– И что ты собираешься со всем этим делать, филиал откроешь?
– А ты слышал, что в Марселе нет никакого ковида?
– Не слышал. А почему?
– Там пьют и курят.
Грег выразительно подмигнул.
– Ты это где вычитал, в твиттере? – осадил его Александр.
– Ну, в твиттере есть всякие шишки – ученые, министры…
– И мужики, которые ездят в скотовозке.
Агата и Грег сели рядом с Александром, Матео и Кевин – сзади, в кузове, что им совсем не понравилось. Прежде чем двинуться, Александр прослушал сообщение, которое только что оставила Констанца: она совершенно спокойным голосом спрашивала, когда он сможет заехать в «Ревиву», по телефону ничего рассказывать не хочет, однако, зная ее, он понял, что она столкнулась с какой-то серьезной проблемой.
Александр чувствовал, что Грегу совсем не по душе тащиться – еще и против собственной воли – в этот Бертранж, словно какому-то беженцу. Грег в оправдание себе заговорил про Кевина: ехать в деревню он согласился только потому, что сыну там будет безопаснее. Агата была на взводе и не проронила ни слова – похоже, все хлопоты по подготовке к ретираде легли именно на нее. Впрочем, на шоссе она немного расслабилась, и висевший в машине аромат противозаконности вроде как улетучился.
– Ну, тут сейчас тихо. Есть одно узкое место – большой круговой перекресток, там бы не вляпаться, – заметил Александр, искоса взглянув на Грега.
На объездной у Вильфранша в свете фонарей показались синие автомобили. Грег и Агата, повинуясь идиотскому рефлексу, попытались нырнуть под торпеду.
– Вы что, совсем там больные, да? Если они заметят, нам крышка.
До сих пор Александр ехал совершенно спокойно, однако на перекрестке с круговым движением его стало трясти, как будто он вез контрабанду.
Сам он считал, что его зятю проверочка не повредит: вот поднимут его за уши, как кролика, приятно будет посмотреть, как этот великий бунтовщик отреагирует, если его схватят за все четыре лапы прямо в скотовозке – будет потом чем похвастаться в твиттере. Александр начал невозмутимо описывать круг, как по ниточке, жандармы проводили фургон усталым взглядом. И тут у Александра вырвалось:
– А, мать твою!
Грег еще ниже сполз на пол и прошептал:
– Что случилось, что-то не так?
– Да, я свой съезд пропустил, придется еще раз крутануться!
Грег явно замандражировал сильнее прежнего.
– Прикалываешься, да?
– Прикалываюсь.
Агата с Грегом так перетрусили, что больше вообще не поднимали головы. Александр их уверял, что все хорошо, дальше путь свободен, но он все равно поедет по плато, где им точно никто не встретится. Сестра опустила окно, чтобы подышать, и с первым же глотком подпала под знакомое обаяние здешнего вольного воздуха.
Приехали они в половине второго ночи. Александр выпустил из кузова Кевина и Матео – оба были совсем не в духе. Пока они выгружали вещи и перетаскивали продукты на кухню и в сарай, Кевин не расставался со своей черной сумкой.
Александр удивился, увидев, что на кухонном столе стоит его прибор, еще сильнее удивила записка от Каролины, лежавшая на тарелке: «Все в холодильнике, только разогрей. Приятного аппетита и спокойной ночи».
Но обстановка сразу же начала накаляться: парни пытались говорить шепотом, но настолько громко, что слышно их было лучше, чем если бы они орали. Александр попытался знаком попросить их помолчать, напомнить, что тетя спит, что ей завтра надо работать. Братья не желали спать в одной комнате, им она показалась слишком маленькой, а еще там стояла только одна кровать, к тому же отсыревшая. Дверь в бывшую родительскую комнату была приоткрыта, Александр сунул туда голову, чтобы попросить Агату с Грегом вмешаться, но они оказались заняты – вполголоса переругивались по поводу тех самых коробок, которые привез Грег.
Александр не стал настаивать. У него не осталось сил ни на какие увещевания. Он отправился в ванную, пока ее не заняли, непрестанно жалея о том, что порой сетовал на тишину в доме.
Пятница, 20 марта 2020 года
– Видел, что охотникам больше не разрешают выходить?
– Да разрешают им выходить, они, пожалуй, единственные, кому еще разрешают, – сухо ответил Александр отцу.
– А вот уже и не разрешают, правительство передумало, то-то шум теперь по деревням поднимется!
– Ладно, а тебе какая разница? Ты на охоту не ходишь, не понимаю, чего тебя это так сердит.
– Чего меня это сердит? Да с тех самых пор, как весна стала начинаться зимой, я все пытаюсь тебя убедить, что посадкам нашим скоро конец. Кабаны и грачи там, наверху – ежели стрелять их больше некому, они живо тут у нас все уничтожат.
Родители пошли в поле, мама продолжала сажать салат, отец в кои-то веки присел на корточки, срезал молодые черенки с засохших стволов артишоков, чтобы их потом посадить. Александр возвышался над ними, стоя в полный рост против света.
– Уж я тебя, папа, уверяю: если бы Макрон запретил выходить всем, кроме охотников, шум бы поднялся среди тех, кого заперли дома.
– А посадки кто защищать будет?
– Хороший вопрос, но если шляться где угодно позволят только охотникам, все себе накупят винтовок!
– Ничего ты не понимаешь! Они теперь все ломанутся в долину!
– Кто?
– Кабаны, вороны, они только и ждут, чтобы мы сажать начали!
– Ага, и еще ящеры всякие приползут – вроде тебя.
– Я-то с тобой серьезно разговариваю.
– Ну так отстреливай их! Карабины наверху, их там полно и на любой вкус: есть дедушкины, есть твоего брата, есть еще те, которые я забрал у Крейсака, длинноствольные, под патроны двадцать второго калибра. Целый арсенал.
Мать поначалу не вмешивалась, но потом все-таки распрямилась и – в отличие от остальных, спокойно – напомнила сыну:
– После несчастного случая с твоим дядей здесь никогда даже не упоминали про охоту, а теперь-то уж точно никто не собирается ею заниматься, особенно твой отец.
– Мам, я про охоту вообще не говорю, но если вы вечером услышите, что кто-то бузит на грядках, можешь, чтобы их прогнать, просто выстрелить в воздух.
– Вот уж верно, – подтвердила она. – Сиди и жди до двух часов ночи, когда они спустятся… Нет, по-другому надо действовать: поставить подкормку вон там, рядом с ветряками, они тогда и пойдут в сторону лесочка.
Трудно было Александру убедить родителей в том, что он не станет ничего этого делать, тем более ставить бочки с кукурузными зернами или смазывать стволы деревьев гудроном, чтобы отвадить кабанов от грядок.
– Кабанов как начнешь подкармливать, так потом уже не бросишь, считай, у тебя новая домашняя скотинка.
Александр окинул грядки взглядом, оценивая, много ли еще нужно сделать. Спаржа уже лезла наружу, а сколько тут еще сеять и высаживать, и землю в ящики засыпать – он понимал, что без Фредо родители быстро выдохнутся, так что придется ему и на этот раз впрягаться и помогать.
Мать поднялась, с облегчением выдохнула, оперлась руками о бедра.
– На тебя в обед накрывать?
– Нет. Сама знаешь, наши наверху, не хотят, чтобы я у вас ел.
– Ой, вы там чего-то себе напридумывали, никто же у вас наверху не заболел, чего бы нам вместе-то не пообедать?
– Я тебе напомню, что там, между прочим, два подростка. От этих запросто можно заразиться. Каролина собирается попросить Агату, чтобы та наделала масок – хочет, чтобы мы все их носили.
– Ну уж так-то суетиться не стоит, – заметил отец.
– Слушай, ты уже два месяца только и твердишь, что ничем хорошим эта история с вирусом не закончится, что трупы будут собирать, точно уток во время птичьего гриппа; ну, вот этот вирус бушует теперь во всем мире, а ты мне говоришь, что мы зря суетимся?
Отец не ответил, только продолжал всаживать лопату в землю по самый черенок, выкапывая остатки клубней артишока, рука у него оставалась уверенной – каждый раз он извлекал наружу здоровые корни, которые обрубал четким движением.
– Знаешь, да, что я обещал отвезти корзины в мэрию? Поможешь вечером?
– С какой это радости ты должен собирать эти корзины на общественных началах? Я думал, ты на пенсии.
Отец явно обиделся, отвернулся и передернул плечами.
– Ты попросил бы помощи у моих сестриц, которые засели там наверху, или у своих внуков – у них свободного времени хоть отбавляй.
– Чего доброго, слухи поползут, – заметила мама.
– Да у нас вечно слухи ползут из-за всякой ерунды, подумаешь, одним больше, одним меньше. Я бы на вашем месте тут больше не стоял на коленках. И, кстати, мне бы надо пойти заняться щенками – вы их с утра еще не выводили?
– Пока нет, но ты там следи повнимательнее, как выпустишь – они сразу беситься начинают.
Александр прошел вдоль родительского дома до небольшого окошка в ванной комнате. Сквозь нейлоновую занавеску прекрасно было видно, что происходит внутри: щенки лежали в ряд на кафельном полу, положив головы друг на друга, мило и по-родственному. Ванная давно уже стала их любимым местом: похоже, еще не зная, что такое лето, они уже искали, где попрохладнее.
Стоило Александру открыть дверь, они все разом проснулись и кинулись к нему. Он присел на корточки, они тут же встали на задние лапы и полезли к нему на колени, чтобы лизнуть в лицо, что Александр им позволил, не отворачиваясь, – не хотел обижать. Он все никак не мог поверить, насколько сильно к нему привязались эти зверушки, их радость каждый раз его умиляла. Больше всего его трогало, как они тихонько повизгивают, глядя ему прямо в глаза – ищут внимания. Оставлять эту малышню себе совершенно неразумно, но при этом совершенно невозможно с ними расстаться.
Александр поднялся назад на ферму и перегнал коров на выпас рядом с участком Крейсака. Очень он гордился этими просторами. Год от года он все раньше выгонял коров на пастбище, при этом трава отрастала все быстрее, покосы давали все больше сена. В любой момент можно было выбирать, на какое поле их отправить, потому что все решало качество травы. Ему же оставалось только следить, чтобы травы отрастали как можно гуще – притормаживать самые скороспелые виды, давать злаковым и бобовым возможность распространяться. Разделив стадо напополам, он как бы удвоил свои угодья, так что теперь можно было никуда не спешить, каждому выпасу доставалось от шести до десяти недель, чтобы восстановиться. А еще и склоны холмов: там земля была твердой сразу после зимы, сабо в ней не утопали, а вот на равнине почва уже с февраля делалась рыхлой и проминалась под копытами.