— А где… мой брат?
— Разве не приходил?
— Нет…
Искали всюду — испарился! Так и ушла она ни с чем…
Потом спросила у Беева:
— Куда же ты исчез? Сестра ведь приходила!
— Видел я ее, как к остановке шла… С чердака…
— Зачем спрятался?
Молчит. Сопит.
В этом году было. Поднимаюсь к себе по лестнице — вижу: на подоконнике сидит парнишка. Модный такой.
— Здравствуйте, Ольга Николаевна. С днем рождения!
— Беев! Рада тебя видеть. Заходи, Витя. Ну ты даешь — выше меня!
— С прошлого года начал расти.
— Где ты и как?
— Учусь в кулинарном. Специализация — цех холодных закусок.
— Профессией доволен?
— По крайней мере — всегда сыт.
— А что сестра?
— Третий год в Норильске.
— Ну а мама как?
— Опять развелась…
— Так, значит, у нее бываешь?
— Не-а… сестра писала…
…АШОТИК… ХОЧЕТ ВАМ ЧТО-ТО СКАЗАТЬ
Месяц на исходе, а подкрепление в виде начальника лагеря не спешит. И никаких вестей из детского дома.
От постоянной духоты у меня не переставая болит голова. Нервы гудят, как высоковольтная линия. Все идет вкривь и вкось. Но хилая надежда теплится — может, не акклиматизировались еще?
Ирина Дмитриевна мне искренне сочувствует, но портить отношения с ребятами не желает.
— Витенька, ну что же ты?.. Олег, ай-я-яй!
И все. Укоризненный взгляд и милая улыбка…
В июле стала съезжаться местная учащаяся молодежь. Тут-то и началось! Уследить за прекрасной половиной не стало никакой возможности. Только стемнеет — тут же разбрелись кто куда.
Ночи в горах темные. Хожу с фонарем, заглядываю во все щели, останавливаю выезжающие из деревни машины — не везут ли в ней мою девицу? Положение наиглупейшее…
Иногда со мной в экспедиции отправлялись Ханурик и Огурец. Какая ни есть, а все же охрана. Местное молодое (и не очень) население хоть и отличалось значительной экспансивностью, все же до сих пор нам особого беспокойства не причиняло. Возможно, боялись директора базы. Тамара Трофимовна пользовалась здесь авторитетом и неограниченной властью. От нее зависело, кого и на каких условиях подрядить на сезонные работы, чью площадь арендовать под жилье для сотрудников базы и ремонтных бригад.
Но вот появились юные отдыхающие, и удержать рвущихся с ними контачить девочек я уже не могла.
Однако собрала всех невествующих и строго предупредила:
— Если кому-нибудь придет в голову идея укатить в горные дали с Гаго или Гоги, пеняйте на себя! Тогда уж точно, никакая лечебница вам не поможет.
Не знаю, насколько это их испугало, но многие стали знакомить меня со своими обожателями. Однако наглые аборигены сначала решили, что это шутка.
Подходит ко мне Лиля на следующий день после моей беседы-предупреждения. За ней, на некотором расстоянии, кудлатый парень.
— Ольга Николаевна, вот… Ашотик… хочет вам что-то сказать.
Ашотик недоверчиво на меня смотрит. Лиля подбадривает:
— Короче, Склифосовский!
Ашотик, детина лет двадцати пяти, широко улыбаясь, расшаркивается и церемонно протягивает мне руку лодочкой.
— Познакоица хатите?
— Здравствуйте, Ашотик.
— Привет.
— Вы хотите испросить позволения поговорить с Лилей, не заходя слишком далеко и не задерживая ее надолго? Я вас правильно поняла?
Ашотик от удивления наклоняет голову набок, стараясь получше меня разглядеть.
— А может, вы захотите, чтобы я спрашивался, когда девушку захочу поцеловать? Когда она тоже захочет?
— Э, нет! Здесь и спрашивать бесполезно. Сначала принесите справку с места жительства и характеристику с места работы. Да! — еще выписку из трудовой книжки, пожалуйста.
Ашотик вконец ошалевает, хватает Лилю за руку и тащит ее в сторону моря.
— И справку из военкомата! — кричу вслед.
— Она что у вас — совсем психическая? — доносится до меня.
Лиля заливисто смеется. Поняла правильно: Ашотика я одобрила, но все-таки держаться надо поосторожней…
Появились в деревне два шустрых парня — по прозвищу Братья Карамазовы. Так вот, эти самые братики-дегенератики не знаю чем, а моих девиц прельстили. Караулить ежечасно девочек я не могла — ведь под моей непосредственной опекой были еще и мальчишки. А их уж точно без присмотра оставлять нельзя — тут же к морю убегут! Ночи стояли душные, а у моря фантастически красиво. Купанье при луне — «отпад!» — как выражался Ханурик.
Так что приходилось ограничиваться периодическими налетами на деревню, а там — на все воля неба, как говорится…
Как-то, набегавшись по горам, по долам, прихожу в Голубятню около полуночи и вижу: сидит Валера с кружкой в руке.
— Вот вы все не идете и не идете… Так я вот сам наведался… Не возражаете?
Валера поставил кружку на тумбочку и закурил.
— А не поздновато ли? — Я присела рядом.
— Ребятишки ваши уже давно спят… А вы где же это так поздно задерживаетесь? — Он нехорошо прищурился. — Я тут бидончик с собой прихватил, да почти половину того… — придвинул ко мне бидончик. — Это все вам. — Налил в кружку темно-красное вино. — Домашнее… от нервов… — бормотал, придвигаясь почти вплотную.
— Валера, я устала. Дайте мне возможность отдохнуть.
— А я разве что? Вместе и отдохнем.
Он качнулся в мою сторону.
— Придется нам всерьез поссориться.
— Зачем? — Валера глубоко вздохнул и повалился на подушку.
Кровать издала протяжный скрип. Один из спящих мальчишек поднял со сна голову и посмотрел на нас в упор.
— Не видите, что ли, детей разбудили! — шипела я.
— Так я в следующий раз…
Он встал, неверными шагами направился к выходу. Обеими руками взялся за дверной косяк, выставил ногу наружу, поболтал ею в пространстве проема и наконец, нащупав ступеньку, вывалился в звездную ночь. С шумом прогрохотал вниз.
Послышался хозяйский голос:
— Кто шумит? Почему не спите?
— Я и сам не знаю — почему… — гундосил Валера. — Я ей говорю: давайте вместе отдохнем, а она…
Хозяйская дверь громко хлопнула. Теперь их двое на крылечке: муж и жена.
— Вот, едут сюда… Там места не найдут… Детей бы постеснялись, воспитатели…
…В ДРАГОЦЕННЫХ МЕТАЛЛАХ СЕЧЕШЬ?
Напрасно я надеялась, что с прибытием Татьяны Степановны что-то переменится к лучшему.
— Слава богу, наконец-то! — обрадовалась я. Поинтересовалась искренне: — Как устроились?
(Голубятня предназначалась для начальника лагеря — Татьяны Степановны. Теперь же ей пришлось жить в деревне.)
— Боюсь, слишком шумно будет, — она поджала губы. — Как дети?
— Разболтались вконец… Нам бы на базу переселиться!
— Такой возможности нет.
— А может…
— Никаких «может». Пусть живут, где арендована площадь. Нельзя подводить людей.
— А подвергать детей опасности — можно?
— Тысяча и одна ночь! Вокруг люди! Не в джунглях же мы находимся.
— Это точно. В горах…
Вижу — говорить на эту тему бесполезно.
— Вы знаете, здесь наш кружковод работает. Валера. Он — спасатель. Так что шезлонги, лежаки…
— Знаю, — строго перебила меня Татьяна Степановна. — А вообще, я хочу вас предупредить насчет Валеры… по-дружески. Мне уже доложили. Понимаю, конечно, вы — женщина отчаянная, но…
Вот такой разговор произошел в первый день приезда. Сплетен всегда хватает. И не особенно огорчилась — поболтают и перестанут. Думать об этом даже не хотелось.
Вечером того же дня подбегает ко мне медсестра.
— Оль, посмотри, ты в драгоценных металлах сечешь?
— Что это у тебя? — разглядываю ложки, которые она, опасливо оглянувшись, достает из кармана халата.
— Это столовое серебро, говорят. Как ты думаешь — настоящее?
— Где взяла?
— А Карамазовы предложили — по двадцать копеек. У них там до черта… Так ты думаешь — серебро? Ждет… надо деньги нести.
— Мельхиор. И спер эти ложечки ваш Карамаз на базе. Который?
— Да что ты! Они к базе и близко не подходят.
— Сами не подходят, так девицы помогли. Надо сообщить Тамаре Трофимовне.
— Послушай, Оль, и охота тебе всюду лезть? — Она с сожалением посмотрела на меня. — Черт… надо было и тебе взять… Дешево ведь! А хочешь — я половину уступлю? У тебя же нет столового серебра?
— У меня и столовой нет. И кухня коммунальная.
— Тем более! Когда еще разживешься!
— Дура ты, прости за выражение…
…ПОТОМ СКАЖУТ, ОПЯТЬ ВОСПИТАТЕЛЯ ДОВЕЛИ!
Конечно же, никто ложки на базу не отнес. А девицы сделались злющие, как мегеры. Все мои замечания принимали в штыки. Попыталась говорить с Татьяной Степановной — бесполезно. На все просьбы тщательно разобраться в происшедшем отвечала:
— А что вы хотите? Вас с самого начала предупреждали — дети трудные.
— Дело не в этом. Обстоятельства так складываются…
— Ну, не знаю, не знаю… Ирина Дмитриевна мне ничего такого не говорила.
— Ирина Дмитриевна, вне всякого сомнения, замечательный человек. Но, простите, никого не хочу обидеть, здесь она не у дел. И мне гораздо легче было бы справляться с детьми, если бы я была одна.
— А не слишком ли много берем на себя? Ирину Дмитриевну в школе ценят как знающего педагога. И девочки ее хвалят. Ваши девочки. А вот вы, я вижу, уже утратили с ними контакт.
— Но нельзя же сейчас устраивать двоевластие! Дети день ото дня становятся все более неконтролируемыми. Или надо встать единым фронтом, или мы окончательно и необратимо растеряем все, что достигнуто, как говорится, ценой кровавого пота!
— Вы всегда любили все обострять. Лично я ничего страшного не вижу.
— Как это — ничего страшного? На работу не ходят. Силой надо сгонять. А в жилье их что творится? Черт ногу сломает.
— А куда же вы смотрели?
— Прошу прощения, вас там трое, в том числе и медсестра. Неужели трудно проследить, чтобы девочки поддерживали порядок? У мальчишек во сто раз чище…
Наконец и Тамара Трофимовна почувствовала, что ситуация выходит из-под контроля.