешали лапши про этот вирус, чтобы мы сидели тихо? Ну смотри: в эти выходные демонстрации будут повсюду – за права женщин, против повышения пенсионного возраста, выйдут лицеисты, адвокаты – ты видел, как адвокаты жгут свои мантии? Вон железнодорожники уже устроили самую долгую забастовку в истории – сейчас самое время надавить посильнее, всюду проходят собрания – в школах, колледжах, универах, больницах, всюду все на подъеме, потому что и дураку видно, что государство катится к тоталитаризму, а ты нам жалеешь куска хлеба, ну подумать только…
– Поднимай маску, когда со мной говоришь, а то у меня будто Микки-Маус в собеседниках.
Альбан тут же задрал маску на лоб.
– Короче, ты понял, что я хочу сказать, Грег: ты того и гляди заделаешься в коллаборанты.
Саид с Эриком решили немного укротить Альбана, который явно перегнул палку, тем более что им было известно: не стоит доводить Грега до точки, он до тридцати лет был нападающим в регби – на двух полочках над кофемашиной до сих пор стоят кубки, свидетельствующие о его былой славе.
Чтобы слегка разрядить обстановку, Саид заказал всем кофе, достал купюру, дабы показать, что заплатит; Грег скрипнул зубами и пошел готовить три эспрессо.
– Ладно, бог с ними, с твоими забегаловками, но ты сам увидишь, что, если дойдет до третьей стадии, именно тебе придется хуже всех. Да ты вон на Италию погляди! Они как велят тебе закрываться в шесть вечера из-за комендантского часа – тут ты и пожалеешь, что не скинул к чертям это правительство; и закуски твои, и концерты – все полетит псу под хвост!
– В шесть вечера закрываться? Ну уж нет, ни за что!
– В Падании все подчинились как миленькие, взяли под козырек – и готово дело!
– А ты все еще веришь в Сальвини? – удивился Эрик, куда менее правый, чем Альбан.
– Да не ломайте вы себе над этим головы, – осадил их Грег, ставя чашки на барную стойку, – не родился еще во Франции человек, который сумеет закрыть сто пятьдесят тысяч баров и ресторанов.
– А у тебя выбора не будет: на третьей стадии либо закрывайся, либо садись в тюрягу, как вот оно у этих в Китае.
– Если до такого дойдет, залезу в ящик и свалю отсюда как Карлос Гон.
– И куда это ты свалишь, в Ливан?
– Нет, в Андорру, у меня там невестка живет.
Саид, самый сдержанный из троих, заявил с апломбом философа:
– Да в любом случае, на третьей стадии, как говорят, никого вообще на улицу выпускать не станут, так оно будет без разницы, работают бистро после шести вечера или нет.
– И что, если вас не будут выпускать, вы прекратите эти свои демонстрации?
– Не дождутся!
– Ну и я туда же.
Все они умолкли в некотором замешательстве, и тут из квартиры в свою очередь спустился Кевин. Трех приятелей он поприветствовал с пренебрежительностью полковника. Хотя ему стукнуло всего двадцать два, он имел полное право изображать ветерана. Он уже успел огрести шесть месяцев условно за поджог пункта оплаты на автостраде, а отцовские гости при всем своем рвении за три года участия в демонстрациях не продвинулись дальше проверки документов и облаков слезоточивого газа. Кевин на автомате трижды поцеловался с отцом. Дома, проснувшись, они говорили друг другу: «С добрым утром!» без всякого пыла, и все-таки обязательно обменивались поцелуями. Кевин с лета начал работать официантом у отца, за исключением субботы – в субботу он помогал в чайной. Агата с Грегом дружно пришли к выводу, что, возможно, взять сына к себе на работу – это выход, вряд ли он, конечно, таким образом обретет смысл жизни, но хотя бы будет придерживаться какого-никакого расписания – а в противном случае точно слетит с катушек.
Тогда трое Робеспьеров заговорили с Грегом про пенсию. Притом что слово это внушало ему ужас, пенсия – это для других, когда ему перевалило за полтинник, его стал мучить страх, что ведь настанет день, когда он больше не сможет так вкалывать, а он себе этого даже представить не мог. Чтобы все успокоились, он решил, пусть и без особой охоты, выдать гостям подарок пошикарнее.
– Короче, на мои обеды больше не рассчитывайте, но пока держите: вот вам корица, гвоздика, десять бутылок «Кот-де-Рона» – добавите апельсин, нарезанный кружочками, получится отличный глинтвейн.
– Грег, но на улице не так уж холодно!
– Ладно, тогда делайте сангрию.
Саид, Эрик и Альбан вышли из «Диво» с почти полным удовлетворением, прямо как профсоюзная делегация с переговоров: глинтвейн, если подумать, даже лучше супа, в любом случае гораздо проще. Грег, в свою очередь, смотрел, как они засовывают здоровенную кастрюлю и бутылки в багажник Альбанова «ситроена» и спрашивал себя: действительно ли ему пришла в голову хорошая мысль – спровадить их с пятнадцатилитровой кастрюлей и прорвой алкоголя; получалось, он вроде как выдал им самогонный аппарат для возгонки самых дурацких идей. Он заранее считал, что поступил неправильно, поскольку наиболее оживленное обсуждение вызвал вопрос касательно глинтвейна или сангрии. Кто знает, может, он только что дал им в руки заряженную винтовку.
Изначально экран в торце зала поставили, чтобы смотреть футбол. Потом Грег стал включать телевизор в середине дня ради новостей. В результате в эту субботу он мог наблюдать за продвижением «желтых жилетов» по всей Франции, и это немного напоминало регби: сам больше не играешь, но все равно следишь за счетом.
В этот день на канале «БФМ» рассказали только про Лион, Париж и Тулузу, громкость была убавлена до минимума, и в «Диво» наблюдалось приятное оживление. Под тепловым зонтом еще оставалось три свободных столика, а так и на веранде, и в зале все было занято. Грег молча восхищался достижениями своего сына, который явно вошел во вкус работы официанта – по крайней мере, успевал все сделать вовремя, на глазах у Грега как минимум трижды обменялся шутками с гостями, и Грег про себя счел это знаком, что, может, юноша наконец-то нашел свое поприще.
Единственное, что отравляло ему прекрасный день, – поток машин на бульваре, все эти заторы и гудки. Надо сказать, что с тех пор, как открыли объезд, пробок на их улице больше не бывало. Грег будто бы перенесся на восемь лет назад, когда весь центр постоянно стоял. Он подумал про Альбана, Саида и Эрика. Если они преуспели в своем начинании и предприняли все необходимое, чтобы придать новый импульс своему движению, тогда, наверное, затор начинается еще на трассе – доказательство того, что им все-таки удалось перекрыть перекресток, или того, что все они налакались глинтвейна.
Он вышел на улицу, чтобы оценить плотность движения: хвост начинался еще за бульваром, такого он никогда не видел. Инстинктивно вернулся в зал проверить – может, «Си-ньюз» что-то рассказывают про Родез, но нет, операторы сосредоточились на Лионе, где обстановка, похоже, накалялась, и отчасти на Тулузе, где тоже здорово шумели. Кевин управится, если он его оставит одного на четверть часа.
– Можно я на десять минут возьму твой скутер?
– Эй, ты что, решил меня тут бросить с полной посадкой?
– Нужно доехать до перекрестка, глянуть, не начудили ли они там чего.
– Да ладно, пап, расслабься.
– Ключи давай.
Грег предусмотрительно объехал пробку, попетлял по мелким улицам, спустился к железной дороге, пересек ее по виадуку и зигзагами добрался до границы города, где находилась торговая зона. На выезде с паркинга снова попал в затор – машины почти не двигались. Вдали виднелся большой круговой перекресток с пятью съездами, тоже полностью забитый. Как и ожидалось, «желтые жилеты» заняли его середину, но было их всего человек двадцать – такой малочисленный отряд не мог вызвать подобной блокады. Приблизившись, Грег заметил, что они вовсю размахивают руками, плавно поднимают их и опускают вниз, будто пытаясь кого-то успокоить. Он поставил скутер рядом с продуктовой палаткой; на свечной горелке булькал глинтвейн, наполняя воздух запахами корицы и гвоздики. В первый момент ему захотелось забыть о том, что он дал им еще и кардамона, но тут он вспомнил, что приехал проверить, не хлебнули ли они лишнего, однако кастрюля оказалась полна. Грег снял шлем – вокруг так и верещали автомобильные гудки – и вслушался в лозунг, который дружно скандировали сконфуженные «желтые жилеты»: «Это не мы! Это не мы!», хотя коллеги их явно добрались до пункта оплаты на трассе. «Мы тут ни при чем, там авария на трассе, два грузовика опрокинулись, это не мы! Это не мы!»