Александр вспомнил о своем разговоре с дилером «Джона Дира» – речь шла о новых технологиях: тракторы нового поколения стоили безбожных денег, зато полностью меняли жизнь своего владельца. Потом глава «Эпивакса» напомнила, что у всей этой истории есть еще и денежная составляющая, можно получить огромные барыши, если только не найдут способ сдержать или остановить эпидемию с помощью барьеров и изоляции, как оно было с вирусом ТОРС и со свиным гриппом. Те вирусы исчезли слишком быстро, исключив вероятность любой рентабельности. Тогда миллионы долларов, вложенные в исследования, попросту улетели в трубу. Откровения этой дамы сильно смутили Александра. Он о таких вещах вообще не думал.
Просто для очистки совести Александр вытащил из заднего кармана телефон – проверить, не пытался ли ветеринар до него дозвониться, – но оказалось, что его старенький «Самсунг» не подает признаков жизни, аккумулятор полностью разрядился.
Воскресенье, 15 марта 2020 года
В конце каждой зимы настает день, когда все перестают бежать и начинают фланировать. Ванесса, будучи парижанкой, всегда это замечала. День этот чаще всего выпадает на воскресенье, можно подумать, что весна специально подгадывает все так, чтобы именно в этот день летние площадки перед кафе заполнились снова. Это первое воскресенье уже почти весны решило последовать заведенному порядку – солнце не подвело, воздух прогрелся. На улицах полно народу, вот толькони стульев, ни столиков: все заведения стояли закрытыми.
Ванессе с самого утра начали звонить самые близкие друзья – Элена, потом Коринна и Магали, и даже Винсент, все хотели знать, чем другие занимаются, в попытках как-то утвердиться в новой реальности, в которой, начиная с сегодняшнего дня, нет больше ни бранчей, ни бистро, ни ресторанчиков с музыкой, ни чайных – ничего. Элена сообщила, что на Елисейских Полях вообще ни души. На рассвете, когда она отправилась на пробежку, улица пустовала, туристы будто бы испарились, а вот зато Магали никогда не видела такой толпы на рынке Алигр и в «Монопри».
Они вновь созвонились ближе к полудню и, за неимением ничего лучшего, решили встретиться на набережной Сены. Винсент тоже пообещал прийти, и, чтобы пропустить стаканчик, они сговорились отыскать какой-нибудь потайной бар или, может, баржу, лавчонку со спиртным, а в крайнем случае принести выпивку с собой – Элена обещала взять все на себя.
Это великое замешательство стало следствием того, что накануне объявили-таки о вступлении в эту пресловутую третью стадию, на сей раз всерьез. Чтобы еще сильнее затруднить контакты, предполагалось ограничить посещения друзей, а в булочную входить не больше чем по пять человек. Накануне, на вернисаже, все это было лишь темой для светской беседы, тем более что набившимся в галерею посетителям социальная дистанция казалась чем-то совершенно абстрактным – многие курили на тротуаре, да, снаружи, но всем скопом, собирались кучками и судачили с бокалом в руке, не обращая никакого внимания на фотографии, ради которых собрались.
К одиннадцати вечера Ванесса вернулась к себе, на другой конец Парижа. На всем пути она видела оживленные тротуары и набитые кафе – обычный субботний вечер, радостная весенняя суета. Она открыла окно, чтобы ничего не пропустить, а главное – чтобы внутрь хлынул свежий воздух, и в тысячный раз дала себе слово никогда больше не брать в рот шампанского – от пузырьков по телу разливалась вялость и кружилась голова, – а потом она легла в постель, предварительно приняв долипран[19].
Сон не шел, и Ванесса все пыталась представить себе, каким станет Париж без уличных кафе, очередей перед театрами и кинотеатрами, без толп на тротуарах – все это казалось настолько нереальным, что и не поверишь.
На следующее утро она попыталась взбодриться, твердя самой себе, что по воскресеньям улочки вокруг Пале-Рояль часто пустуют – большая часть заведений и магазинчиков закрывается на выходные. Пройдя мимо Комеди-Франсез, а потом по авеню Опера, она поняла: что-то изменилось. Пересекла Риволи, вступила во двор Лувра. Увидела сотни людей, направлявшихся к Сене, – другие же весело наслаждались пикниками на газонах. Ее окатила волна облегчения – по крайней мере, Париж не опустел, жизнь продолжается и на третьей стадии. Она вышла на набережную, тут зазвонил телефон. Никогда еще Каролина не рвалась общаться с сестрой в середине дня, всегда звонила по вечерам. Ванесса тут же подумала про родителей – наверняка с ними что-то случилось.
– Ты на улице? Будешь голосовать?
– За что голосовать?
– За муниципальных депутатов…
Ванесса напрочь об этом забыла, хотя вот уже лет двадцать с лишним, как ей полагалось бы внести свое имя в списки избирателей Первого округа.
– А ты почему спрашиваешь?
– Потому что я не могу выйти, у меня от этих закрытых магазинов мурашки по коже, и от их закрытия вирус-то никуда не делся.
На сей раз Ванессе трудно было придумать что-то ободряющее, однако она поняла, что сестра совершенно выбита из колеи, одержима страхом заразиться – поэтому она заговорила так, как говорила бы с самой собой:
– Слушай, ну нет никакого смысла сидеть взаперти из-за какого-то вируса, нужно выходить на улицу, да и вообще я уверена, что в Тулузе нет ни одного случая заражения.
– Нет, но в Испании объявлен карантин, а ты посмотри на кафе – я утром говорила с Агатой, Грег вообще с катушек слетел, да и я тоже, не смогу я сидеть взаперти в Тулузе целыми днями, не смогу!
– Хочешь приехать в Париж?
– Нет, я, наоборот, хочу поехать к родителям. В деревне хотя бы никому не запретят выходить из дома!
– Ну хорошо, а что ты там будешь делать?
– Занятия буду вести, ты что, не в курсе, что все лицеи закрыли? Несколько недель будем учиться дистанционно, ты можешь себе представить?
– Нет, я об этом вообще не думала, но в твоем частном лицее, что ли, нет…
– Чего у нас нет?
– Ну, я не знаю, у всех учащихся есть компьютеры, они к такому привыкли, наверное?
– Да, но я-то никогда этого не делала, и, если я буду целыми днями сидеть и что-то талдычить в экран, вечером мне нужно будет прогуляться, а не торчать под замком!
Ванесса спустилась к берегу. На тротуарах и на проезжей части было черно от гуляющих, некоторые даже устраивали себе подобие барной стойки, облокотившись на парапеты или перила лестниц.
– Ладно, хочешь ехать к родителям – поезжай, тем более что им это наверняка будет в радость.
– Вернуться в моем возрасте к папе с мамой – странное ощущение.
– Ну поезжай на ферму, к Александру.
– Ну уж нет! Кстати, как оно там, в Париже, есть впечатление, что люди болеют?
– Тут у нас погода отличная, на улицах полно народу, я договорилась встретиться с друзьями, выпить по бокальчику, весна все-таки.
– Нет, до весны еще пятнадцать дней.
– Слушай, а может, они просто делают из мухи слона с этим вирусом, а на самом-то деле ничего страшного.
– Ладно, приятной тебе пьянки, вечером перезвоню.
Элена, Магали и Винсент сидели вокруг небольшой скатерки, на которую выставили бокалы и два пластиковых контейнера с салатами. Совершенно не отдавая себе в этом отчета, Ванесса в основном общалась с людьми лет на десять-двадцать младше себя, и только сегодня, увидев их после разговора с сестрой, она поняла почему. Любые события как бы проскальзывали у них над головами, они оставались беззаботными, свободными от всяческого напряжения и угрызений совести, они будто бы едут себе на самокате, еще и вдвоем, лавируя между пешеходами. Париж она любила, кроме прочего, и за эту вот легкость, причем в нынешнее воскресенье даже сильнее, чем когда бы то ни было.
Каролина же, в свою очередь, решила все-таки выйти из дома и проголосовать. Непонимание со стороны сестры ее задело, она почувствовала, насколько смешон этот ее страх, но, выйдя наконец на улицу, поняла, что всякий раз, как кто-то попадается ей навстречу, она делает шаг в сторону. По счастью, все улицы сделали пешеходными и держать дистанцию было совсем не сложно. Добравшись до избирательного участка, Каролина увидела, что внутри стоит длинная очередь – и все держатся друг от друга на расстоянии. У многих на руках были резиновые или латексные перчатки, а дежурный и вовсе был в белой маске – нос его походил на утиный клюв. Двое других выглядели так же. Три утки топтались возле урн. По столам тут и там были расставлены бутылки с антисептиком. Каролина, закоренелая воинствующая социалистка, раньше и вообразить не могла, что настанет день, когда ее будет трясти от мысли, что она должна выполнить свой гражданский долг, однако, встав в очередь, она не испытывала ни малейшей уверенности, что продержится до конца. Она сразу же отметила, что окна в участке закрыты, – почему бы, господи прости, их не распахнуть? Возможно, заперты из соображений безопасности: после поджогов стали наглухо закрывать и ставить на блокировку окна первого этажа в школах. Она сосредоточилась на бюллетене. В силу сложившихся обстоятельств придется голосовать за список «Энергии Тулузы». Лицо Нади Пеллефиг выделялось на фоне остальных: если ей дадут хоть малейший шанс выиграть, из нее выйдет изумительный мэр. Каролина вспомнила, как впервые пришла голосовать в мае 1981 года, в эпоху, когда партия социалистов обещала ни много ни мало как «изменить жизнь». Горько было осознавать крушение всех своих гражданских надежд и упований; в том списке, который она сейчас держала в руке, великие обещания сводились к открытию столовой экологического питания, и даже вегетарианской, к развитию сети велодорожек, сокращению и переработке отходов и приостановке масштабных, но бесполезных проектов. Вот до чего докатилось «изменить жизнь». Более того – партии социалистов больше, по сути, не существовало: изменить жизнь она не смогла, зато жизнь изменила ее.
Когда приходила очередь избирателя поставить подпись, начинались бесконечные поиски ручки в сумке – никто не хотел пользоваться казенной; другие из-за латексных перчаток никак не могли ухватить бюллетень. Народу было немного, и все же в зале стояла страшная духота. Какой-то тип, стоявший прямо перед ней, трижды чихнул, даже не потрудившись прикрыть рот ладонью. Сволочь, подумала она. Она боялась, что все же не достоит, не выдержит больше пяти минут в этой душегубке, нет, не достоит, но оставалась мечта, что город снова станет социалистическим, он же всегда таким был, ей очень этого хотелось, и все же она задыхалась. Так что она развернулась и ринулась вон из этой паршивой государственной школы, будто из охваченного огнем дома – к чертям велосипеды и столовые экологического питания, Муденка переизберут, ну и ладно, не будет она подвергать себя опасности ради того, чтобы его скинуть, тем более что на его проигрыш все равно нет ни единого шанса.