— Что ж… — Он помолчал. А затем проворчал: — Ну, хоть это.
— Тут ещё есть кое-что. И эта категория находок, на мой взгляд, представляет наибольший интерес. Когда я вошел, Джимми как раз успел зашвырнуть интересующий нас альбом в свой тайник, в котором оказалось ещё два других альбома. Не один, а сразу три. Три, идентичных по концепции и содержанию.
— Да? — Теперь это прозвучало несколько иначе.
— Ага. В одном из них было четырнадцать фотографий с запечатленными на них двадцатью восьмью совершенно незнакомыми мне гражданами. Но вот персонажи из третьего альбома, видимо, имеют некоторое отношение к политике. Сам альбомчик небольшой, всего шесть фотографий, двенадцать человек, но лица двоих из них показались мне до боли знакомыми. Ты их тоже знаешь. Один член легислатуры штата Калифорния. А другой — ей-богу — судья из главного суда первой инстанции.
Он присвистнул. Ничего не сказал, лишь тихонько присвистнул. Но интонация показалась мне обнадеживающей.
— Джимми рассказал мне, — продолжал я, — что эти два альбома также были переданы ему Кермитом Вандой и его женой — кстати, они уже года четыре как женаты — в обмен на крупную сумму наличными. Эпопея с шантажом на почве секса длилась вот уже больше двух лет. Нам лишь по чистой случайности удалось вклиниться в это дело на самом начальном этапе данной операции. — Я выдержал паузу. — Не удивительно, что Пень вчера вечером замочил Холстеда. Этим гадам было, что терять. Если верить Джимми, то им уже удалось вытянуть из своих жертв больше полумиллиона баксов. А я думаю, тут Джимми можно поверить.
Сэм спросил, что ещё мне удалось обнаружить в сейфе или вообще в доме, и я коротко перечислил некоторые из находок. Затем я снова перевел разговор на дело Холстеда и сказал:
— За организацию новой группы Ванда и Дилли принимались, когда уже были готовы покинуть прежнюю, чем и объясняются все эти их многочисленные адреса и переезды. Скорее всего именно сейчас они прокручивают очередную аферу, о которой мы ничего не знаем — возможно, на этот раз выбрав для этой цели “Хидден-Вэли”. Там полно толстосумов, и денежки текут рекой. — Я помолчал. — Сэм, а как насчет этой парочки? У тебя есть хоть какие-то соображения о том, где они могут быть?
— Пока ещё нет. Мы дали объявление о розыске, разослали описание примет, довели до сведения всех информантов, с кем только смогли связаться. Думаю, скоро станет известно что-то определенное.
— Хорошо бы. Ведь у этой куколки остался мой пистолет. Если, конечно, она ещё не выбросила его. Или не пустила в переплавку.
— Кстати, — ласково проговорил Сэмпсон. — Из какого оружия ты расстреливал мирных граждан?
— Что?
— Разве ты не сказал, что в одной из твоих жертв торчит парочка… как ты выразился? Крошечных ракеточек?
— Что? Слушай, говори нормально. Не мямли…
— РАЗВЕ ТЫ НЕ СКАЗАЛ О КРОШЕЧНЫХ РАКЕТОЧКАХ…
— Сэм, ох, ну вообще, прямо в ухо. Как-как, говоришь,… ракеточки?
Он знал. Ну, конечно же, знал. С самого начала. Он лишь не знал о том, что я запускал те миниатюрные ракеты. Точнее сказать, не был уверен.
И вот, наконец — приложив телефонную трубку к другому уху — я сказал:
— Да, я позаимствовал на время тот миленький маленький пистолетик. Да, я это сделал. Это потрясающее оружие, Сэм, просто чудо, настоящая ракетная установка. Можешь считать, что я опробовал эту штучку в полевых условиях, и может быть рекомендована к немедленному утверждению…
— Ты зашел слишком далеко, — тихо сказал он. Не зло, без угрозы в голосе. Просто как-то очень грустно. — Слишком далеко, — пробормотал он снова.
Я ничего не сказал. У меня вообще появилось ощущение, что я уже и так достаточно наговорился.
После короткой паузы Сэм продолжал:
— Шелл, я уже отправил машину к дому мистера Вайолета. За тобой приедут Билл Роулинс и его напарник. Ты же не станешь стрелять в своего старого приятеля Билла Роулинса, правда?
Я вспомнил хохочущего Билла сидящим на полу в инструктажном помещении “убойного” отдела и колотящим кулаками по полу. И то, как он больно схватил меня за руку.
— Не знаю, не уверен, — сказал я.
— Им поручено доставить тебя сюда. Пожалуйста, не оказывай сопротивления, и просто поезжай с ними.
— Ну, разумеется. Я вообще-то ужасно миролюбивый человек. К тому же на сопротивление сил у меня уже не осталось. Черт возьми, тебе совсем необязательно был посылать за мной машину.
— Я подумал, что так будет лучше. Шелдон, неужели ты так и не понял, не допер своим умом, что мы, полиция, собирались наведаться к Джимми Вайолету? Тем же вечером, но попозже? Имея для этого все необходимые документы и полномочия, основываясь на собранных нами уликах, в число которых вошел, кстати, даже тот твой фильм… Шелдон, ты слышишь меня?
Я прислушался.
— Я слышу сирены, — сказал я.
— Наверное, это пожарные. Но лейтенант Роулинс тоже скоро подъедет. Жди его там.
— Есть, сэр. Не думаю, что тут нужны пожарные. Пожар уже почти догорел.
— Пожар, — ласково возразил Сэмсон, — только начинается.
И он повесил трубку.
Интересно, что он хотел этим сказать? Я погрузился в раздумья.
А сказать он хотел то, что собирается засадить меня за решетку.
Именно такое ощущение возникло у меня после прибытия Роулинса и его напарника, молоденького сержанта. Во всяком случае, Билл объявил мне о том, что я арестован.
О формальной стороне дела позаботились лишь после того, как они — в сопровождении по меньшей мере полудюжины полицейских машин — прибыли во владения Джимми Вайолета и созерцали следы недавнего разгрома. И после проведения положенных в таких случаях полицейских действий, фотосъемки, сбора и изъятия вещественных доказательств — и бандитов — все благополучно завершилось.
Весело улыбаясь, Билл объявил мне, что я арестован, а затем извлек из кармана свою маленькую карточку и прочитал по ней:
— Мистер Скотт, я должен сообщить вам, что у вас есть право хранить молчание. Все сказанное вами может быть использовано против вас в суде… — и так далее, до самого конца.
Когда он закончил, я сказал:
— Ты, наверное, шутишь..
Он улыбнулся.
— Что ж, ладно, — сердито прорычал я в ответ, — значит, я арестован. Но не шей мне дело, ты, грязная крыса, я все равно не сяду. Черт, я сознаюсь быстрее, чем ты, скотина, доберешься до прокурора…
Я прервал свою тираду и улыбнулся. А затем, уже безо всякого рыка сказал:
— Билл, вообще-то я тут уже не при чем. И свободен как птица. Ты ничего не сможешь мне сделать, ничего.
— Правда?
— Это просто замечательно. Я уже сам во всем признался! И не какому-то там лейтенанту, а самому капитану “убойного” отдела. Этой грубой скотине. Он оказывал на меня давление, намеренно запутывал и незаконно принуждал к даче показаний. Он не объяснил мне ни одного из моих прав — зато перечислил все то, на что я прав не имею. Он творил явное беззаконие. Так что снимай с меня наручники, и я пойду.
И я ушел. Но в сопровождении Билла и сержанта.
Его напарник вел машину, а Роулинс сидале рядом со мной на заднем сидении. Наручники он с меня снял — разумеется, инициатором этой шутки тоже был он сам. Вообще, у Роулинса очень извращенное чувство юмора. Я это уже понял. Но он был совсем не так уж плох. Потому что, когда мы уже проезжали по Сансет, направляясь в сторону магистрали на Голливуд, он сообщил мне весьма обнадеживающую новость.
До этого он два или три раза звонил Сэмсону из дома Джимми Вайолета, и в последний раз, сказал Билл, всего через минуту после того, как Сэм получил некую информацию. Сведения, которым было суждено стать заключительным аккордом в расследовании этого дела.
Один из осведомителей отлично справился со своей работой. Местонахождение Кермита Ванды и его жены было установлено.
— Я просил у Сэма разрешения, — продолжал Роулинс, — арестовать их на обратном пути. Это небольшой мотель дальше по Сансет, у самой магистрали. — Он замолчал и взглянул на меня. — Теперь оснований для их ареста у нас больше чем достаточно. Хочешь поприсутствовать?
— Хочу ли я? Да я всю жизнь мечтал об этом!
— Но только в качестве наблюдателя. Не более того. Не забывай, что ты все-таки под арестом.
— Ага. Обещаю вести себя хорошо. Не пропускать же такое. К тому же, возможно, мой револьвер все ещё находится у той куколки. Если это так, то мне хотелось бы забрать его.
— Ладно. Но только уж постарайся соблюдать приличия.
— Буду стараться из последних сил.
Маленький заштатный мотель находился на бульваре Сансет, чуть в стороне от дороги. Никакого намека на роскошь — ничего общего с прежним шикарным особняком и дорогими апартаментами в “Беверли-Хиллс”, “Норвью” или “Хидден-Вэли”. Какое стремительное падение с заоблачных высот на грешную землю, подумал я. Тем более, что и на свободе этой парочке осталось очень недолго разгуливать.
Полагаю, мне следовало бы испытывать большую радость по этому поводу. Но наверное я просто очень устал за день. Особенно от той длительной пробежки после того, как я последний раз виделся с Дилли, скрывшейся за поворотом тропинки. Возможно, дело было именно в этом.
Последняя операция прошла довольно скомканно и сумбурно.
В тот момент, когда мы вошли в тесный холл отеля, какой-то человек покупал сигареты в автомате, находившемся у стены справа. Этим мужчиной и оказался сам Кермит Ванда.
Заметив нас, он на мгновение замер, а затем расслабился и, улыбаясь, сам шагнул нам навстречу.
— У вас спичек не найдется? — миролюбив спросил он. — Похоже, я забыл зажигалку в номере.
Роулинс надел на него наручники.
Комната 22.
Именно здесь миссис Ванда, она же Дилли Пикл, урожденная Дейл Джил Пикель, имевшая в запасе ещё добрую дюжину вымышленных имен, помимо Марсель Уист и Бирмы О'Хэйр, сейчас готовилась отойти ко сну. Но, похоже, выспаться ей сегодня не удастся.
Сержант остался в машине с Вандой. Мы с Роулинсом направились в номер 22. У него был отобранный у Ванды ключ, но дверь оказалась не заперта.