Они смотрели второй фильм — про наводнение. Сеанс кончился. Взволнованные, гордые вышли из зала. Они опять увидали кассу. В конце очереди за билетами стояли Мосолов, тетка Гриппа и Лев-Лев.
— Дед! — Лесь бросился к нему. — Мы видали! Там снят пещерный госпиталь и наша мама Аля…
— И про наводнение фильм видали! — перебил Вяч. — И как вертолеты людей с крыш снимали, и как нашего Колю…
— И тебя мы видали, Дед, прямо с Вассой… Киношники были там, а мы не заметили. Скрытой камерой, чтоб никому не мешать!..
— Мы еще на один сеанс пойдем, — сказал Вяч. — Самое главное, там меня показывают, на платане!
Люди перестали покупать билеты. Слушали, улыбаясь.
Очередь вдруг сказала многими голосами:
— Что ж вы в хвосте стоите? Мы пропустим. Пожалуйста.
— Благодарю, — твердо ответил Дед. И не ушел из последнего места в очереди.
И Мосолов не ушел. И тетка Гриппа тоже.
— Ну и зря, — не одобрил Колотыркин. — А нас даже по пропускам пустили, бесплатно. На самые лучшие места.
Дед насторожился:
— За какие заслуги?
— А мы сказали, что вы наш дед, а тетя Аля — наша мама.
Лесь круто обернулся к Вячу:
— Кому мы сказали? Когда?
У Деда брови встали свирепыми торчками. Его добрый нос грозно побагровел. А очередь, продвигаясь к кассе, оборачивалась на них, говорила:
— Несмышленыши… однако для себя сообразили…
Тут подошло время Деда, он протянул деньги в кассу и громко сказал:
— Пять билетов, пожалуйста. Троим взрослым и двум маленьким пройдохам. — Потом постучал в окно администратора: — Прошу извинить меня за поступок моих детей, — сказал он. — То есть как «ничего плохого»? Вы не правы, товарищ администратор! Люди воевали за их счастье, спрашивается — для чего? Чтоб пройдохами росли? Выклянчивали себе поблажки? — И, очень сердитый, не заметил, что билетерша впустила их всех пятерых в зал, без всякой очереди через боковую дверь.
Из кино все вместе пошли к маме Але на почту.
Висела дощечка «Закрыто на обед», но Лесь толкнул дверь, и она открылась. Сотрудницы и почтальоны сгрудились вокруг стола, где обычно посетители надписывают адреса и клеют конверты. Никто не обедал. Все окружили маму Алю. А она, уронив золотистую, растрепанную голову на стол, плакала.
Лесь бросился к ней:
— Не плачь! Ты еще не знаешь! Ты счастливая. Мы тебя в кино видели!
— Что случилось? — спросил ее Дед.
Сотрудницы и почтальоны стали отвечать все вместе:
— Ей удача… телеграмма из областного города… а она расстраивается… — и утирали ей щеки платочками.
Дед насильно поднял ее мокрое лицо.
— Какая телеграмма?
Мама Аля протянула закапанный бланк.
А. Н. Мымриковой. Поздравляем талантливым дебютом.
Для переговоров прилетаю 15. Директор киностудии Петросян.
— Так он же сегодня прилетает, — сказал Мосолов. — В котором часу?
— А я почем знаю? — сказала мама Аля. — Не для чего ему прилетать. Сняли меня потому, что я на мать похожа, и все. Нет во мне таланта. В актрисы не гожусь. Мне знаменитый артист Полудин объяснил…
А Лесь вспомнил давний ночной разговор с Дедом: хорошего человека можно убить несправедливым словом…
— Ты бы поменьше слушала того старого болтуна! — прервала тетка Гриппа. (Спасибо тебе, партизан Бутенко! Спасибо!)
Дед сказал твердо:
— Может, действительно кинематографисты в тебе ошиблись, Аля. Актриса должна уметь держать себя в узде, а не раскисать. Артисты под обстрелом на фронте выступали. Они умеют смеяться и петь, даже когда у них в душе горе. А ты не умеешь.
Как по волшебству, мама Аля перестала плакать.
— Умею.
— Умеет, — сказал Лесь.
Тогда она заметила, что сын стоит рядом, и прижалась к его лбу мокрой горящей щекой.
— А умеешь, так пойди умойся и немедленно стань красивой! — приказал Дед.
И только мама Аля вернулась умытая, с каплями на кольцах волос, дверь отворилась, и решительным шагом вошла седая женщина в клетчатом пиджаке, с сумкой на ремне через плечо. За ней — раскрасневшаяся Анна Петровна.
— Сюда, сюда, пожалуйста, — сказала Анна Петровна.
— Здравствуйте, девочки, — произнесла женщина гортанным голосом. Вытащила сигарету, сунула в рот, увидала надпись «У нас не курят!», сунула сигарету в карман и горячим, темным взглядом воззрилась на маму Алю. — Я вас сразу узнала, молодой человек, это вы.
— Она, она, — эхом повторили сотрудницы и почтальоны.
Петросян раскинула руки, заулыбалась лошадиными зубами и прижала маму Алю к своей клетчатой груди. И оказалось, что маленькая мама Аля — высокая, а директор Петросян — низкая.
— Молодой человек, поздравляю вас с удачным дебютом. Вы истинно талантливы. Даже из тех кусков, которые наши мальчики сняли в своем фильме, художественный совет понял: вы талантливы. Я счастлива сказать вам это. Способных людей на свете много, а таланты встречаются редко, как крупные алмазы. Молодой человек, я приехала, чтобы предложить вам…
Мама Аля, казалось, перестала дышать.
— Славу тебе предлагают, Алевтина, — сказала Анна Петровна.
— Славу… славу! — повторили сотрудницы и почтальоны.
Петросян сунула в рот незажженную сигарету.
— Нет, девочки, — сказала она взрослым женщинам. — Не славу. А учебу. Долгую и трудную. А после нее на всю жизнь — не легкий хлеб, а тяжелый и прекрасный актерский труд.
Сердито скосив глаза на дощечку «У нас не курят!», она чиркнула зажигалкой и укуталась клубами дыма.
— Вам нужно учиться, — горячо сказала она. — Мы приглашаем вас на курсы, молодой человек, талантливый человек, Алевтина Мымрикова.
Мама Аля оглядела всех растерянными глазами.
— А дети? — спросила она, в голосе ее прозвенело такое отчаяние, что Вяч засопел, а Лесь укусил себя за губу.
Петросян разволновалась, пуще задымила, положив нога на ногу, задергала лакированной туфлей.
— Устроим в интернат, раз уж нет дедушки и бабушки.
— Есть дед, — сказал Дед.
Анна Петровна, шумно дыша, встала со стула:
— Есть бабка.
Мама Аля повернулась к сыну:
— Лесик… — словно от него сейчас зависела ее судьба, ее жизнь.
Он молчал. Стоял потупившись, сжав кулаки, сжав зубы. «Уедет. Совсем от них уедет…»
— Что же ты, Лесик?.. — Она глядела ему в глаза, а он не в силах был вымолвить слово, которого она ждала от него. Сейчас скажет это самое, страшное: «Решай, сынок». И заплачет.
И пока не успела заплакать, он шагнул к ней. Нежно положил пальцы на ее вздрагивающие губы. Он опять почувствовал себя старшим и сильным. И хотя сердце его разрывалось от тоски, он сказал твердо, только немного охрипнув:
— Поезжай, мама Аля. Я тебе буду писать про Димку все, каждую неделю, а если хочешь, каждый день.
ГЛАВА 12
Дело странствующих рыцарей помогать обездоленным, принимая в соображение их страдания, а не их мерзости.
Здравствуй, мама Аля. Твое письмо получили. Мы читали все втроем: Дед, Димка и я. Потом Мосолову Дед читал и Анне Петровне отдельно. Мама Алечка! Димке в детском саду очень нравится. Он уже вырос на три сантиметра без тебя, а я на один. Ничего, у нас некоторые мальчишки потом сразу вытягиваются, только это уже в 7-м классе. Мама Аля, отметки — не очень, только две пятерки. Зато у Колотыркина пока нет ни одной пары. Мама Аля! «Дон Кихота» уже перечитал весь класс, девчонки завернули его в целлофан. Еще знаешь что: мы с Вячем каждый день тренируемся по азбуке Морзе, а то руководитель кружка сигнальщиков сказал: «Пока Мымриков с Колотыркиным передадут, аисты успеют свить гнезда и вывести аистят». Продолжение напишу завтра. Твой сын Лесь.
Продолжение. Мама Аля, мы с Вячем читали, где Дед закладку заложил, про новую звезду. Она зажглась в Галактике и все время мигает. Интересно, а вдруг нам сигналят с какой-нибудь планеты? Оставляю место, чтоб Димка обрисовал свою руку. До свидания. Твой сын Лесь…
Из кухни пахнет вкусно. Анна Петровна пришла в гости и нажарила пирожки к Димкиному приходу. Опершись на руку, глядит, как он ест. Жалеет.
— Кушай, рыбонька. Где тебе больше нравится, рыбонька? — спрашивает она ревниво.
Ей хочется, чтобы больше нравилось дома. Она так привязалась к этим двоим ребятам, так старается, чтобы им было хорошо. «Рыбонька» жует — за щеками трещит. Отвечает деликатно:
— Тут тоже ничего. Только рельсов нет.
— Каких рельсов?
— Чтоб электровоз ходил из кухни, — Димка показывает откусанным пирогом, — в спальню под кровать, вокруг ножки и обратно…
Здравствуй, мама Аля. У нас все в порядке. Димка уже кончил болеть свинкой. У меня отметки — больше всего четверок, пятерок мало, зато троек нет. В воскресенье мы с Дедом ходили в цирк (московский!) Мы — это Димка, Вяч и я. Больше всего нам понравились джигиты на конях, танцы на проволоке и клоун, длинный, лохматый, в очках, все покатывались, а у нашего Деда бежали от смеха слезы. Вот я сейчас записываю, как Димка рассказывает тебе про этого клоуна. «Там был лед. Клоун боялся, что все поскользнутся. Он всех спасал. Спас собаку, она его укусила. Спас осла, он его лягнул. Спас курицу, она села ему на голову и даже снесла яйцо. Спас тетку — поколотила. А он так старался, что все время сам падал и переломал себе ноги и голову свернул назад. Правда, смешно?» (Я поставил кавычки, чтобы ты знала, где кончаются Димкины слова, а тут пониже я обрисовываю Димкину руку карандашом вместо его подписи.) Мама Аля; почему так бывает: правда, смешно, а все-таки немного грустно?
Мама Алечка, у нас большие новости. Позавчера к Деду пришел мужчина с портфелем и сказал: «Наконец мы вам можем предложить другую работу». А Дед говорит: «Не беспокойтесь, моя работа меня устраивает, поскольку она дает людям возможность читать книги и газеты». А тот дядечка говорит: «Нет, вы специалист по библиотечному делу, нам необходим заведующий в новую библиотеку. Уже выделили фонды (это значит — просто деньги, мне Дед объяснил), начинайте комплектовать книжные фонды (это уже не деньги, а много книг). Теперь Дед по вечерам пишет длинные списки книг. А в киоске будет работать чужой дядька, и хотя у него на пиджаке медаль 800-летия Москвы, он Щена назвал Кабысдох. Мама Аля, по-моему, люди, которые называют собак Кабысдохами, не очень хорошие люди. После улицы я Щену вытираю ноги. Передние дает сам, а задние выдергивает. Может быть, ему щекотно?