Александр посмотрел матери в глаза.
– Ну, вот что: как будем сажать картошку и все остальное, ты бы правда сказала этим наверху, чтобы они нам подсобили.
– Твоим сестрам? Не дождешься, чтобы они свои ручки в земле запачкали. Агата даже маленькой никогда в поле не помогала, а уж теперь и вовсе не станет, тем более ходить целый день за сажалкой.
– Им бы оно, вообще-то, пошло на пользу… Нужно им придумать какое-то занятие, потому что иначе дело взрывом кончится, уже и сейчас искры летят, а там точно взорвется.
– Мы это вечером обсудим с твоим отцом. Пожалуйста, поезжай по проселкам.
– Не переживай, и карабины ему покажи, они на буфете.
Констанцу Александр обнаружил в бельведере. Оттуда они уже вместе смотрели, как внизу резвятся щенки. Малыши несмело исследовали незнакомую местность, обнюхивали все вокруг, однако не решались приблизиться к высоким деревьям, а уж тем более к оврагу, разверзшемуся возле самого здания. Воротники с них сняли, время от времени то один, то другой останавливался и принимался выкусывать бок или животик, похоже, кожа у них так и продолжала зудеть. То есть полностью аллергия еще не прошла. Сверху эти крошечные существа казались особенно хрупкими, ибо фоном им служила могучая природная вертикаль: три миниатюрные сомнамбулы из костей и плоти, а вокруг бескрайний растительный мир.
Констанца сварила кофе, пили они его на верхнем балконе. После начала локдауна в «Ревиву» никто не приезжал, они оказались наедине друг с другом в этой глуши, в лесу, сильнее прежнего отгороженном от мира.
Александр редко видел Констанцу в таком унылом, почти подавленном настроении. Мучило ее вовсе не одиночество, просто она внимательнее вгляделась в свой лес, у нее появилось время на размышления. Вот уже много недель, даже несколько месяцев никто не посещал заповедник, в результате Констанца села редактировать доклад, где изложила свои собственные наблюдения. Там раз за разом повторялась одна мысль: деревья обитают на этой земле в тысячу раз дольше, чем люди, и вот теперь человеческая деятельность начала наносить деревьям урон, причем куда более сильный, чем самим людям. За два года – два необычно жарких периода, две засухи, приведших к природной катастрофе: воды не хватало буквально всему. Обильные прошлогодние дожди ничего не поправили, деревья пытались восстановить водный баланс, но их иммунитет была подорван, поэтому любое нашествие паразитов становилось для них страшной угрозой, особенно тех, которые от глобального потепления заняли новые ареалы и стали активнее размножаться. Порочный круг замкнулся.
Слушая Констанцу, Александр все отчетливее сознавал, что она повторяет слова старого козопаса, сторонника теории катастроф. Этот самый Крейсак, которого и раньше считали ясновидящим, оказался совершенно прав. В восьмидесятые годы он выступал за строительство АЭС, но решительно против телефонов, закрытия железнодорожных станций и глобализации; выяснилось, что все его домыслы были провидческими.
А теперь Констанца тем же истовым тоном вещала, что эта новая пандемия – знак. На сей раз знак того, что в ходе давней войны между природой и человеком природа перешла в наступление и не остановится, пока не вышвырнет нас за борт, поскольку помимо новых заразных болезней нам придется еще как-то справляться с повышением уровня мирового океана, зноем, а главное – недостатком чистой воды, которую захлестнут загрязненные воды. Пожары и засоление, самые непреодолимые опасности, возвестят о гибели всего живого.
Александр слушал Констанцу, ему не хотелось совершать ту же ошибку, что и с Крейсаком, он больше не готов был игнорировать пророчества, которые успели сбыться на протяжении его собственной жизни, потому что после коровьего бешенства, СПИДа и ураганов стало понятно, что вот уже двадцать лет опасности все не отступают, птичий и свиной грипп подбираются к людям все ближе, коровий туберкулез бушует с новой силой, вот только к нему добавилась тысяча других напастей – болезнь Лайма, листовертки, азиатские шершни, короеды – убийцы сосен, арбовироз и множество других, ранее неведомых напастей, не говоря уж о том, что на плато один за другим пересыхали источники, леса гибли в засухах, а теперь этот коронавирус, взявшийся ниоткуда, свирепствовал на пяти континентах. Было бы, наверное, уместно сказать Крейсаку, что тот все-таки оказался прав, вот только старик уже тридцать лет как умер, без иллюзий, а главное – без угрызений совести: ушел, так и не узнав, что пессимизм его имел более чем веские основания. Тем, кто, подбадривая, желал ему дожить до 2000 года, он отвечал, что предпочитает умереть, не увидев этой даты. Не хотелось ему переступать через рубеж века, тем более – тысячелетия, он предчувствовал, что за этим рубежом начнется новая эпоха, когда железный и бронзовый век заместятся веком огненным.
Щенки, похоже, внезапно испугались, что сейчас потеряются, рванули к главной лестнице, взлетели по ней, будто смерть гналась за ними по пятам, и попрятались на втором этаже. Констанца не удержалась – встала на колени, подхватила их на руки, они напоминали ей плюшевых зверушек Ирис, которых она привезла обратно из Индии и сложила на чердаке. Только эти игрушки она и сохранила из всех вещей дочери и из всей своей бывшей жизни, как единственные реликвии из прошлого. Она зарывалась лицом в курчавую пушистую шерсть малышей. Каждый раз, когда одно из этих огромных человеческих созданий опускалось на их уровень, у щенков начинался праздник – они тявкали от восторга, исходя наивным энтузиазмом. А потом Констанца подняла на Александра глаза, в которых не было никакой радости, и сказала, что ей срочно нужна его помощь.
Они дошли до соснового леса, расположенного уровнем ниже, – щенята бежали следом. Пихтовая рощица находилась у самой границы заказника, на площади чуть больше гектара, деревья эти были высажены лет сорок назад, на деньги, по большей части ассигнованные теми, кто разводил этот вид.
Когда они добрались до места, Констанца показала Александру небольшие отверстия в коре, в ореоле рыжеватых опилок, – свидетельство того, что с восточной стороны в рощу проникли короеды. Приход весны подстегнул их нашествие. Александр оглаживал стволы ладонью, как обычно оглаживал бока коровы, у которой проявились первые признаки болезни, будто бы проверял, сколько там силы, сколько слабости.
Изменения климата стали ураганом, только незримым, подспудным. Из-за повышения температуры воздуха с поверхности стволов исчезали молекулы, под воздействием которых паразиты раньше тонули в смоле или живице, – это были своего рода антитела. Если и дальше в летние месяцы будет слишком жарко, а зимой слишком холодно, ничто не помешает короедам и листоверткам множиться и дальше.
Констанце предстояло принять радикальное решение. Короед распространялся молниеносно – ведь днем температура воздуха доходила до 20 градусов. Пройдет несколько дней – и вместо отдельных очагов будет целая больная роща.
– Зараженные деревья нужно немедленно срубить.
Александр немного подумал.
– А что там сказано на эту тему в Лесном кодексе?
– В случае опасного заболевания разрешается применять экстренные меры. Но проблема не в том, чтобы срубить шесть деревьев, а в том, чтобы вывезти их за несколько километров отсюда, причем непонятно куда.
– Ну, значит, их надо сжечь.
– Да, но стволы у них толстенные, кроны раскидистые – как бы большой пожар не устроить.
– Да, проблемка, не хочется сгинуть в пламени. Нужно просто собрать побольше народу.
– Сколько?
– Да человек двенадцать, с водой наготове.
Сирень всегда служила главной подсказкой. Отец только на нее и полагался. Проклюнулись почки – значит, пора сажать картошку, заморозков больше не будет, можно не сомневаться, в противном случае сирень не высунулась бы наружу. Фазы цветения и Луны служили ему указателями, природа задавала ритм, оставалось лишь ее слушаться. Что до остального, почва – стараниями Фредо – была готова принять семена. Да, дождей выпало маловато, но под слоем мульчи сохранилось достаточно влаги, впитавшейся туда за холодные ночи. Жан собирался начать с разных сортов картошки-скороспелки, которую давно уже выложил проращиваться в сарае.
Все этой весной вроде бы складывалось хорошо, но, только начав боронить, отец сильно расстроился: ему стало слишком тяжело управлять стареньким трактором, он не провел в поле и пяти минут, а руки уже разболелись. Руль повернуть не удавалось. Он попытался успокоить пальцы, дрожавшие от непомерного усилия, и понял, что больше одной борозды пройти не сможет. С тех пор как у них появился Фредо, сам Жан техникой не управлял. Стало понятно, что с сажалкой ему завтра не управиться, не говоря уж об окучивателе, с помощью которого потом нужно присыпать посаженное. Без Александра сев не закончить, однако отец боялся просить у него слишком многого – он и так терпит там наверху все семейство и все перепады их настроения, нельзя требовать, чтобы он еще и делал всю работу внизу.
Жан загнал трактор обратно под навес, с трудом вылез из кабины, попытался хотя бы сам отцепить борону. Даже это давалось ему с трудом – пришлось изо всех сил бить по металлу. Сквозь шум он все-таки услышал, как по дороге проехала машина – толстые шины шуршали по гравию, он бросил взгляд через ограду и увидел, что к дому подъезжает белый пикап. Ему это показалось страшной наглостью, он же выставил, как и требовалось, таблички, что проезд запрещен.
Мама подошла к автомобилю и тут же подметила, что регистрация у него какая-то странная – на номерном знаке не было числа 46, да и вообще ничего, что позволяло бы понять, из какого он французского департамента, только герб в окружении цифр. Внутри сидели трое, в черных матерчатых масках. Водитель, блондин с дредами, остался за рулем, пассажиры – парень и девушка – вышли.
– Здравствуйте, мы хотели бы купить фруктов.
– Фруктов?
– Да, клубники, груш, всего такого.
– Сейчас не сезон.
– А что у вас есть?