Вскарабкались. Мокрые, зубы выбивали дробь. Над чернильным морем, раскинув крыло на полнеба, еще стояла ночная тьма. А другая половина неба с каждой секундой набирала свет, и море под ней бледнело. Нигде не было ни ходового огня на мачте, ни пенной полосы за кормой, ни звука мотора или скрежета выбираемой якорной цепи. Безголосая, безглазая, свинцово-серая мгла.
Вдруг что-то, ослепительно сине вспыхнув, скользнуло по воде, уткнулось дрожащим пятном в низкие тучи, побежало по ним, обшаривая; лучом легло на воду, светящимся валом покатилось от горизонта сюда, к берегу.
— Пограничный прожектор!
Мальчишки стали махать, махать, делая полукружья над головой, как велит семафорная азбука: «Вызываю! Вызываю!» Они рывками поднимали руки, как показал Коля: SOS! SOS!
Луч ощупывает каждую волну, каждый камень, пограничники в военные бинокли глядят за лучом. SOS! SOS!
Задержавшись, луч повис над морем, и стало видно, что оно не гладкое: засветившись в луче, скакали, как дикие кошки, маленькие волны. Луч побежал к берегу, скользнул по песку, песок стал голубым. Полез вверх, и все камни, все деревца на обрыве загорелись голубым сиянием. Ну еще, еще, вверх, ну, пожалуйста, еще! Мы тут! Освети нас!
Мальчишки все еще махали, а луч внезапно укоротился и убрался восвояси, далеко за мыс, в свой пограничный дом. Последний раз сверкнула огненным жерлом прожекторная установка и железным веком зашторила глаз, погасла. Ей и правда пора было спать. Она кончила свой последний за эту ночь поиск. В сером свете утра никто не заметил двух мальчиков на верхней кромке гряды.
— А если бы мы не наверху стояли, а лезли из моря, он бы нас нащупал, — сказал огорченный Лесь.
— Точно, — согласился Вяч.
Они вернулись к плоту мрачные, сползли в холодную воду и, толкая плот, поплыли к церквушке.
Вода облизывала белый плитняк, из которого она была сложена. Стрельчатые окна, залитые на две трети, темно отражались в воде. К узкому оконцу, прорезанному в шатровой крыше, был подвешен железный корабельный трап. Мальчишки ухватились за него.
— Да нет, там просто чердак, — сказал Коля, — спортивный инвентарь сложен. А все радиохозяйство тут, внизу.
У стены, загораживая окна, покачивалась на воде сломленная чинара. Перехватывая ветки, все втроем продвигались вокруг церквушки. За решетками многие стекла были целы.
— Давай к тому, разбитому, — сказал Коля.
Подплыли. Лесь схватился за чугунные пики, ногой нащупал в воде нижний карниз окна и стал на него. За окном стоял мрак. Тянуло сыростью и холодом. Лесь осторожно вытянул осколки стекол из рамы, протянул внутрь руку.
— Вода, — сказал он. — Там вода.
Над водой выше решетки оставался лишь малый просвет.
Лесь протиснулся, заведя одно плечо, потом другое.
— Пролезу! — раздался его приглушенный, гулкий голос. Вытолкал себя обратно. — Там не так темно, как сперва показалось, — сказал он, возбужденный и радостный. — Я видел, там табурет плавает и рейсшина. Только пики у решетки острые, в живот врезаются.
Коля стал неловко стягивать куртку.
— Помоги! — сказал Вячу. — Накинь на решетку… Лесь… слушай… — От тревоги у Коли перехватило голос. — Слишком большой риск вытаскивать все радиохозяйство… окунем, загубим… Лесь, ты сам подсоединишь, сам передашь, а? Ты справишься, Лесь. Ты должен справиться…
Лесь растерялся. Он не нашелся что ответить, только кивнул. Стоял, уцепившись за решетку, повернув напряженное лицо к плотику, а Коля, приподнявшись на локтях, торопливо говорил:
— Будь внимателен, Лесь. Когда соединишь все батарейки, у тебя останутся свободными только первая и последняя клеммы. К ним прикрутишь по проволочке. Проволокой связан сверток. Зачистишь концы, сумеешь? У шкафа, над верстаком ножницы висят…
Лесь опять кивнул. И Вяч кивнул. Он сидел на чинаре, задрав повыше от воды посиневшие толстые ноги.
— Он сумеет, — сказал Вяч. — Ты зря нас в кружок не принял.
— Вот теперь, Лесь, самое главное. Не спутай. На правой стенке передатчика есть два отверстия. Проволоку от короткой клеммы сунешь в дальнее, от длинной клеммы — в ближнее. Повтори.
Повторил. И Вяч повторил тоже.
— Телеграфный ключ на крышке, увидишь сразу. В том же ящике вмонтирован и приемник, но он тебе не нужен. Важно только передать SOS, только SOS. Без ошибок. На ошибки у нас питания нет. Ты как сапер: ошибиться не имеешь права. Слушай, вот так будешь отстукивать…
Коля не успел. Две мальчишеские руки отстучали четко, Лесь по деревянной раме, Вяч по плотику: ти-ти-ти, та-та-та… И опять: ти-ти-ти. Три частых. Три редких. И опять три частых.
— Знаете?!
А они не сказали ему, что этот сигнал приняли и запомнили накрепко вчера, поздно вечером.
— Лесь, как просунешься, хватайся слева за полку. А поплывешь, не ударься головой, с потолка люстра свисает. Шкаф — за вторым окном…
Сквозь куртку пики кололись меньше. Лесь нашарил за окном полку, подтянулся и оказался на воде внутри здания. Опустился, уперся ногой. Переводя дыхание, постоял, как купальщик на лестнице в бассейне. Это и был теперь бассейн, высоко заполненный водой. Зеленоватый свет проникал сквозь узкие окна. В тишине странно, с железным придыханием, тикал будильник. Он стоял наверху, на книгах. До потолка оставалось места немного. Лесь потрогал его отсыревшую побелку. Глаза привыкли к сумеречному свету, увидал над водой хоровод из колпачков, люстру, о которую не рекомендуется стукаться головой. Увидал шкаф.
Оторвался от полки, проплыл мимо люстры. Вода не делала никаких попыток стащить его вниз, к полу.
— Быстрей, Лесь! — гулко раздался снаружи голос Коли. — Через восемь минут наше время выходить в эфир.
— Сейчас! — ответил Лесь. И доплыл до шкафа. Высокий. Выше воды. Наверно, набит железной кладью, не всплыл. Лесь ухватился за край, подтянулся. На шкафу спокойно стоял передатчик, к нему были подключены наушники на дуге, у стены лежал сверток, обвязанный проволокой. Пыль была на шкафу, обыкновенная комнатная пыль, отсыревшая.
— Нашел! — крикнул Лесь. — Только руки заняты, держусь!
— Слева от шкафа — стол. Опустись на него.
Противно опускаться, не зная, достанешь ли ногами.
Попал точно на стол, повалил что-то железное, раздавил стеклянное, может, настольную лампу. Подскочил, вода его как пробку вынесла вверх, он приложился к потолку макушкой и засмеялся. Опустился уверенно, стал прочно. Маленькая волна, которую он раскачал сам, толкнула его в подбородок.
— Стою! — крикнул. — Открываю сверток!
— Не намочи!
Он подождал, пока с локтей сбежала вода, ладони обтер о потолок. Ему стало весело; ни один мальчишка на Теплом берегу не вытирался о потолок! Потрогал ящик, рассмотрел: ключ на крышке, отверстия в боковой стенке. Размотал проволоку. Отсыревшая газета не шелестела. Ею стер побелку с пальцев, вытер пыль со шкафа, на чистое место осторожно выставил батарейки.
— Шесть! — крикнул он. — Проверяю!
Поднес ко рту. Первая. Языком соединил металлические пластинки. Ничего нет, не кисло. Поднес вторую. Опять ничего. Обе мертвые. Оставалось четыре. Если хоть одна не сработает — все. Питания даже для самой короткой передачи не хватит. Коля сказал, не меньше четырех.
Острый, кислый вкус пронизал кончик его языка.
— Есть одна! — крикнул он. И поднес вторую: — Есть!
Он просил их: третья и четвертая, покислите, пожалуйста! Третья и четвертая на прикосновение языка откликнулись кисло и весело.
— Четыре! — крикнул он.
— Соединяй, дружок, соединяй скорей! Скручивай короткую с длинной, все в одну цепь.
— Не спутай, короткую с длинной, — уточнил Вяч.
Металл был не мягким. Клеммы неохотно поддавались захолодевшим пальцам. Тут еще рейсшина подплыла, толкнулась под мышку. Отпихнул локтем.
— Лесь, как дела?
— Начинаю третью.
Металл упорствовал. Пальцы заболели. Лесь стоял в воде, однако испарина выступила на лбу. Нет, не жарко, просто душно. Потолок висит над головой слишком низко. Слишком мало места для воздуха над водой. Прикрутил четвертую. Теперь все соединены. Осталось первую и последнюю клеммы подсоединить к передатчику. Пальцы онемели. Сунул их в рот и стал кусать. Они ожили от тепла и боли.
— Размотай провод, он двойной. Слышишь меня? Почему молчишь? — услышал он голос Коли.
— Не молчи! — потребовал Вяч. Вода гулко подхватывала их голоса.
— Да, — ответил Лесь. — Да…
Крученый провод норовил концами влезть в воду. Его нужно было сохранить сухим. Справился, размотал.
— Уже! — крикнул он. — Только зачищу концы!
Вцепился в обмотку зубами, рвал, дергал. Там, наверно, был намотан километр ниток. Лоб его совсем взмок.
— Лесь! Ножницы взял? На гвозде, близко, над верстаком.
Он совсем забыл про них. Где они тут?
За окном разгорелась заря, огненный отсвет пронизал воду.
— Солнце! — крикнули с воли. — Лесь! Тучи разошлись!
В розовой глубине засветился розовый верстак. Над ним вспыхнули ножницы. Раскрыв огненные лезвия, они висели на стене под водой.
Набрав дыхания, Лесь опустился на корточки с открытыми глазами. Вода послушно разомкнулась и приняла его в свою глухую тишину. Не сразу смог достать до ножниц; вода обманывала, изменяла расстояние. Они висели дальше, чем он надеялся. Он сорвал их с гвоздя в ту последнюю секунду, когда казалось, грудь разорвется от невозможности вдохнуть.
Со своей добычей вынырнул, судорожно дыша. Сердце колотилось где-то в горле. Он и тут не мог надышаться, воздух был сдавлен между водой и потолком.
— Достал? — спросил Коля. — Спрашиваю, достал?
— Да.
— Каждый конец зачисти сантиметра на два.
— Да.
Руки стали неловкими. Душно. Розовый отблеск на потолке погас.
— Опять тучи, никакого солнца, — сообщил Вяч. — Ты поторапливайся, как бы не дождь. Тебе там хорошо под крышей, а у нас — бррр…
Мне хорошо. Очень хорошо. Под самым потолком. Четыре конца. По два сантиметра. Восемь. Сдери нитяную одежку, сдери обмотку, сдери изоляцию.