— Главное! — сказал человек и открыл глаза. — Мы с американцами договорились о предотвращении атомной войны. Договорились две самые могучие атомные державы. Ты понимаешь?
— Еще бы, понимаю, — сказал Лесь.
Вокруг планеты крутились спутники, передавали на Землю наблюдения — как там на звездах. Много всякого разного, интересного, радостного, грустного, необходимого людям и ненужного людям творилось на свете.
Включилась радиостанция Теплого берега и сообщила местные новости: закончили строить пансионат. Прибыли апельсины из Арабской республики. У виноградарей побывали в гостях бывшие партизаны Сидоров и Бутенко. Лесь насторожился: Сидоров и Бутенко. Только не забыть. Сидоров и Бутенко. Может, они помогут разыскать Деда для Мосолова?
Сообщили прогноз погоды. Отдыхающий расстроился: погоду обещали прескверную, с затяжными дождями и грозами.
— Не считается небесная канцелярия с тем, что у трудящихся время отпусков, — сказал он сердито и ушел.
Лесь посмотрел на солнце. Оно сидело в небе прочно.
Сидоров и Бутенко… Сидоров и Бутенко… Не забыть фамилии.
Утки опять разахались. Это тетка Гриппа принесла корм.
— Здравствуйте, — заробев, выдавил из себя Лесь.
— Ну, здравствуй, — пробасила она.
Тащила тяжелые ведра, ступая большими мужскими шагами, загорелая жилистая шея напряглась. А он, мужчина, сидит прохлаждается?
Лесь подошел к ней:
— Я помогу.
Она сразу согласилась:
— Слезай на мостки, придержи кормушку.
Подтянул плавающее корытце, всыпали туда корм, намоченный хлеб, кашу. Тетка Гриппа сняла туфли, опустила в воду запыленные, в синих венах ноги. Лесь пожалел: устала.
— Набегалась за жизнь. Годы… — сказала тетка Гриппа. Вытерла темное, взмокшее лицо. Сидели вдвоем на бортике, смотрели, какой базар устроили птицы у кормушки. — Всем хватит, дурачки, — посмеивалась тетка Гриппа. Спросила: — А где твой младшенький?
— Он в детский лагерь, на Ладонь-гору уехал.
— Мать работает?
— Ага. И я теперь работаю. Бутылки мою. Сегодня уже норму выполнил.
— «Волгу» решил купить?
Лесь засмеялся:
— Не-а…
Она повернула к нему свой мужской костистый нос, сказала добрым басом:
— А розы кой-какие на том кусту расцвели.
Лесь смутился.
— А ты чей? — спросила она.
— Как чей? Свой.
— Фамилия твоя как? Живешь где?
— В новом доме. Фамилия Мымриков.
Она оглядела его:
— Алевтины, что ли, сын?
Он обрадовался:
— Вы маму Алю знаете?
— Всех я знаю, — неопределенно ответила тетка Гриппа. — А пообедать ты, работничек, сегодня не забыл?
Почему тетки такой народ догадливый? Лесь никогда бы не догадался — ела она сегодня или нет.
— Пойду, — сказал Лесь, вспомнив, что за опоздание ему влетит от Анны Петровны и вдобавок придется выслушать длинную речь Льва-Льва.
— Ступай. Небось мороженое сглотнешь вместо нормального обеда?
— Не-а, — ответил Лесь. Вдруг его осенило: — Вы здешняя?
— Здешняя.
— И в войну здесь были?
— И в войну.
— А из партизан кого-нибудь знаете?
Пошевелила в воде ногами, от них пошли круги.
— А кого тебе надо?
— Нам нужно разыскать снайпера по кличке Дед. Только он был молодой. И еще — Маленькую девочку.
Тетка Гриппа повернулась к нему всем сухожильным туловищем.
— Придуриваешься? — спросила тонким ехидным голосом.
Такой поворот разговора Леся ошарашил.
— Не-а. И еще Сидорова и Бутенко.
— Не крути мне мозги, — пробасила она. — Пусть твои байки кто поглупей слушает. Отправляйся лучше обедать.
Лесь обиделся и ушел. Щен поплелся за ним. «Надо же таскаться в жарищу, когда все нормальные люди должны бы лежать в холодке под скамейками», — наверно, думал Щен.
«Что на нее напало, на эту тетку?» — недоумевал Лесь.
Утром, когда Полудин еще спал в маленькой комнате, Лесь с мамой Алей наскоро позавтракали своей любимой черной кашей, под белой салфеткой оставили еду для Ипполита Васильевича. Мама Аля ушла на почту, а Лесь в павильон «Чебуреки» делать свою работу.
— Ну, где твое «здрасте», неулыба? — приветствовала его Анна Петровна, раньше чем он успел раскрыть рот.
Лев-Лев улыбнулся ему из стеклянного киоска, подмигнул в сторону Жоры. Ох, и Жора, ох, и щеголь! В оранжевых клетках купальное полотенце через плечо. На голове сомбреро, самое широкополое на всем Теплом берегу, поля загнуты лихо вверх. Тонкая рубашка распахнута на бронзовой груди. А брюки! Выстрочены оранжевой строчкой. Бедра стянуты ремнем с пряжками и кольцами. Роскошные кожаные заплаты для шика. Шесть карманов с «молниями», на заднем — захватывающая картина: ковбой на коне догоняет бизона, уже запущено лассо и петля обвивается вокруг рогов. Знаменитые Жорины клеши — зависть всех теплобережных мальчишек и даже взрослых франтов.
— Стиляга! — нежно говорит ему Анна Петровна.
— Новое время — новые песни, — отзывается Лев-Лев. — В наше время так одевались только на бал-маскарад. — Он тихонько смеется. — Впрочем, в наше время я не помню балов и маскарадов… — Лев-Лев с детским интересом разглядывает сомбреро. — Не то главное, что на голове, а то, что в голове, — говорит он. — А в этом смысле природа нашего уважаемого соседа Жору не обидела, нет…
Жора, посмеиваясь, отпирает свое голубое пластмассовое чудо. Замечает Леся.
— Работать пришел, дорогой?
— У-гу. Только грязных бутылок еще нет.
Лесь смотрит на часы в башне Морского вокзала.
Вчера вечером договорились с Вячем: разыщут этих двух партизан. Разделили: Вячу — Сидорова, Лесю — Бутенко.
Справочное бюро откроется только в десять часов. Значит, можно успеть почитать. Рядом со стулом Льва-Льва стоит ящик, чтоб Лесь мог сидеть, лежит какой-нибудь журнал с закладкой на самом интересном месте и отточенные карандаши для Димки. Димка уехал, а они его ждут. Потому что совсем одинокий человек Лев-Лев. Ни жены у него нет, ни детей. Живет один в своей тесной комнатушке, повернуться негде от книг. И сам штопает свои носки. Неизвестно, от кого Вяч Колотыркин узнал и рассказал Лесю: когда-то давно Лев-Лев любил девушку. «Без памяти любил, это я тебе точно говорю, — сказал Колотыркин. — Как Ромео Джульетту, усёк? А она вышла замуж за его друга. А он все продолжал ее любить. И потому никогда не женился. Если бы она меня не полюбила или, например, разлюбила, я бы сказал: «Ну и не больно ты мне нужна!» А ты?»
Лесь быстро перебрал в памяти разных девочек: Тамарку, которая у него всегда списывала, Люду Гурвич, у которой он раза два списал сам, Алёну Луговую, которая больно щиплется. «И я тоже!» — ответил он. Однако вспомнил насмешливые глаза девочки Зори, которая называла его салагой. Хотя она его не любила, ему не хотелось, чтоб она его разлюбляла…
Конечно, вот Лев-Лев кладет перед ним журнал с закладкой.
— Представь, ученые научились читать слои земли, как страницы книги. Ракушка или песчинка, каждая окаменелость — это следы давно прошедших времен. Выпытывают у них правду, которую упрямица природа сама о себе не расскажет. Но, мальчик… — Голос Льва-Льва приобретает торжественное звучание: — Для этого нужно быть вооруженным до зубов!
«Начинается! — Лесь внутренне посмеивается. — Хитрый-хитрый, заботливый Лев-Лев, вижу я все твои ловушки, разве ты мне их готовишь первый раз? Знаю я, какого вопроса тебе хочется, ладно, спрошу!»
— Чем вооруженным? Ну чем? — спрашивает Лесь.
— Знаниями, — удовлетворенно отвечает Лев-Лев. Добрался-таки до своего любимого конька! — Голубчик, я бы очень хотел, чтобы в новом году у тебя отметки были лучше, чем в прошлом. Как ты к этому относишься?
— Положительно, — отвечает Лесь, чтобы одним словом покончить с волнующей Льва-Льва проблемой. Скоро он даст ему спокойно почитать?
— Насчет химии, физики и математики должен тебе признаться, — говорит Лев-Лев, — что в школе у меня обычно были «посы».
— Какие еще «посы»?
— В ваше время это называется тройки. «Посредственно». Не слишком уважительная оценка. Я это понял позднее. Спроси Жору, он тебе скажет: «Прожить жизнь на посредственно — недостойно».
«А торговать газетами — это не посредственно? — думает Лесь. — Это что, какая-нибудь замечательная работа, а?..»
Впрочем, Лесь знает, что свою маленькую, совсем не героическую работу Лев-Лев уважает. Когда он приехал на Теплый берег после войны, он пришел в библиотеку и сказал: «Хочу работать у вас». Но там все должности были заняты, и места ему не оказалось. Тогда ему сказали: «Можете взяться за распространение книг и журналов, работайте пока в киоске, там тоже необходим интеллигентный человек». И вот он работает в киоске, а по воскресеньям помогает в библиотеке. Анна Петровна говорит: «Так, за бесплатно. Уж кто-кто, а Лев Ильич найдет себе бесплатной работы, безотказный человек, что погрузи, то и потянет».
Не поймешь, ругает она его или жалеет?
— Но по литературе, голубчик, и по истории я тебе смогу помочь. И по языкам.
Лесь очнулся от раздумий. Оказывается, все это время Лев-Лев, обуреваемый заботой о нем, Лесе, говорил про учебу?
— Но насчет точных наук тебе придется мобилизоваться самому. В нашу космическую эру — это главные науки. Однако я тебе скажу так: даже весьма современный, технически образованный человек окажется косым на один глаз, тугим на одно ухо, и вообще однобоким, если он не будет любить поэзию, прекрасные книги, музыку…
«Закрутил любимую пластинку, — невежливо думает Лесь. — Я и так люблю музыку, от которой весело или грустно, и книги люблю, такие, от которых не оторвешься. Но терпеть не могу, когда про них объясняют…»
— Не буду тебя отвлекать, мальчик. Я считаю, что мы основательно все обдумали вместе и договорились насчет будущих отметок, а?
«Уффф… Кажется, все. Кажется, можно читать».
И заклубились туманности мироздания…
— Ой! Без пяти десять!
— Куда ты сегодня так торопишься? — поинтересовался Лев-Лев.