пустите его, о благородные дружинники!»
Лесь и его провожатые взошли на освещенное крыльцо штаба дружины, и дверь за ними закрылась перед носом Щена.
Чемодан поставили на стол.
Начальник штаба достал чистый лист бумаги. Имя, фамилия? Сколько лет? В какой школе учишься? Домашний адрес и как зовут родителей?
Он велел дружинникам съездить по адресу на мотоцикле и привезти сюда мать Леся.
— Она с Димкой уехала, — сказал Лесь. — Там только дед, который не родной, но все равно родной.
— Имя-фамилия? — спросил начальник штаба.
— Лев-Лев.
— Ты, парень, головы нам не дури, отвечай точно, без шуточек.
— Лев Ильич Лев, — ответил Лесь точно и без шуточек.
— Удивительно, — покачал головой начальник штаба и отдал распоряжение дружинникам привезти сюда этого дважды Льва.
За окнами взревел мотоцикл и исчез вдали. Прогромыхал гром. Запрыгал шумный, короткий дождь и перестал. Опять застрекотал мотоцикл, вошел мокрый дружинник и доложил, что квартира заперта, в дверь воткнута записка.
Начальник штаба протянул записку Лесю:
— Читай вслух.
Волнуясь, раскрыл и сразу узнал почерк Льва-Льва:
Лесик, я поехал отвезти маме и Димке одежду, так как по радио объявили метеосводку и, очевидно, погода ухудшается. Завтра вернусь. Будь спокоен. Твой Лев-Лев.
Мой Лев-Лев. Уехал.
— Кто еще сумеет помочь нам с тобой разобраться? — спросил начальник штаба.
Вяч. Но он удрал. Предал.
— Пройди, друг, в соседнюю комнату, посиди на деревянном диване до выяснения обстоятельств хищения.
Хищение… Чужое, страшное слово!
Встал. Как во сне пошел, куда велели.
— А галстук сними. Стыдно с галстуком.
— Не сниму! — Лесь бросился в соседнюю комнату.
Отсюда уже не было никакого выхода. Высокие окна были перекрещены решетками. Резко светила лампочка в сетке.
Лег на деревянный диван лицом вниз. Один, один, на необитаемом острове. Лев-Лев, мне страшно. Они не поверят, что чемодан не мой, а я ни за что, ни за что не выдам Вяча! Дед, мне совсем плохо! Дед, где ты?
В той комнате раздались голоса. Лесь судорожно зажал уши, он не хотел, не мог, не мог больше ничего слушать.
Тишина сомкнулась над ним, как вода.
И в тишине от всех тревог и обид сегодняшнего дня его вдруг оградил сон.
Измученный человек спал.
А за дверью простучали шаги. В штаб вбежала женщина. Намокшая под дождем косынка сбилась на лоб.
— Куда ребенка заховали? — закричала она, едва переступив порог. — Не умеете воров ловить, так честных людей хватаете?
— Гражданка, успокойтесь… — Начальник штаба встал, пододвинул ей стул.
Но она быстро вытаскивала из сумки и кидала ему на стол разные документы.
— Без бумажек людей не различаете! Вот вам паспорт, вот почетная грамота! Небось сами у меня чебуреки кушали! Знала бы, не угощала! За что ребенка взяли? Я за него головой поручусь! Где он, мой голубчик?
Начальник штаба только головой покачал, оглушенный. Он аккуратно прочитал, сложил все ее бумажки:
— Уважаемая Анна Петровна, хочу вам сказать, что ваш сын…
— Он не сын. Мой мальчик, и все тут! — прикрикнула она.
Им не дали договорить. Вошли двое. Оба молодые. Один — неторопливый, бушлат внакидку на тяжелых плечах. Другой — щеголеватый, с черными усиками. В дверях он ловко сбросил на руку блестящий от воды плащ, шагнул к столу:
— Говорят, у вас тут наш мальчик?
— Ваш? — Начальник штаба поглядел на Анну Петровну.
— Наш, точно, — подтвердил моряк.
Анна Петровна, к удивлению начальника, закивала:
— Видите? Я ж вам говорила!
— Так чей же?.. — едва начал сбитый с толку начальник, как в дверь, размахивая зонтом, вдвинулась костистая женщина с боевым орденом на белой блузке, а за нею лысый мужчина, грудь в орденских планках. Начальник штаба встал им навстречу.
— Здравствуйте, товарищи дружинники, — громко сказал вошедший. — Разрешите представиться: начальник Теплобережного аэроклуба Мосолов. — На его рассеченной брови блестели капли дождя. — Что тут натворил наш мальчик?
— Ваш? — Начальник штаба развел руками.
— Наш, наш, — подтвердил Мосолов. — Не можем ли мы помочь вам разобраться в этой неприятной истории? С нами пришел человек, который готов честно дать показания.
Дверь робко приоткрылась. Ворвался Щен, облепленный мокрой шерстью, тощий, на тощих лапах.
За ним боком вдвинулся Колотыркин. Он вдохнул побольше воздуха и выпалил, глядя в лицо начальника штаба:
— Это я их всех привел! В помощь дружинникам! Я…
— Ближе к делу, — прервал начальник штаба. — Что ты знаешь о мальчике, которого мы задержали?
Вяч поглядел в пол и сказал уже не так громко:
— Его там даже не было…
— А ну давай с самого начала.
— Я стоял и смотрел значки, — сказал Колотыркин. — А один верзила подошел и сказал…
…А мокрый, плоский Щен, обнюхав следы на полу, безошибочно сунулся во вторую комнату. Повизгивая, он тыкался Лесю в ухо, целовал его теплым языком, в нетерпении вскочил на диван и принялся лапами выкапывать своего человека из глубокой ямы сна. Лесь проснулся и сразу сел.
— Откуда ты взялся?
И услышал голоса рядом в комнате:
— Что ж ты за человек, если любой подонок может тебя купить за трояк? И товарища ты предал.
Вяч ответил, защищаясь:
— Я, наоборот, просил его: «Уйди!»
«Правда, он просил: «Уйди!» — подумал Лесь и спустил ноги.
— А он заорал диким голосом: «Не дам тебе стать ворюгой!», вцепился в меня и не ушел…
«Правда, я вцепился», — подумал Лесь и встал.
— Он потому не ушел, что он — человек. А ты кто?
Стало тихо, потом Вяч сказал вздрагивающим голосом:
— Пожалуйста, не надо в милицию… Вы меня лучше отдайте ему на поруки. Он из меня человека сделает. Точно! Он сам обещал!
В комнате зашумели, заговорили. Начальник штаба ответил:
— Ох и хват же ты, братец! Уж и не знаю, получится ли из тебя человек.
Лесь понял: Колотыркину не верят. Совсем больше не верят.
— Из него получится! Получится! Потому что в нем два Колотыркина сидят: один очень добрый-добрый!..
Все обернулись на звенящий тревогой мальчишеский голос. Лесь стоял на пороге, беспокойной рукой сжимая галстук у горла. У его ног Щен улыбался зубастой пастью.
Начальник штаба вышел из-за стола:
— Все в порядке, Лесь Мымриков. Ты не волнуйся. Уважаемые товарищи, забирайте ребят по домам.
ГЛАВА 4
— Вот заблуждение, — сказал Дон Кихот, — в которое впадали многие, не верившие, будто такие рыцари существовали на свете… Они были такими, какими их описали… и, основываясь на их характере и совершенных ими подвигах, всякий с помощью разумной философии может определить их черты…
Было темно. Моросил дождь. Вяча проводили домой. Сдали прямо в руки его маме. Анна Петровна велела Антону и Жоре ждать ее на улице. И хотя Вяч сказал: «Я лучше сам пойду», она вошла с ним в дом. И как только вошла, сквозь стену, оплетенную виноградом и густые ветки хурмы, из освещенных окон дома понесся шум и крик.
— Люди добрые! Что ж это делается на белом свете! — голосила мать Вяча.
Соседи стали выглядывать из своих домов:
— У Колотыркиных ругаются. Горластая эта Колотыркина.
Но ни одна горластая не в силах заглушить Анну Петровну.
Такая там шла перепалка, что Жора и Антон только переглядывались.
— Она у меня как милочка все выслушала и проглотила, — победно заявила Анна Петровна, выйдя за калитку. — Я ей все припомнила. И как она его на рынок торговать таскала и учила с отдыхающих драть побольше. Кем, говорю, он после этого у тебя вырастет? — И еще долго она обмахивалась платком, пока не рухнул с неба шумный дождь, не охладил ее пылающее лицо.
А товарищ Мосолов и партизан Бутенко А. Н. уже были у Леся дома. Тетка Гриппа командовала на кухне и за столом. Мосолов расхаживал по комнате. Увидал фотографию мамы Али в рамке из цветных ракушек.
— Варя! — сказал он.
— Это моя мама Аля, — поправил Лесь.
Мосолов в волнении держал снимок в руках.
— Похожа удивительно… Одно лицо… Думал — твоя бабка. Чудно произносить слово такое: бабка. Погибшие, Лесь, навсегда остаются молодыми. А твою маму я помню такусенькой. Дед ей люльку сплел из прутьев…
Лесь подумал: «Дед, приезжай скорей».
Тетка Гриппа резала хлеб. Сказала:
— Вдруг этот малый на пруду задает вопрос, разыскивает, мол, Деда. Ну, вижу, от нашего чудака можно чего хочешь ждать. Потащилась к нему в киоск. Говорю: «Должна женщина знать, кому жизнью обязана! Чтоб она и ее дети любили и уважали». Так, знаешь, что он ответил? «Зачем заставлять насильно любить и уважать? Дай, говорит, Агриппина, людям жить спокойно».
Мосолов покачал головой:
— Я бы на твоем месте ей сказал. И как у вас раньше разговор не зашел?
— А где он зайдет? В Летнем театре — она на сцене, а я — в двадцатом ряду. Захочет — плачем, захочет — смеемся, душу переворачивает. Вот тебе и все знакомство… Бросила она театр-то… Да ты не слушаешь меня?
— Прости, — спохватился Мосолов. — Все думаю: не сказал, чтоб не тревожить, не обязывать. Узнаю Дон Кихота…
Его прервал звонкий голос:
— А Дон Кихотом быть плохо?
Этот вопрос давно тревожил Леся. Анна Петровна Дон Кихотом ругается. Все ребята над рыцарем Печального Образа смеются, прямо покатываются. Да и Лесь тоже! Но ведь он смелый, добрый и справедливый, хотя и смешной.
— Кто он по правде? — волнуясь, спросил Лесь. — Он чудак? Или он герой?
Мосолов заинтересованно поглядел на Леся.
— А ты как думаешь?
— Герой, — сказал Лесь. — Только если герой, так зачем он чудак? Даже досадно за него! Все над ним хохочут. То с баранами сражается, то…
— Жалеешь? — Мосолов прищурил лукавый глаз.
— Жалею! Да!
Его горячность тронула Мосолова.
— Он все равно — победитель, Лесь.