– Очень даже какое! – назидательным тоном ответил Матео. – Из-за этого вулкана тогда все в мире остановилось, вот прямо как сейчас, и возникло предположение, что такое будет происходить все чаще и чаще: мир будет останавливаться. Сперва – потому что больше не будет воды, чтобы охлаждать электростанции, потом – потому что ветер будет дуть слишком сильно и придется остановить ветряки, или закончится весь бензин, или начнется мировая война; все мы должны помнить, что в будущем мир будет останавливаться без остановки, и вообще, складывается впечатление – и я в это верю, – что после начала глобального потепления человечеству не так уж долго осталось!
– Да погоди ты, – оборвал его Грег. – И вообще, кто тебе набил мозги этой чушью, школа или кто-то еще?
Александр тайком бросил взгляд на Агату. И тут он впервые понял, сколько ей приходится терпеть, и, видимо, терпеть уже давно – и она больше не в состоянии сносить неотесанность своего мужа. А еще он снова посмотрел на Кевина, у которого был такой же отрешенный вид, как и у его матери. Что до Грега, его Александр не видел, но тем не менее ощущал его присутствие – мощное, давящее, совсем близкое, ощущавшееся по чавканью при каждой ложке супа. А ведь это была его семья, эти люди, сидевшие вокруг стола, были его семьей, но ему они казались совсем чужими. С сестрами он провел здесь все детство, вот в этой столовой, и вот теперь они ужинают в трех отдельных комнатах, причем не только из-за вируса. Семья – она ведь как любовь: сперва увлечение, потом оказывается, что уже нечего больше друг другу сказать, и это означает, что нужно все менять, причем кардинально. Александру очень хотелось что-то им всем сказать, найти слова, после которых все наконец-то согласятся сесть за один общий стол – ну хотя бы на это. Ему очень хотелось сообщить что-нибудь непринужденное, снять это взаимонепонимание, но он знал, что рискует только усугубить ситуацию. Обрести мир в душе – он и для себя-то этого не может, а уж для других…
Тут раздался какой-то звук, то ли снаружи, то ли изнутри, какое-то похлопывание, вроде жидких аплодисментов; Александр поднял голову, а Грег нахмурился, решив, что кто-то смеется над тем, как он чавкает супом.
– Это Ванесса, – пояснил Матео, хватая пульт от телевизора, – она аплодирует из своей комнаты, как по телевизору… Вот, смотрите.
И действительно, в телевизоре камера скользила по жилым домам, в окнах стояли люди и аплодировали, а внизу на экране застыла белая надпись, торжественно возвещавшая: «20: 00, благодарим работников служб спасения».
В первый момент ложки застыли в воздухе – никто не знал, что делать, как отреагировать. Никто не позволил себе издевки, никто не решился открыть окно и присоединиться к этому всемирному действу, каждый колебался в самой глубине души, не в силах себе представить, чем обернется присоединение к этим аплодисментам – насмешкой, глупостью или священнодействием.
Понедельник, 23 марта 2020 года
Грег задерживался. Ему предстояло весь день копаться в земле, однако он облачился в длинную белую рубаху без воротника, наподобие тоги – рубаха ему нравилась, потому что скрадывала широкими складками его тучность. Когда он явился вниз в этом облачении, родители, не выдержав, прыснули.
– Ты уверен, что в этом можно сажать картошку?
– Мне хотя бы будет удобно!
Каролина, Агата и Ванесса спустились заранее, чтобы разобраться, что именно им предстоит делать. Внешне этого не показывая, они внутренне изумлялись тому, что опять оказались в поле, после того как всю жизнь ими двигало единственное устремление – сбежать отсюда. Девчонками они много работали на земле, но по принуждению. Одним из самых ярких детских воспоминаний остался последний урожай шафрана в Бертранже, те луковицы, которые они сажали все вместе, – образ остался в памяти как фундаментальный символ завершения эпохи, и сестры представить себе не могли, что вернутся сюда опять.
Александр возился в ангаре со стареньким красным родительским трактором – тот отпахал уже двадцать тысяч часов, запустить двигатель оказалось делом нелегким. Трактор он отвел в начало поля, где Кевин с Матео раскладывали по ячейкам пророщенный картофель, возили его из сарая на тачке, хотя на самом деле можно было бы доставить все двумя рейсами на «рено». Проблема заключалась еще и в том, что дело двигалось очень медленно. Кевин то и дело отвлекался на телефон, да еще и каждый раз уходил к реке, чтобы другие не слышали его разговоров, однако у реки сигнал был совсем слабый, потому он так и шастал туда-сюда после каждого наполнения ячейки, чем доводил брата до исступления.
Щенята опасливо жались к родителям, наблюдая за всей этой странной суматохой. Даже Грег, не склонный к сентиментальности, с интересом поглядывал на три белых комочка, действовавших совершенно синхронно: стоило одному сесть, садились и два других, а если один двигался дальше, вскакивали и остальные.
Александр объявил, что зять его слишком тяжел, чтобы сидеть на картофелесажалке, туда отправятся Агата и Каролина. Когда трактор двинется, им только и придется брать клубни из ячеек перед собой и закатывать их в раструб распределителя. Грег с сыновьями будут идти рядом с движущимся трактором и подавать посадочный материал. Освободившуюся ячейку нужно будет сразу менять на полную – а для этого нужно забрать пустую, добежать до края поля, оставить ее там, взять полную и быстренько принести обратно, чтобы Агате и Каролине было что сажать.
Ванесса наблюдала за всем этим со смартфоном в руке, прямо как в те времена, когда она расстреливала семью из «Инстаматика» или «Олимпуса» – фотоаппаратов, которые у нее были в детстве. Самым трогательным во всей этой хореографии, за которой щенки внимательно следили, насторожив ушки, был Грег, тугая масса человеческой плоти, вокруг которой в воздухе колыхались складки белой ткани, так и приманивая взгляд. Ноги его увязали в рыхлой почве, каждые двадцать метров он спотыкался, один раз даже упал, сокрушив очередной ящик, но тут же вскочил и ринулся дальше. Правда, отстал, трактор уже доехал до противоположного конца поля, Грег припустил быстрее и навернулся хуже прежнего, на сей раз клубни, точно мячики, полетели во все стороны. Щенки дружно рванулись вперед, нырнули на поле, как будто в бассейн, и понеслись к этим разлетевшимся снарядам, чтобы разбросать их еще дальше: на самом-то деле, они ждали, что за ними погонятся, что Матео с Кевином и сделали по просьбе дедушки:
– Переловите вы их ради бога, да поживее, еще не хватало, чтоб они брюхо набили пророщенной картошкой, она для собак чистый яд, нажрутся – околеют.
Вот только щенки даже и не собирались грызть клубни, им хотелось одного – побегать, и чтобы побегали за ними. Матео совершил ошибку: поставил на землю полную ячейку, все трое тут же кинулись в нее сверху, чтобы разбросать содержимое, им нравилось хватать клубни и тащить на другой конец поля. Шерсть у них посерела, но останавливаться они не собирались и были готовы развлекаться много часов подряд. Родители умилялись, глядя на эту беготню, но когда один из щенков принялся выкапывать уже посаженные клубни, веселью настал конец. У щенков проснулись инстинкты землекопов, два других тоже сообразили, какие тут открываются возможности: сперва роешь землю, потом удираешь со всех ног. Тут уж Александр спрыгнул с трактора, чтобы положить конец безобразию. Он и сам помчался ловить щенков, вот только мелкие бесенята оказались проворными, они легко скакали по земле, в которой увязали ноги людей, постоянно опережали своих преследователей, тем более что трактор проложил борозду, а диски-отбойники насыпали рядом отвалы: бегать по такому – недолго и лодыжку подвернуть. Анжель с Жаном заливались хохотом, глядя, как их сын, поднаторевший в обращении с животными не меньше, чем в работе на земле, безуспешно пытается усмирить трех крупных кутят.
Родители раздавали Матео, Кевину и Грегу указания, как лучше поймать безобразников, все это напоминало коровьи бега. Александр и сам расхохотался, глядя, как мотается, постоянно заваливаясь на сторону, Грег, покачивается, точно конькобежец, хватается за воображаемые перила – он явно решил во что бы то ни стало перехватить трех мелких пакостников, точно на кону стояло его мужское достоинство, вот только весу в нем было раз в тридцать больше, чем в щенках, и три крошечных комочка постоянно от него ускользали, как будто три комарика, вьющиеся вокруг бегемота.
Ванесса стояла в сторонке, совершенно не понимая, что происходит и как вспышка вируса за прилавками какого-то китайского рынка могла до такой степени изменить ее жизнь. Ей даже не хотелось фотографировать. Вдали возвышались ветряки, единственная примета современности, а в остальном пейзаж выглядел так же, как и тридцать лет назад: почва осталась того же цвета, как и раньше, эта ферма, эти хозяйственные постройки, все эти инструменты, и чистые, и ржавые, эти ячейки и клубни, казалось, не менялись никогда, Ванессу будто бы занесло в предыдущий век. Что же до Агаты и Каролины, они не покидали своего рабочего места. У них уже ныли спины, под ногти набилась земля. Но они по крайней мере чувствовали, что выполняют свой долг, помогают Александру и родителям, – от этого делалось легче на душе. И они еще совсем недавно даже представить себе не могли, что настанет день, когда они снова заберутся на картофелесажалку, да еще и поступят в распоряжение брата. Мальчишки носились по полю за щенками – и эта картина тоже отсылала всех в детство.
Мама заметила, что, если бы старый козопас Крейсак был жив, он отнесся бы ко всему этому философски, признал бы, что животные в своей стихии, на земле. Щенки не хотели, чтобы люди сажали картофель, для них картофель был отравой, сойки и сороки наблюдали за происходящим, подмечая каждую человеческую ошибку, барсуки в холмах рассчитывали на то, что им будет от этой суматохи какая-то пожива, лисы прекрасно знали, что на свежевспаханную землю прибегут грызуны – будет чем закусить.
Как только начался локдаун, мир будто бы остановился, а вот все существа, кроме человека, поняли, что для них высвободились новые земли; приостановив свою деятельность, люди дали свободу другим формам жизни: утки и цапли опять могли ходить по шоссейным дорогам, кабаны – кормиться в котлованах, косули больше не рисковали жизнью, пересекая трассы, в города возвращалась фауна, заполоняла их. По всему миру овцы утоляли жажду из фонтанов, медведи наведывались к мусорным бакам у самых домов, животные возвращали себе утраченные территории, миллиарды порабощенных видов-эукариотов вновь обретали полную и невозбранную свободу, повсюду на планете homo erectus