— Да… От такой резкой пахоты второй день в костях ломота. И в поясницу отдает.
— Во-во!
И она шустренько переключилась на рецепты борьбы с недомоганиями и синдромом аврала.
— Отгулы здесь только Валя получает. Ваша напарница. Так что скоро не ждите. У нее там, — она закатила глаза, — «рука». Так что поосторожней…
День начался с того, что Людмила Семеновна вручила мне дополнительный список — еще новенькие.
Число детей по списку катастрофически увеличивалось, а «живьем» я до сих пор видела всего несколько человек. Хотя чувствовала — где-то поблизости обретаются.
Отрядная в относительно приличном состоянии. Столы, стулья — все на месте. Полы вымыты. Теперь только оформить «Уголок отряда» (что это такое?), и можно жить.
Походила по другим отрядам, поглазела — у кого как этот самый «уголок» сделан. Вернулась к себе. Сижу, рисую. Чувствую, реалист из меня не получается. Мажу в импрессионистской манере. Выходит неважно. Ладно, пусть будет сюр, или кубизм, или…
Скрипнула дверь. Две любопытные девчоночьи мордашки одна над другой. Но входить не отваживаются. Потом все же решились.
— Ой! Что это? Елка?
— График дежурств, — глотаю обиду и думаю о том, что настоящему таланту всегда с современниками туговато приходилось.
— А давайте, мы нарисуем. А вы в математике сечете? А то у нас в этом году экзамены… Я так в училище при часовом, а она так в мед.
Пока я решаю систему методом подстановки, одна рисует заголовки, другая пишет списки. Мирно беседуем. Захаживали и другие ребята. Посидят, послушают и снова исчезают. Насильно никого не задерживаю. Пусть привыкнут.
За полночь собралась уходить.
— Уже?
Явно огорчены. Видно, решили, что я всю ночь здесь сидеть буду.
Я бы и сидела, да ведь и свои дети есть. Соседи — дело хорошее, но все же…
— Да и вам спать пора.
— Отоспимся. Еще ж не в школу… А давайте с вами весь учебник прорешаем, а на уроки ходить не будем.
— Это дело. Это дело. Только вот в чем загвоздка — не смогу я вам свидетельство выдать.
— Ну…
— Так что спать — и вмиг.
— Счастливо добраться. А мы здесь еще порисуем. Идите.
…ЗАВТРА В ШКОЛУ
До школы один день. Пора приниматься за одежду. Начинаю с мальчишечьей. Как всегда, отлавливаю детей в столовой во время обеда. (К завтраку не все приходят — спят.)
— В обед — самое милое дело, — говорит мне Кира. — На ужин тоже не все ходят.
— А спать-то на голодный желудок невесело?
— Зачем на голодный? По ночам на кухне шмонаем.
Мальчишки уже не так дичатся. Иногда подходят что-нибудь попросить. Прикидываю на глаз, кто какого росточка. Ведь все равно примерить не дадут.
Ушила брюки, выстирала рубахи — воротники и манжеты в бурых полосках — сушу под утюгом.
Ребята снуют туда-сюда. Соображают — что-то полезное делается. По имени-отчеству пока никто не называет. Если надо обратиться — теть! слышь…
По списку уже сорок два человека. Старшие — девочки. Чистейший матриархат! Как-то все у нас будет?
Людмила Семеновна о моих документах пока речи не заводит. Просто хожу на работу — и все; делаю свое дело — хорошо ли, плохо ли? — никого не касается. «Здрасьте» — на ходу, и каждый в свою сторону. Пятиминутки, летучки… где-то об этом читала… а здесь свой уклад. Каждый старается в меру собственных сил и возможностей.
Завтра могу и вовсе не прийти — никто мне иск не предъявит.
Так было не только со мной. И до меня приходили «энтузиасты». День-два — и исчезают так же внезапно, как и появились. Мое заявление о приеме на работу взяли только в середине сентября, когда стало ясно, что я здесь задержусь по крайней мере до конца года.
…НЕ «ТЕТЬ», ДУБИНА, А ОЛЬГА НИКОЛАЕВНА!
Первое сентября.
Примчалась на заре. Спать и не ложилась — боялась не услышать будильник. За ночь все дома приготовила, подробную инструкцию — что, где — настрочила и умчалась. Соседи смотрят с нехорошей улыбочкой — что это со мной происходит? Свою новую работу пока не афиширую. В трех словах не объяснишь.
Ровно в семь начинаю обход спален. Захожу к мальчишкам.
— Доброе утро!
Никакой реакции.
— Просыпайтесь поживее. Как бы в школу не опоздать!
— А пошла ты…
Ну я и пошла — в столовую, предприняв все же предварительно кое-какие действия. Пробежала по всем спальням и на полную громкость включила радио — «Маяк».
— Доброе утро, ребята!
— …с добрым утром, дорогие радиослушатели! Начинаем нашу очередную передачу отдела сатиры…
В столовой надо быстро управиться. Через двадцать минут на столах сорок две тарелки каши, столько же кружек, ложек, кусков масла и колбасы. Да, еще нарезать хлеб. На отряд выдают по пять батонов. Девочки уже заглядывают — можно заходить? (Предупредила — по одному пускать не буду.)
Ну вот, все готово. Бегу за мальчишками. Спят как сурки.
— Завтрак заканчивается! Через десять минут столовую закрывают!
Удар по нервам. Зашевелились. Зевают, потягиваются. Стою над душой. Старшие уже бредут к умывальнику. Наконец встал и последний соня. По привычке влезли в грязные тренировочники. Пока ничего про формы не говорю. Готовлю сюрприз. А когда ушли в столовую, быстро перетаскиваю из отрядной в спальни школьные формы и рубашки. Пиджаки и брюки повесила на спинки кроватей, а рубашки живописно разложила на подушках. Сверху галстуки. «Лепота!» — как говорил один киногерой.
После завтрака пришли и уже было вознамерились плюхнуться на постели — и тут увидели… Нет слов! Кто-то еще вбежал. По привычке сплюнул на пол. Его осадили:
— Ты… не видишь, что ли, — воспиталка убирала. Сча в нюх!
Растерянно смотрит — что это?
— Ты, Медянка, к себе в спальню иди. Там и плюй.
Медянка из второго отряда.
— Ага! Там поплюешь! Потом в субботу домой не отпустят.
Понимают все-таки — что можно, а чего нельзя.
Стали одеваться. Жду в коридоре. Выходят. Сразу такие симпатичные стали. Не разбегаются! Собрались в кучку.
— А вы, теть, с нами пойдете?
— Не «теть», дубина, а Ольга Николаевна.
Какой прогресс! Польщена чрезмерно.
— Пойду обязательно. Вот только девочек дождемся и пойдем вместе.
— Да ну их, этих баб…
Спускаемся вниз. Девочки уже там. Глазеют на первоклашек. Чистенькие, нарядные, идут парами. Своих же сначала не узнали. Потом началось дикое ржанье. С непривычки опрятные мальчики казались им очень забавными.
Но вот утихомирились, и мы — толпа пай-мальчиков и девочек — направляемся к школе. Своей школы у детдома нет, поэтому малышей после линейки отведут опять в детский дом, — они учатся в отрядных комнатах, а мои пойдут в классы вместе с домашними…
Итак, в запасе шесть часов. Мчусь домой — надо успеть приготовить обед. В час пятнадцать встретила дочек из школы. Наскоро пообедали и снова разбежались по своим делам: я в детдом, а дочки на занятия — старшая в музыкальную, младшая в художественную. (Как я хвалила себя за прозорливость! «Лишаешь детей детства — из школы в школу!» — укоряли меня. Зато решилась проблема досуга. Хорошо ли это — время покажет.) Огорчились, правда, что первое сентября пройдет так буднично. Но делать нечего.
В половине третьего уже в детском доме. Ребята из школы вернулись, как после Мамаева побоища: беленькие рубашки — теперь пестренькие, все в пятнах бог знает от чего. В портфелях содержимого тоже поубавилось. Ручек уже нет, тетради: у мальчишек разрисованы «морским боем» и еще какой-то чертовщиной, у девочек — гадалки-вопросники.
В обед накрываю столы сама, но уже с помощниками. Однако убирать помощников нет. Убирать — ни за какие коврижки!
Дети, судя по всему, ко мне привыкли — насильно в отрядную никого не загоняла, однако кто-нибудь из девчонок и мальчишек все время был там, пока была и я: присматривались, помалкивали, хотя и хмыкали, фыркали.
Первого сентября на самоподготовку собралось столько, что пришлось стулья приносить из спален. Я ликовала. Но радость моя была преждевременна — прошло несколько дней, и число жаждущих получить знания катастрофически уменьшилось. Проведя несколько диктантов с желающими, я обнаружила чудовищные провалы в знаниях (до сорока ошибок на странице!). С математикой дела обстояли и того хуже: многие не знали даже таблицы умножения.
Когда первая неделя подходила к концу, стало ясно: работу надо сосредоточить на двух узловых моментах — самоподготовка и отбой. Самоподготовка — надо срочно организовывать «ликбез». А вот с отбоем сложней.
Уложить в постели в десять — дело безнадежное. В этот час смена уже заканчивалась, и вся орава — и малыши, и старшие — оставались под опекой ночной (воспитательницы, дежурившей с отбоя до подъема), единственной на два этажа. Повоевав с малышами, на которых «находило» к полуночи, бедняга шла в комнату отдыха — прикорнуть на пару часов, — иначе утром подъем не провести. И тут-то в спальнях начинался содом и гоморра.
Ночью жизнь в детском доме бьет ключом. Это, во-первых, традиционные походы на кухню. Отмычки есть у всех «основных». (Основной — локальное условное обозначение лидеров; чтобы остановить зарвавшегося, говорят: «Основной, что ли?»)
Картошка в контейнере лежит открыто — бери сколько хочешь. Масло иногда остается на мойке. Капуста, морковь, лук — тут же в коридоре в мешках.
«Шмон» на кухне — самый безобидный промысел. Случаются и настоящие погромы. Проводят их бывшие (конечно же, не без помощи наших воспитанников): взламывают замок на двери кладовой, затем ломиком сбивают навесной замок на холодильнике — и тогда на следующий день детский дом остается без масла, сыра, колбасы, без всего, что можно унести в сумках. Ну, еще мясо пообрежут, филейные куски.
Воровали и днем. Чаще всего «скрадывают» полдники: яблоки, конфеты, вафли, булки. Прямо из отрядной. Отлучился воспитатель на минутку — и ищи потом ветра в поле! Приходят опоздавшие и печально созерцают пустой поднос.