Мне открылся как бы мир наизнанку. Мало сказать — испытала потрясение. Я словно переместилась в другое пространство сознания.
Более всего удручало то, что тысячи и тысячи людей, добрых, хороших, не видят или не хотят видеть трагедии, развертывающейся рядом с ними. Хотелось встать на площади и крикнуть: «Люди! остановитесь! оглядитесь!..»
Когда «Литературная газета» в октябре 1982 года поместила письмо читательницы Яриковой о том, как она встретила на улице детдомовского ребенка, привела его к себе, вкусно накормила, потом сходила с ним в кино, в редакцию хлынул поток писем. (По этому письму газета проводила «круглый стол», и меня тоже пригласили — как откликнувшуюся.) С некоторыми из них меня познакомили.
Сложилось впечатление, что люди вообще не подозревают о существовании сирот при живых родителях.
И тогда я решила написать очерк о детском доме. Очерк, пока я работала над ним, претерпевал изменения: одни эпизоды сокращались, другие дополнялись, объем увеличился, и вот, в окончательном варианте, — «записки воспитателя».
Рассказанное здесь ударит по нервам.
Пусть. Это вопль. А от вопля люди должны вздрагивать.
Я не старалась сгустить краски. Просто написала все, как было.
Когда работа над рукописью близилась к завершению, по телевидению показали фильм «Хозяйка детского дома». Как сообщили в прессе, резонанс был «ураганной» силы. Это еще более утвердило меня в решении — сделать свой небольшой, но емкий опыт работы в детском доме достоянием общественности.
Фильм «Хозяйка детского дома» повернул нас лицом к острейшей нравственной проблеме современности — сиротству при живых родителях. В этом смысле «Хозяйка детского дома» — хороший, нужный фильм. Но у зрителей складывается впечатление, что это типичное детское учреждение для сирот. И возникает чувство моральной комфортности — ложной комфортности! Ужасно, что есть такие Ксении Рябцевы, но — слава богу! — есть и такие Хозяйки детского дома!
О чем мой рассказ? О том, что образцовый детский дом — это еще не значит хороший детский дом. Даже если там работают самые замечательные энтузиасты…
Ребенок потерял родителей.
Или только отца. Или только мать. Или не знал ни того, ни другого от рождения. Для него путь в этом мире начался с потерь.
Чувство потери — как ожог. Сначала нестерпимо больно, потом рана затягивается. Воспоминание уже не сверлит мозг. И уже не больно от прикосновения к ране. Но безобразный шрам остается на всю жизнь.
Душа ребенка, подвергнутая такой травме в раннем детстве, — особая субстанция. Дети, испытавшие дефицит родительской ласки и внимания в раннем детстве, отстают в развитии от своих сверстников, воспитанных в нормальных условиях. Французскими учеными-психологами проводились наблюдения над детьми, находящимися в сиротских приютах. Несмотря на хорошее питание и полноценный уход, дети в возрасте трех лет начинали беспричинно заболевать — таяли на глазах. Развитие замедлялось. Бывали случаи, когда дети умирали.
То же было и в других приютах.
Ученые пришли к выводу: для формирования полноценного сознания у ребенка необходима индивидуальная ласка, целенаправленное и постоянное внимание. То, которое возможно только в здоровой семье.
Ребенок должен расти в семье. Детских домов в наше мирное, сытое время должно быть как можно меньше. А еще лучше — если их вообще не будет! Хороших людей на свете все же больше, чем плохих. И желающих воспитывать детишек тоже достаточно. Только вовремя надо брать ребятишек. Пока маленькие…
Как попадают дети в детские дома? Очень редко это сироты, потерявшие родителей в результате несчастного случая. Большая часть — дети, родители которых лишены родительских прав за аморальный образ жизни.
Сколько их, этих женщин, родивших, но не ставших Матерями! На каком перепутье потеряли они ориентир, а может, и вовсе не имели? Что происходит в их душах, все же ведь матери, несмотря ни на что… Как сживаются они, женщины, с тем скотоподобным существованием — унизительным и безрадостным, — в котором проводят дни и ночи свои?
У нас почему-то не принято писать о проститутках. Но ведь они есть! И у них рождаются дети. И детей этих потом воспитывает государство… Где-то лучше, где-то хуже. Но даже в самых лучших детских домах и интернатах бывает «педагогический брак»! Наследственность — штука упрямая… Самое же страшное — в детских домах все чаще стали появляться дети от «хороших» родителей. Это и многочисленная категория «студенческих» детей. (От таких детей мать-студентка отказывается при рождении: нет условий воспитывать.) Это и дети, рожденные, как говорят, «не в жилу». Я знала женщину с высшим образованием. Более того, работавшую над диссертацией. Ребенок у нее родился, как она подчеркнула, «вне брака». Первый год аспирантуры, помогать некому (родственники живут в другом городе да и не согласятся все равно), и вот молодая мама (ей тогда было 25 лет) отдает дочку в дом малютки. Отдает навсегда, чтобы никогда о ней и не вспоминать.
Отказные пишутся с легкостью. И люди, написавшие их, продолжают считать себя интеллигентными. И никто не узнает о том, что на совести у такой «интеллигентки» изломанная человеческая жизнь. Процедура отказа гарантирует тайну.
Что происходит с нами?
Отчего стал другим способ нравственного сопряжения с жизнью? Что случилось с нашими душами? Отчего этот дефицит душевности под маской деловитости? И почему человек из дающего постепенно становится берущим? Себялюбцем — только себе, только для себя!
Отчего гнойники нравственного растления все откровеннее проявляются в нас?
Отчего Женщина стала забывать о своем священном долге матери? Во имя чего? Во имя бестревожности, бесхлопотности?
Не приведет ли нас дальнейшая эскалация этих явлений в тупик, из которого не так-то легко будет выбраться?..
ПЕДАГОГИЧЕСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
ВАЛЕРИЙ ХАЙРЮЗОВ. «ОПЕКУН»
Хотя личный человеческий опыт не всегда играет важную роль в качестве и судьбе художественного произведения, оценивая повесть Валерия Хайрюзова, необходимо сказать: он сам испытал все, о чем пишет в своей скромной и непритязательной на первый взгляд повести. Нам кажется, что это чрезвычайно важно и для комментария именно педагогического. Достоверность повести почти документальна, а документальный разбор трех человеческих судеб, история возникновения самого явления опекунства не просто потому чрезвычайно важны, что литература на такую тему появляется крайне редко, пожалуй даже, повесть Хайрюзова единственная в своем роде, но и потому, что для разбора педагогической стороны дела весьма важно проследить всю цепь поступков, в которых формируется современное опекунство.
Главному герою повести, летчику Сергею Осинцеву, всего 20 лет. По нынешним временам мальчик, почти ребенок. Мы все слишком хорошо приучены к мысли, что в двадцать современных лет молодой человек еще не мужчина, что претензии к нему предъявляются минимальные, что родители к нему относятся как к человеку не вполне самостоятельному. Мы много и охотно говорим об инфантилизме. Но, может быть, именно эти разговоры, именно эта готовность простить даже двадцатилетнему человеку самые серьезные «детские» прегрешения и создают сам социальный фон инфантилизма, когда нетребовательность, неожидание от уже вполне зрелого человека зрелых поступков и приводит все общество к эффекту едва ли не всеобщего затянувшегося взросления.
У Сергея Осинцева другая судьба. В двадцать лет он уже второй пилот, живет самостоятельно, далеко от родной семьи.
И вот еще одно в высшей степени взрослое испытание. У него умирает мать. Отца уже давно нет в живых. Герою приходится принимать серьезные решения: что делать с братом и сестренкой?
Взрослых советчиков, людей, «умудренных жизнью», вокруг оказывается более чем достаточно, но так называемый жизненный опыт этих людей предлагает разумные, но бессердечные решения. Сдать ребят в детский дом — к тому же он неподалеку, в том же самом поселке, где находится осиротевший Сергей с двумя малолетними ребятишками, — что может быть проще, «разумнее», да и спокойнее?
И здесь мы касаемся одного из самых кардинальных вопросов современного сиротства. Наше законодательство предоставляет гражданам, чьи братья и сестры, племянники и племянницы остались одинокими, возможность отдать их в детский дом или школу-интернат. Спору нет, это гуманное решение. Многообразие жизни, к сожалению, не раз и не два подтверждает скорое освобождение родни от человеческих обязательств, когда, попав в семью, к примеру, тетки после смерти матери и отца, дети оказываются нелюбимыми, немилыми, оказываются в тяжелейшем материальном положении, ходят голодными и плохо одетыми. Детский дом и интернат этого не допускают. Но как бы ни было хорошо казенное заведение, оно все равно не заменит родственных отношений. Родная душа — что может быть ближе и дороже? И как же важно всем нам, обществу, не уставая, утверждать принцип, по которому защищенность осиротевшего ребенка становится естественной нравственной нормой каждого родственника, окружающего этого ребенка.
Однако и это понятно, человеческое благородство независимо от уровня знаний и образа воспитания все же впрямую связано с порядочностью и честью. Таким оказывается Сергей Осинцев. Как ни уговаривают его родственники, представители райисполкома оставить брата Костю и сестру Веру в детском доме, все же больше по душе нам характеристика, против всех юридических правил написанная школьной учительницей Сергея Еленой Васильевной. Для чего эта характеристика? Да для того, чтобы райисполком принял единственно верное решение и отдал малолетнего брата и сестру их старшему опекуну, брату Сергею. Вот как говорит Вера Васильевна: «Бери, не легкий ты путь избрал, может, в детдоме им было бы лучше, но родной человек детям нужен. Чужой человек — это холодный ветер. Ты помни: ребятишки не пропадут, вырастут, только какими они будут — это зависит от тебя».
Многие, кто принимал на себя нелегкую ношу опекунства, могут позавидовать персонажу этой книги Сергею Осинцеву. Покладистым оказалс