— Давай.
…ВЫ К НИМ СО ВСЕЙ ДУШОЙ, А ОНИ… ПРОСТО СЛОВ HET!
Общий сбор.
Совет подробно разработал план проведения. Для командиров придумали специальные эмблемы — знак Главного дела дня.
(Самоуправление во многом было устроено по образцу макаренковского. Но только наша система была менее объемной — во-первых, один отряд; во-вторых, задачи поуже. Семь дежурных командиров — нас такой состав вполне устраивал.)
— Можно подумать, не сбор, а спектакль готовите, — прощебетала Татьяна Степановна, с интересом наблюдая, как мы двигаем мебель.
— А у нас и будет спектакль. В некотором роде. С импровизацией…
Вдоль окон поставили в ряд столы для членов отряда. Напротив — стулья для «изгнанников» — пусть сидят на всеобщем обозрении и не знают, куда руки девать. А по рукам угадаем — что у кого на уме.
Соединялись ряды столом для президиума. Там сидели члены совета. Я в кресле напротив. Периметр замыкался. Я получалась несколько в стороне от поля перекрестных взглядов, и главное — все были «под прицелом».
Уже вошли гости: Людмила Семеновна, Тамара Трофимовна и еще несколько человек. Усадили их за столами около оконного ряда.
Для меня этот сбор имел решающее значение. И не только потому, что затянувшийся конфликт наконец разрешается так благоприятно и отряд вновь восстанавливает свою целостность. То, что ребята вернутся в отряд, было ясно не только мне. Потеплели лица коллег. При встрече в коридоре они уже больше не отворачивались. Каждый спешил уверить в наилучших чувствах ко мне. Дебаты, бушевавшие совсем недавно по поводу моих методик и приемов, вдруг сами собой прекратились. Воспитательница четвертого отряда, с которой мы в былые времена и парой слов не перемолвились, — уж очень она не терпела моих балбесов за наглые вторжения в жизнь ее малолетнего отряда! — перед началом сбора подошла ко мне и дружески-фамильярно проворковала: «Ну до чего же ты сегодня хорошенькая!» (Это после почти месячного надрыва, когда по утрам сил не было с дивана встать!)
Сбор начался.
Слышу громкий шепот Тамары Трофимовны и Людмилы Семеновны.
— А что это не видно того… лохматого? Из бывших.
— Голиченкова? С этим все в порядке — сидит.
— Где?
— Где все… так спокойнее. Тс-с-с! Начинают.
Кира смотрит на меня. Киваю — можно начинать. Командует:
— Надюха! Пригони пацанов!
Надюха шустро выбегает. Из коридора доносится ее бодрый голосок:
— Эй, вы! Заходи по одному!
Мальчишки гуськом входят в отрядную. Останавливаются у стульев, но не садятся.
— Садитесь, садитесь! В ногах правды нет! — вмешалась Людмила Семеновна.
Беев с нескрываемым изумлением уставился на нее. И остальные начали внимательно разглядывать присутствующих. Наверное, не ожидали увидеть здесь столь представительное собрание. Бельчиков, воззрившись на сидевшую как раз перед ним Людмилу Семеновну, открыл рот и захлопнул, лишь когда услышал:
— Ольга Николаевна! Будете говорить?
— Да, Кира. Только сначала я бы хотела прочесть…
— …Из раннего Горького, — Беев аж подскочил на месте.
— На этот раз ты угадал. Я прочту вам из «Старухи Изергиль» — легенду о Данко и легенду о Ларре…
Беев снова хотел подкинуть реплику, но все дружно на него зашикали.
И на этот раз вера в великую силу искусства не подвела. Как ни странно, первым отозвался Беев. Без долгих прелюдий он начал:
— Не хочу быть как Ларра. Возьмите меня в отряд.
— Кто-кто? — переспросила какая-то гостья, которая пришла с Тамарой Трофимовной.
Во время чтения они с Людмилой Семеновной о чем-то горячо перешептывались.
— Ларра, — пояснил Беев, — которому на грудь сапогом наступили… нет… это который сам на грудь сапогом наступил… ну, в общем, который умереть не смог, когда его из общества выгнали…
— Ништяк! Высказался! — Самохина театрально захлопала в ладоши.
— Заткнись, пока тебя не спрашивают, — осадила ее Кира.
Все шло как по нотам. Один за одним вставали изгнанные из отряда, выходили в центр, произносили короткие речи — вариации на тему спича Беева.
Затем, после голосования и пересчета голосов, Кира провозглашала:
— …зачисляется в отряд с испытательным сроком…
Заминка вышла лишь с Бельчиковым. Когда уже все получили прощение и перешли на противоположную сторону, заняв свои обычные места за столами, Бельчиков, оставшись в одиночестве, растерянно посмотрел вокруг.
— Ну ты будешь говорить? — спросила Кира.
— Чего говорить?
— Если нечего, тогда конечно.
— Можно мне? — попросила слово Людмила Семеновна. По всему было видно, как неуютно она себя чувствовала. И торопливый шепот на ухо соседке, и поминутное отбрасывание пряди волос со лба — все говорило о том, как нервирует директрису происходящее. Она внимательно прислушивалась к каждому слову выступавшего, несколько раз порывалась вмешаться, но почему-то воздержалась.
И вот решилась…
— Товарищи! — громко, как на стотысячном митинге, начала Людмила Семеновна. — Я не могу не возмутиться тем, что произошло в нашем детском доме, — тут она посмотрела на меня. — Вы к ним со всей душой, а они… Просто слов нет!
Бельчиков тупо уставился на нее, снова открыв рот.
— Да как вы могли, — Людмила Семеновна махнула в сторону Бельчикова, — совершить такое! Все знают, сколько сделала для вас ваша воспитательница. Мать родная так для своих детей… — Голос у нее задрожал, она достала из кармана платок и приложила его к глазам. — И после этого взять и втоптать в грязь ее имя! Нет… это надо быть просто скотами! — Закончила она на высокой ноте и шумно высморкалась.
Первым осознал происходящее Бельчиков.
— Ниче себе! — ахнул он.
— Вот дирюга загнула… — прошел шепоток по рядам, и Беев тихо хохотнул.
А Людмила Семеновна продолжала:
— Таким, как Бельчиков, не место в нашем детском доме.
— А где ж мне место? — У него от страха прорезался визгливо-истошный голосок.
— В колонии! Там же, где и Голиченкову. Раз не можешь быть полезным членом общества.
— Чо это вы все время, чуть чо, в колонию, в колонию?! Другого места мне нет, да?!
— Есть предложение обсуждение прекратить и устроить перерыв на ужин. Вопрос с Бельчиковым, видно, придется решать особо. Раз он не дозрел до приема в отряд, — пресекаю я назревающий скандал.
— А кто дозрел? Кто? — не сдается Бельчиков. — Огурец, что ли? Вон какой желтый стал!
Огурец громко шмыгнул носом.
Со сбора расходились шумно и радостно — как после братания. В столовой сдвинули столы — чтоб чувство локтя ни на миг не покидало…
Ко мне подошла Тамара Трофимовна.
— Ну и что будет дальше? Думаете, что-то изменится к лучшему?
— Как должно быть — знает умный; как есть на самом деле — знает опытный; как изменить все к лучшему — знает гений. Я к последним не отношусь.
— Образно.
— Еще бы! Дидро.
К нам подошла Людмила Семеновна.
— Тамара Трофимовна! Вы с нами откушаете?
— С удовольствием. А с вами, Ольга Николаевна, надеюсь, после совета поговорим?
— Почему бы и нет?
— С ребятишками Татьяна Степановна побудет, она свободна, — предложила Людмила Семеновна. — А мы — чаек в кабинете…
— Да не суетитесь вы, Людмила Семеновна, утомляет. — Слегка поморщилась Тамара Трофимовна. И снова мне: — Или вот — заходите-ка ко мне завтра в завком.
— Я бы с удовольствием. Но со временем туговато.
Тамара Трофимовна опустила глаза, и как-то сразу остро обозначились скулы на ее красивом лице.
— Боюсь, что у вас его слишком много скоро появится.
Раздумывая над ее словами, я вернулась в отрядную.
Бельчиков сидел за моим столом.
— Что же ты не идешь ужинать?
— Не хочу… Можно спросить?
— Давай.
— А меня что — правда, что ль, теперь в колонию отправят?
— Не говори ерунду.
— И чего это дирюга так любит брехать? — В глазах его мелькнуло подобие улыбки, но рот был плотно сжат…
В отрядную впорхнула Татьяна Степановна. Пропела:
— Увы мне, яко отсюда прогоним есмь.
— Ты что? — удивилась я.
— Так плакался диавол после принятия христианства на Руси… Ха-ха-ха!
Она быстро и мелко дышала. Глаза лихорадочно блестели.
— Знаешь, я к ним пристроилась… послушать. Очень гостям все понравилось… Говорят — не такие уж они бандиты, работать можно. Слышишь? Не бандиты! А Людмиле — грамоту из райкома…
Она упала в кресло, принялась насмешливо разглядывать меня.
— Что с тобой? — насторожилась я.
— Не со мною «что», а с тобой. Подыскала что-нибудь подходящее?.. Чего смотришь? Я сама списки в роно отвозила… тебя нет… Ну, что молчишь?
— Спасибо, — отвечаю слегка осипшим голосом.
— Можно подумать — не знала!
— Не знала, что так скоро.
— Я тут один интернат заприметила. У них как раз воспитателя…
— Закрой дверь с той стороны! — Вот и все, на что меня хватило.
— Так я…
— Мне надо к совету подготовиться.
— Странная. Ей хотят как лучше, а она…
— Выйди вон!
Она мгновенно испарилась.
Я села в кресло и вдруг почувствовала невероятную легкость. И в голове стало светло и ясно.
Такое ощущение бывало когда-то в детстве, в снах.
И вдруг в висках заломило. Да так, что свет померк. Едва различила вошедшую Надюху.
— Есть хотите? — Она протянула мне кусок пирога. — Вы чего? Все ж кончилось.
Я сжала виски ладонями.
— Нет, все только начинается.
Мрак. Звенящая тишина…
А в этой тишине Надюхин ломающийся от рыданий голос:
— Вы что? Вы что?.. Не надо!.. Слышите?.. Не надо!.. Мы пскопские! Мы прорвемся!
И она обняла меня.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Зачем написана эта работа?
Чтобы рассказать о плохом детском доме и тем самым бросить тень на нашу действительность?
Нет, нет, нет и нет!
Прошло несколько лет с тех пор, как я впервые переступила порог детского дома и стала свидетелем той стороны жизни, с которой мне еще не доводилось сталкиваться.