— Опять наляпала? Сейчас же снять! — визгливо прокричала Людмила Семеновна.
Вторая обитательница комнаты, в шлепанцах и микрохалате, только что закончила развешивать картинки на стене — синеглазый Делон, знойный Боярский, экстравагантные модницы, вид на море и еще что-то бессюжетное.
Скрывая неловкость, я сделала вид, будто не заметила семейной сцены, и изо всех сил старалась улыбаться. Мне казалось, что девочка от грубого окрика — да еще в присутствии постороннего! — смутится и, может быть, даже расплачется.
Тут до меня дошло, как нелепо все получилось. Ведь я даже не поздоровалась с детьми! И, едва слышно пролепетав:
— Добрый день, девочки. Я ваша новая воспитательница. Зовут меня Ольга Николаевна… — услышала короткое:
— Пошла вон.
Я вздрогнула.
— Это не вам. — Лениво повернувшись на постели, девочка скользнула в мою сторону взглядом.
Людмила Семеновна опять засуетилась.
— Вы уж тут сами как-нибудь… Еще две комнаты на втором этаже, — на ухо скороговоркой выпалила она. — Трудные дети, очень трудные…
И исчезла.
Оставшись наедине со своими воспитанницами, я почувствовала себя несколько увереннее. Присела на тумбочку.
Минут пять длилось молчание. Девочки не проявляли ко мне никакого интереса. Наконец та, что лежала на кровати, встала и подошла ко мне. Я вскочила. Протянула руку, чтобы погладить ее по растрепанным волосам.
— Не протягивай руки! — резким, неприятным голосом осадила она и села к столу.
— А то протянешь ноги, — нравоучительно добавила вторая, даже не повернувшись в мою сторону.
— Так ты кто? Ольга Николаевна, говоришь? А Олей просто можно? — И, оперевшись на локоть, уставилась на меня. — Да ты садись, садись. Больше не вырастешь. Сколько лет-то?
Во всей ее позе, небрежной и нахальной, было одно желание — оскорбить. Ультракороткая юбка задралась до неприличия.
Я уже достаточно овладела собой. Смущение оттого, что в моем присутствии поставили в неловкое положение взрослого человека — директора! — прошло. Готовясь дать отпор нахалкам, я внутренне дрожала от возбуждения. Но пересилила себя: передо мной были дети. Очень несчастные… Будь снисходительной, незлопамятной, убеждала себя: подумаешь, цаца какая! Явилась незнамо зачем, да еще с гонором!
Почувствовав прилив успокоения, вступила в диалог.
— Если тебе так нравится — Олей, то пожалуйста.
Теперь настала очередь моих собеседниц.
— А нашу воспиталку зовут Валей, — прищурилась моя собеседница: похоже, что оправдывается.
Как можно дружелюбнее смотрела я на них, стараясь разглядеть хоть что-то, располагающее к сочувствию. Напрасно! Ленивые, сытые лица, челки, из-под которых не видно глаз.
Интерьер под стать хозяйкам — стены сплошь залеплены картинками из иллюстрированных журналов, стулья завалены одеждой — белье в одной куче с забрызганными грязью куртками. На подоконнике тарелка с остатками засохшей каши. На полу алюминиевая кастрюля. Поймав мой взгляд, девушка, что у стола, спросила:
— Кефирчику хочешь?
— Третьего дня принесли. Никак не выпьем, — пояснила вторая…
Пробыла я у них довольно долго. Узнала наконец, как их зовут. (Та, что клеила картинки, — Лиля Кузенкова, вторая — Кира Юматова.) В лагерь они не ездили, а проводили лето у родственников. Из комнаты пока опасаются выходить — «бывшие шмонают». (Бывшие — это выпускники детского дома.) Остальные приедут сегодня-завтра. Про мальчишек ничего не знают. Такой мелюзгой не интересуются. Старших после восьмого «вывели в ПТУ». Но заходят, хотя «дирюга» (директриса) не пускает. Иногда такие хохмы откалывают! Усохнуть можно…
— Все-таки мы вас будем звать Ольга Николаевна…
Получив некоторое, хотя и смутное, представление о прекрасной половине моего отряда, я отправилась разыскивать мальчиков. В отрядной по-прежнему никого. Зашла в столовую. У входа столкнулась со своими знакомыми — Кирой и Лилей. (Обедать явились все в том же виде!)
— Вон, смотрите, старперша сидит. Обедайте с ней. Это воспитательский стол. Пацанов здесь и ждите. В столовую придут. Точняк.
— А вы разве не с отрядом обедаете? Где ваши столы?
— Где займем, — ответили девочки, торопливо пробиваясь к раздаточному окну.
В столовой было достаточно людно. Нестройный гул голосов, грохот двигаемых стульев, позвякивание ложек о тарелки — весь этот шум вдруг перекрыл надсадный вопль:
— П-а-ашла вон! Я жрать хочу!
Оттеснив медсестру, пытавшуюся проверить руки у входа в столовую, ворвалась команда мальчишек. Впереди всклокоченный, донельзя закопченный обладатель луженой глотки.
— Не удивляйтесь. И не расстраивайтесь, — успокоила соседка по столу, перехватив мой взгляд, исполненный немого ужаса. — После обеда познакомлю с этими «Чингачгуками». Я здесь старшая пионервожатая. Зовут Татьяна Степановна.
Элегантная Татьяна Степановна была невозмутима. И внешность ее вполне соответствовала манерам. Поправив темные диоптрированные очки и откинув со лба локоны парика, она бесцеремонно уставилась на меня, разглядывая платье. (Усвоив хорошие манеры, Татьяна Степановна забыла о главной — не смотреть, но видеть.)
— Что это вы так одеты? — спросила она.
— По-моему, очень удобно для работы. И ситец снова входит в моду. Вот на Международном конгрессе по проблемам океана миссис Дэвис…
— Да ну? Что-то новенькое… А! Пока до нас дойдет… Нет, в самом деле! Но все-таки вы не правы на данный момент. Педагог должен быть одет всегда к лицу и со вкусом. Одежда — это вопрос престижа.
На Татьяне Степановне модный жакет. Поверх жакета алеет пионерский галстук, скрепленный вместо узла брошью.
— Я здесь временно. Комнатку дали. Раньше, чем через год, ничего не обещают. Вот отряд подкинули — кто-то болеет. Заменяю. Но, как говорят, нет ничего более постоянного, чем то, что временно… А по совместительству я еще и председателем месткома оказалась.
— И как же вы справляетесь?
— Молча.
Я поперхнулась.
Чрезмерная вера в педагогическую магию и собственные силы частенько приводит на это поприще людей не то чтобы совсем случайных, но все же бесконечно далеких от понимания того, что им предстоит совершить. Не мне, конечно, об этом говорить, — сама ринулась в этот омут очертя голову (даже не представляя, что за черти там водятся)… Но все же.
Татьяна Степановна меня насторожила. Что, и она, и директор играют в «работу»?..
Поднялись в спальный корпус. Татьяна Степановна достала блокнот, ручку, приготовилась записывать. (Понимаю, сейчас мне будет преподан урок педагогического мастерства.)
— Ты кто? — обратилась она менторским тоном к лежащему на кровати мальчику.
— Фомкин, — ответил тот.
Татьяна Степановна принялась водить ручкой по блокноту.
Я оглядела комнату. Картина знакомая. На свежих покрывалах грязные следы от кед.
В списке Татьяны Степановны такой фамилии не было…
Пошли по другим спальням — нигде ни души. Я вернулась в первую. Мальчишки — а их оказалось уже двое, — как только я вошла, вскочили и выбежали вон. И еще долго — недели две — разбегались в разные стороны при моем приближении. Звать без толку.
Однако надо было готовить детей к школе. Прикинула, что надо сделать в первую очередь, и отправилась к Людмиле Семеновне узнать, какое имущество положено нашему отряду. Оказалось — немало. Мебель для отрядной — перенести со склада. Постельные принадлежности — получить у кастелянши. Школьные формы — забрать из химчистки. Можно на автобусе. Поняла — надеяться не на кого. Надо самой.
Решила для начала привести в порядок отрядную — будет хоть куда вещи складывать. Воспитательница второго отряда посоветовала:
— Сначала замок врежьте. А то ведь все растащат.
К счастью, мастер, выполнявший такого рода заказы, был на месте. (Он же трудовик, слесарь, столяр, электрик и муж кастелянши. Последнее — едва ли не самое ценное. От кастелянши зависело многое: по собственному усмотрению выдавала она одежду из б/у, лоскут, нитки, пуговицы и прочую галантерею. Кастелянше воспитатели дружелюбно улыбались. А заодно — и ее мужу.)
Осмотрев внимательно дверь, он потрогал косяк.
— Высадят в момент. Точняк.
«Спокойняк, — сказала я себе. — Будем уговаривать».
Однако уговаривать не пришлось. Мастер не ломался, а «добросовестничал».
— Насадочку металлическую бы сделать. А то ведь высадят в момент.
Упросила пока, на первое время, сделать «без насадочки». Школьные формы из подвала на пятый этаж перенесла довольно резво. Но с мебелью начались трудности. Складские помещения находились в другом крыле. Стулья, полки, столы. Перенести все это — работа для дюжины титанов. А еще гора матрацев, подушек, одеял…
Когда с горем пополам приволокла первый ворох скарба в ближайшую спальню, мальчишки традиционно тут же вскочили и умчались. Остался один. Явно не из моего отряда: слишком взрослый. Лежит в куртке и грязных кедах. В руках книга.
— Что читаем?
— Сказочку.
Заглядываю — Эмма Мошковская. «Цыпленок шел в Кудкудаки». По спокойному взгляду, нагловатому и незаинтересованному, поняла — бывший. Пока застилала свободные постели, он возлежал молча. Но стоило мне взяться за веник, чтобы вымести окурки, арбузные корки, бывший выразил недовольство:
— Пылить могли бы и поменьше.
Столь галантные манеры надо чтить. (Местный стиль — «Пошла вон!») Стараюсь. А выгонять бесполезно — так сурово смотрит, того и гляди, саму за дверь выставит. По всему видно, бывшие — здесь хозяева.
Работа хоть и медленно, но все же продвигалась. Вконец измочаленная, я поднялась в спальню к девочкам. В небольшом холле на диване восседало несколько вновь прибывших. С ними Кира — та самая, — «кефирчику не хочешь?»… И несколько бывших.
Еще поднимаясь по лестнице, услыхала:
— Пинцет! Воспиталка!
Потянуло сигаретным дымом.
— Садись, Оль, с нами. Посиди. Убегалась с утра? Они такие — только успевай, — проявляет обо мне заботу бывшая. Но слишком уж развязно и как-то снисходительно.