Александр посмотрел на Грега снова, теперь едва ли не с нежностью.
– Я понимаю, что ты меня чокнутым считаешь, но чего ты хочешь-то, у меня через бистро за день проходит две сотни человек, с утра до вечера непрерывная тусовка, вот я и привык постоянно трепать языком, а с тобой, судя по всему, все совсем наоборот: поговорить совсем не с кем, кроме твоих коров.
Парковка «Интермарше», расположенного в районе малоэтажных домов, оживлением не блистала – в смысле, в хорошие времена там всегда можно было с кем-то перекинуться словом, покупатели, пересекаясь, обменивались несколькими общими фразами. Сегодня же все спешили вернуться к своим машинам, бегом бежали с мешками и тележками к багажникам. В какой-то момент на выезде даже скопилась очередь, хотя раньше тут никогда такого не бывало.
На входе стоял охранник со счетчиком в руке и регулировал число посетителей. Грег с Александром встали в небольшую очередь. Грег так и кипел из-за того, что вынужден подчиняться авторитету этого надутого типа; чтобы слегка успокоить нервы, он вытащил из кармана список и начал его перечитывать – список казался бесконечным.
– Ты все это собираешься купить?
– А что?
– А то, что тут без тележки не обойтись!
Грег вернулся на парковку, разблокировал тележку, стоявшую под навесом, вернулся в очередь под громкий дребезг металлических колес.
– Ты ее гелем протер, прежде чем дотрагиваться?
В ответ Грег только передернул плечами.
Очередь их подошла очень быстро, и они погрузились в привычную безвременную обстановку всех супермаркетов, как бы воссоединились с ощущением обыденности, наконец-то проникли в нетронутую вселенную. Подсветка, проходы, тара – от всего веяло покоем стабильного мира, здесь, похоже, ничто не переменилось, кроме, пожалуй, музыки: из динамиков как бы стекали аккорды пианино. Покупателей было не больше и не меньше, чем в обычный день, вот разве что чувствовалась в них какая-то особая целеустремленность, у всех в руках списки – автоматы, выполняющие свою программу. Довольный Грег катил тележку, Александр следовал за ним на расстоянии в три метра, видел, как Грег до всего дотрагивается, рассматривает товары, как будто поставив перед собой задачу все взвесить, перечитать все этикетки. Александр узнал издалека бывшего депутата Большого Поля с женой, однако ему не хотелось ни с кем разговаривать, да и те, похоже, не рвались общаться. Он потерял Грега из вида, через некоторое время обнаружил его в большом отделе готовых блюд: он будто бы специально нависал над поддонами с готовой едой, распахивал дверцы холодильников, словно собирался туда забраться. Александр за всем этим забыл, что ему тоже нужно купить то, что просили родители, поэтому он отделился и бог знает сколько искал соду, уксус и все прочее. Когда бутылки с белым уксусом и мешки для заморозки наконец нашлись, места в руках у него уже не осталось, нужно было искать Грега, чтобы сгрузить все в тележку. Причем Александру было даже не достать мобильник и не позвонить ему, тем более что складывать покупки на пол ему не хотелось – грязь еще та.
Переходя от полки к полке в отделе консервированных товаров, Александр наконец-то обнаружил Грега: тот уже стоял в очереди на кассу и о чем-то разговаривал с супружеской парой перед собой. Александр пошел туда же – ему очень хотелось наконец-то освободить руки.
– Блин, да куда ты сбежал-то? – набросился на него Грег.
– Я не сбежал, а ты не мог меня подождать?
– В очереди нельзя разговаривать, – огрызнулся дядечка, стоявший сзади.
Грег развернулся и обнаружил, что у мужика на лице бандана, которая закрывает рот и нос.
– А чего нельзя-то? – рявкнул Грег.
– А того, что в очереди нельзя разговаривать, нужно молчать и соблюдать дистанцию, вот чего.
У Грега было единственное желание – надавать по мозгам этим приверженцам строгой санитарии, поэтому он решил сцепиться с этим бараном.
– Я буду говорить когда хочу и где хочу, ясно? Я каждый день разговариваю с сотнями людей, а не сижу в норе, понял?
– Плевать мне, что ты там делаешь, козел. Пасть заткнул – и точка.
Эта любезность прилетела от здоровенного детины, который стоял еще дальше.
– Так, еще один баран, – фыркнул Грег, кивком головы указывая на детину.
– Заткнись, сказал!
– Еще один беженец драпанул из города к нам в деревню, – добавил тип в бандане, довольный, что его поддержали.
– Во-во, они-то и приволокут нам этот вирус, – вклинился мужик с каштановыми усами.
Александру пришлось вмешаться, потому что Грег явно собирался кому-нибудь врезать, неважно кому; но тот выскользнул из его рук и схватил типа в маске за воротник.
– Это я-то беженец? А ну повтори, Зорро!
– Прекрати! – рявкнул Александр, обхватил зятя за пояс, обездвижил, а потом придумал, как можно его нейтрализовать: – Ты этого лучше не трогай, гляди, он в платке, болеет, наверное…
Грег, явно засомневавшись, отступил. К нему уже двигался охранник – не бегом, но довольно быстрым шагом.
– Все нормально, нормально, – бросил ему Александр. – Все хорошо.
Однако охранник продолжал смотреть на них в упор, а потом сделал знак, который делает полицейский на трассе, приказывая вам съехать на обочину.
– Сюда идите.
Он отвел их на специальную кассу для медицинских работников, инвалидов и беременных, чем только подогрел возмущение недовольных, которые продолжили распространять промеж себя заразу, кляня на чем свет стоит этого сволочного беженца.
Доставив покупки в Бертранж, Александр отправился пешком на холмы Крейсака посмотреть, как там стадо. Оказалось, все спокойно стоят на приличном расстоянии друг от друга, щиплют травку и ничего не боятся. Эта земля была его миром, миром нерушимым, миром, где можно было укрыться от мира. Он сорвал пучок травы, рассмотрел повнимательнее. Поскольку зимы стали короче, зелень на лугах с каждым годом появлялась все раньше. Поначалу Александр только радовался этим изменениям, однако со временем в нем стал нарастать страх перед тем, что растениям не хватит воды. Каждый год ему грозила «летняя кормовая яма» – период в июле-августе, когда земля стояла будто бы выжженная огнем.
На здешних лугах траву не сеяли, они сами зарастали каждый год, а значит, плохо будет, если не пойдут дожди, как случалось два предыдущих года. Спасением могли стать деревья, которых в лугах было довольно много, огромные дубы и орехи, плюс километров двадцать лесополосы – все то, что фермеры с равнин так тщательно искоренили.
Александр же из года в год убеждался в том, что сделал правильный выбор: старые луга лучше справлялись с климатическими аномалиями, чем рукотворные, – они, например, не так страдали от засухи, потому что умели вовремя запасать воду. Насколько хватало человеческой памяти, на здешних землях всегда росли травы, а немногочисленные посевные луга были созданы трудом его родителей в семидесятые годы – и с тех пор успели стать вполне автономными.
Александр был уверен в собственной правоте, однако напрямую ему никто никогда ее не подтверждал, даже коровы, которые считали совершенно нормальным делом ежедневно получать в свое распоряжение участок со свежей травой, которую можно вволю щипать. Глядя на них, Александр думал, что этот самый ковид стал своего рода даром божьим, доказавшим, что он, Александр, поступал разумно. Поскольку управление фермой он принял на себя в самый разгар коровьего бешенства, он сразу же оценил опасности разведения, идущего вразрез с древним природным укладом. Пока он работает в этих холмах, хоть кусочек мира останется первозданным, пускай и диким. Кстати, с момента своего приезда сестры уже раз десять упрекнули его в том, насколько он одичал. И все потому, что он остался жить здесь. Никогда не стремился путешествовать, уезжать, странствовать по миру…
– Вы это делаете, чтобы убежать от чего?
На это они не смогли ответить.
Никогда в жизни ее еще не посещало столь отчетливое ощущение, что она осталась одна во всем мире. За пять минут до отправления поезда в одиннадцатом вагоне все еще было пусто. Беда, что пришлось ехать дневным поездом, потому что с более раннего она успевала на стыковку в Шатору. Вот только накануне, когда она бронировала билеты, в нынешнем ее поезде все места вроде как были свободны, а вот на тот, что отходил раньше, в полдень, все оказалось раскуплено. Остальные же поезда попросту отменили, а на следующей неделе движение и вообще остановят.
Ей было стыдно за собственное бегство. Французам твердили: сидите на месте, она же выправила сертификат и придумала себе некое дело в Бертранже.
Вокзал Аустерлиц был залит грязновато-желтым светом. Все поезда сейчас уходили из-под стеклянного навеса, а не из противного забетонированного туннеля. Ванесса ощущала растерянность, мучилась мыслью, что сходит с ума, тем более что она понятия не имела, как ее встретят дома. Будет ли она родным в тягость?
Она уже не понимала, что делать: уехать, остаться – все казалось равно невозможным. Вот уже пять дней она ни о ком ничего не слышала, а что до прошлой жизни – о ней оставалось только мечтать.
Из страха, что в дороге не будет связи, она накупила газет и журналов, которые забросила на багажную полку, точно бактериологическое оружие. Почитает потом, не снимая перчаток. С последней упаковки влажных салфеток ей улыбался мистер Пропер, гладко выбритый мускулистый красавец в белой футболке, – это почему-то обнадеживало.
Пассажиров поприветствовали из динамиков – выходит, она в составе не одна. Сейчас двери закроют, поезд отправится.
Когда они проехали под кольцевой, дома наконец-то перестали закрывать горизонт, вернулся свет дня, это принесло облегчение. Контролер поздоровался, не останавливаясь, держа дистанцию, похоже, он вообще не станет проверять ее билет.
Она протерла журналы влажной салфеткой, принялась их листать, но отвлечься от мыслей не удалось. Ей то и дело напоминали о происходящем. «Паризьен» пророчествовала: на данный момент во Франции каждый день регистрируется более ста смертей от ковида, через пятнадцать дней будет в десять раз больше. В «Экспрессе» била тревогу Международная организация труда: десятки миллионов рабочих мест под угрозой, в Евросоюзе отменены меры бюджетного регулирования. Одно было ясно: жизнь разделилась на до и после коронавируса.